С самого начала моего нового бытия, я также осознавал, что со мною вместе находились некие частные сущности, которые лишь обонялись, как и моя новая Вселенная, но которые не были продолжением меня. Позже они определились как необходимость, с которой надо мириться и использовать в качестве обогрева.

Часто эти некие сущности вели себя непонятно – не так, как требовала моя натура. Они причиняли неприятные ощущения и впервые познакомили меня с чувством, заставлявшим кипеть всего меня и делать резкие движения, дабы избавиться в какой-то мере от совсем не нужного мне. Так что приятного от них было мало: лишь в то время, когда они замирали, превращаясь в одно, издающее тепло и одинаково пахнущее пространство.

Все это длилось до тех пор, пока весь мир не начал распадаться вокруг меня на двигающиеся и статичные формы. С каждым днем эти формы становились все более отчетливыми и понятными. Сознание мое все настойчивее билось в определении существа, сначала воспринимаемого как Вселенная и тех частных недоразумений, которые иногда мешали спокойно жить. Теперь это конкретное существо, большое и желанное, явно выделялось из всех движущихся и недвижимых форм. Лишь к нему стремился весь я, когда его не было, и растворялся в нем, когда оно являлось.

Мое окружение, кроме того большого и всегда желанного, каждый сам по себе, представляли маленькую модель его. К одному из них я все же проникся нежным чувством, ибо оно полностью копировало в крошечном виде мою большую и теплую любовь. Когда мы оставались одни, я старался приблизиться и находиться рядом с этим заменителем.

Все шло бы спокойно и гладко и дальше, но беспокойство нагромождалось внутри моей души от усиленно пробивающихся импульсов определения себя. И в один миг прозрение разорвалось четким узнаванием сущности моего бытия: девятый раз подряд, как и положено, я родился кошкой. Все наконец стало на свои места. Это последнее перерождение, конечно же, будет самым интересным, ибо уготована мне судьба этакого важного кота, любимца хозяев и хозяина соплеменников, как и полагается в последнем пребывании в мире кошачьих. Теперь я явно осознавал, что мать моя была еще незрелой формой второго или третьего рождения, но как особь – очень приятная и чистенькая, механически выполнявшая свои материнские обязанности. Двое братьев– один в четвертом, другой в пятом рождении – середина, опасная своими непредсказуемыми поворотами. Ну, а то крохотное существо, напоминавшее мне мать, представляло собой впервые родившуюся кошечку. Откуда же тебя угораздило залететь в длинную, из девяти жизней, кошачью цепь перерождений?! Что же тебя ждет на этом трудном, но увлекательном пути существования? Сколько раз тебе еще придется умирать и рождаться, все познавая и познавая тонкий, уникальный мир формы, в котором тебе суждено зреть. Восемь раз явишься ты в свет в полной памяти и опытом прежних жизней в пестрых и однотонных шкурках. У тебя еще все впереди! И если я риторически вопрошаю о том, откуда тебя занесло в наш мир, то факт того, что за проявление ждет впереди, волнует и тревожит меня куда больше. Вполне возможно, когда я очередной раз буду уходить из жизни, то взгрущу от мысли о том, что не буду рожден больше кошкой. Почему бы и нет? Ведь неплохая все же тянулась вереница лет. Конечно, все промелькнет в моей душе: добрые и плохие хозяева, любимые и нелюбимые собратья, докучные насекомые, ласковое солнышко, вкусные подачки, драки, проблемы с собаками, жирные мыши, глупые голуби и хитрые воробьи – все возникнет яркими проблесками, заполнит пространство меня сверкающим вихрем, закружит и унесет, растворив вновь в океане Вселенной.

Ю. Х.

КАТРЕНЫ О ВЕЧНОМ

1

В мире благодати

словно взмах крыла

обрывает даты

смерть, что сберегла

новую возможность

нам увидеть свет.

Жизнь болезнь умножит,

смерть разгладит след.

2

В этой сложной центробежности

я как будто вовлечен

в безысходность неизбежности

силу черной веры Бон.

Расчлененную действительность

нашей мыслю пополам

собираю как растительность

в желтой вере горных лам.

3

Открой же руки – возьми проклятья,

будь тише ветра, воды нежней.

В холодной вере – мы только братья,

в любви бескрайней – тень от камней.

Восстанет слово, когда бессильно,

увянут розы – дождь лепестков,

среди героев жизнь непосильна,

в умах пророков нет вещих снов.

4

Заходит солнце на Норбулинке,

седая Лхаса ложится в тень,

дорожный камень в моем ботинке

идти мешает, и вынуть лень.

Тропа к Кайласу петляет в небе,

лежит на пике Шива-Бхайрав

в сей глух-ОМ-МАНИ хотелось мне бы

домой вернуться, себя познав.

5

Ничему не следует учить,

В глупом прошлом – молодость винить.

В светлом взоре – радость узнавать,

Ни о чем не надо горевать.

Просто важно видеть то, что есть:

Диких скал причудливую лесть,

Тучь закатных первозданый цвет,

То, что есть, и то, чего уж нет.

6

Что станет с кулаком, лишь разожмутся пальцы?

Куда исчезнет то, что уж больше нет?

И в чьих руках лежат космические пяльцы,

где вышита судьба моих грядущих лет?

Я с прошлым не в ладах. Меня гнетет открытье,

и будущего нет. Отвага или спесь?

Я, кажется, плыву на парусах наитья

к далекому сейчас, к таинственному здесь.

7

Попробуй не рыдать,

попробуй не смеяться

такая благодать

блаженным оставаться,

естественным во всем

и не искать ответа.

Величие ведь в том,

чтоб чувствовать все это.

8

Тщетно пытаюсь чего-то достичь,

цель ускользает, маячат сомненья

ложных пристрастий обманчивый бич

все так знакомо с момента рожденья.

И окунувшись в глубины времен

словно нельзя было не окунуться

я понимаю, что жизнь только сон.

Ах, как огромно желанье проснуться.

9

Когда я смотрю, как жиреет неправый,

как тает надежда сердец,

тогда мне обидно за судьбы державы,

за то, что построил Творец.

Тогда мне так хочется стать исполином

и выпить все это дерьмо,

чтоб жизнь перестала быть басней голимой

и стерлость от рабства клеймо.

10

В небе пахнет пряным вкусом,

апельсином, чесноком,

уксусом, корицей, мусом.

земляникой, коньяком.

Сыра ломтиком на хлебе,

пачкой дамских сигарет.

Как приятно пахнет в небе,

когда мертв и тела нет!

11

Что за странное искусство

нам оставил Заратустра

чашку солнца, ломоть света

яства своего обеда.

Мы же глупые не знаем,

что нам делать с караваем

то ли жрать, а то ли хныкать,

то ли в небо пальцем тыкать.

12

Серебрится Исакий,

след в бетоне застыл.

Удивляется всякий,

кто лишается крыл.

Но проснувшись однажды,

очумев как дитя,

жизни чувствует жажду

крылья вновь обретя.

13

Твое по праву имя вознеслось,

восстало робко из небытия.

Цыганки старой ведовство сбылось

в неярких красках звездного шитья.

И зазвучало, окропив уста,

упав надеждой в детскую ладонь.

Лишь только тень могильного креста

путь преграждала истиной одной.

14

Обретают капли пота

вескость вязкую на теле,

и, суставов боль, немота

отступает еле, еле.

Слезы льешь или хохочешь

все приятно откровенье,

что еще чего-то хочешь,

что еще твое мгновенье.

15

Как это странно – смотреть и видеть

не то, что видишь, а то, что есть:

в улыбке – сфинкса, в любви – обитель,

в порыве ветра – благую весть.

Как наступает преображенье?

Я не отвечу. Кто я такой?

Когда в покое поймешь движенье,

тогда в движенье найдешь покой.

16

Погружаюсь в сон, как в вечность,

осторожно, не спеша.

Этой жизни быстротечность