Всего милее полутон.

Не полный тон, но лишь полтона.

Лишь он венчает по закону

Мечту с мечтою, альт, басон.

Нет ничего острот коварней

И смеха ради шутовства:

Слезами плачет синева

От чесноку такой поварни.

Хребет риторике сверни.

О, если б в бунте против правил

Ты рифмам совести прибавил!

Не ты, – куда зайдут они?

Кто смерит вред от их подрыва?

Какой глухой или дикарь

Всучил нам побрякушек ларь

И весь их пустозвон фальшивый!

Так музыки же вновь и вновь!

Пускай в твоем стихе с разгону

Блеснут в дали преображенной

Другое небо и любовь.

Пускай он выболтает сдуру

Всё, что впотьмах чудотворя,

Наворожит ему заря…

Всё прочее – литература.

Поль Верлен

УПРЯМЫЕ КРАСКИ

упрямые краски.

Капризные кисти.

Кто ими обласкан,

того и спросите.

Как яростен миг

полутона в покое!

Спросите у них,

что же это такое.

Я вам не советчик,

прохожий и зритель.

Я вам не отвечу —

достойных спросите.

ПОГОНЯ

…Тем родам человеческим, которые

обречены на сто лет одиночества,

не суждено появиться на свет дважды.

Г. Г. Маркес, «Сто лет одиночества»

Что такое творчество? Верное изображение того, что думаешь, чувствуешь, или же это верное истолкование, прочувствование вдруг написанного тобою? Наверное, – второе, ведь первое – изображать то, что думаешь – это простое действие, результат которого зависит от твоего ума, эрудиции, образованности, да и мало ли от каких еще личностных факторов. Второе же есть творчество, окрыленное вдохновением. Как оно порой кратковременно, эпизодично! И как часто оно приходит совсем не вовремя: где-нибудь на улице, или в ванне, или во сне, а под рукой нет ни ручки, ни бумаги. Озаренный вдохновением мозг радуется чистоте и ясности мысли, но пока представится возможность сесть и спокойно все записать, в голове остается лишь представление, общее понятие, о котором можно теперь только рассказать, как о чудесных грезах, злясь на неточность и блеклость описания. Но вот настает момент, когда я снова проводник космической мысли, и она не уходит от меня в пространство, а оставляет свой точный след на листе бумаги. Глаза едва успевают за ложащимися строчками, а рука – за сигналами мозга. Та высшая энергия, ведущая всю цепь от внутреннего Я к положенному на лист, до такой степени накаляет весь мой биологический аппарат, так ловко мобилизует каждый его фибр, что, кажется, продлись это немного дольше, и он сорвется, не выдержав напора. После таких минут долго не можешь понять, что же собственно произошло и где – в тебе или за пределами тебя. Хочешь продолжить писать, но не идет от сознания ничего подобного: нет откровения, нет завершенности, нет, в конце концов, нужного смысла. Как правило, лезет какая-нибудь заумная чушь или идиотский сюжет из так называемой действительности, или никому не нужные переживания, тысячи раз уже описанные в самых разных цветах и оттенках.

Бесконечная, высшая радость творчества заключается, наверное, в том, чтобы угнаться мыслью за бегущей строкой, обрести опыт еще одного откровения, заполнить им душу, не упустить наваждения, и, если можно, не сойти с ума от восторга.

И вот уже пробегаешь написанное твоею же рукой, но, увы, не тобою, и диву даешься чистоте и ясности, и лишь сокрушаешься над тем, что сам не способен на такое.

Наверное, чтобы по-настоящему творить, надо быть, по крайней мере, Богом; испускать разумную благодать по собственному велению, а не быть просто проводником ее в моменты озарения. Не говоря уже о тех многих тужащихся профессионалах, плетущих никому не нужную одинаковую паутину своих опусов, не без претензий на оригинальность и остроумие.

Истинное творчество льется без потуг и воспринимается легко, как чудесное откровение, обдавая сердце теплом и навсегда западая в душу. Одинаковая паутина же остается висеть пыльными лохмотьями, пока ее не смахнут, чтобы не затемняла свет подлинного искусства.

Ю. Х.

В ГЛУБИНЫ КОСМОСА СМОТРЕТЬ НЕ УСТАЮ

в глубины космоса смотреть не устаю

Но странно всё, порой, уже не знаю,

быть может, вовсе и не я стою,

не я смотрю, не я воспринимаю.

Быть может, я лишь зеркало в ночи

того, что вижу или отражаю?

Быть может, я и, есть его лучи

или преграда для лучей? Гадаю.

Всегда есть что-то, что нас сторожит

или роднит. Пугает и тревожит.

Как будто иней на ветвях лежит,

но снегом стать, увы, никак не может.

С. К.

КАК УРОДЛИВ ИДЕАЛ

как уродлив идеал,

запредельное – предельно,

кто велик – ужасно мал,

совершенно – что бесцельно.

И во всём такой расчет!

Со святыми бьется нечисть.

Там где нечет будет чёт,

а где чёт, конечно, нечет.

Что же делать, коль во всём

кавардак творится полный?

Надо помнить об одном:

Вморесинеммчатсяволны.

С. К.

ТЫ, НАВЕРНО, ЕЩЕ НИКОГО НЕ ЛЮБИЛА

Ты, наверно, еще никого не любила,

у тебя впереди столько ДА столько НЕТ.

Кобальт, охра, краплак и немного белила —

вот палитра желаний и нежности цвет.

Так рисуй же сама полотно своей веры,

не страшись быть не понятой. Это удел

всех, кто может идти впереди чьей-то меры,

чьих-то скудных запросов изношенных тел.

Строй сама храм любви. Воздвигай его стены

из веселья и слез, пылкой яви и сна.

Жизнь промчится, как миг; к сожаленью, мы тленны,

но не это пугает – смерть при жизни страшна.

С. К.

КАК ДЕНЬ НЕПРИМЕТНЫЙ СОБЛАЗНОМ ИЗРЕЗАН

как день неприметный соблазном изрезан:

фиорды, заливы и бухты.

Как судорга в море, как перстень у Креза,

одно восклицание: «Ух ты!»

Как сочная оторопь взгляда при встрече —

растёкшийся кладезь чудачеств.

Обидно порою и крыть себя нечем:

нехватка магических качеств.

Но можно прозреть, чуткий взгляд постигая,

палитру мешая и звуки.

Чуть-чуть приоткрыта калитка у рая —

у края болезни и скуки.

С. К.

РОЖДЕСТВО

Просторным саваном белил

застлало ночь под Рождество,

когда я лепетом лепил

губам былое естество.

Когда я наступал след в след,

боясь, что снова упаду —

была среда. Из всех тех сред

лишь ожидания среду

я отучал от темноты,

вместившей столько белизны,

в которой потерялась ты,

устав от старой новизны.

С. К.

СМЕРТЬ

Когда ты пришла ниоткуда —

в таинственный миг между строк —

в преддверии нового чуда

и взгляда во тьму – на Восток,

в открытии тонкого чувства

таимого жадной толпой,

сакрального прежде искусства —

искусства быть только собой.

Когда ты пришла, извиняясь

за серую жизнь, что прошла,

затухла свеча восковая,

и высохла заводь стекла.

С. К.

В ХРАМЕ ПАХНЕТ ПРЕЛЫМ СЫРОМ

в храме пахнет прелым сыром,

агарбати, краской, потом,

и несётся плачь над миром:

чьи-то просьба и забота.

Дели жарко в топке полдня.

Смогом выстланный квартал.

Выпил бы любого пойла —

лишь бы промочить гортань.

Что же тянет меня снова

в Индию, как в отчий дом?

Тайна силы, сила слова?

Харе Кришна. Шива Ом.

С. К.

ЯПОНИЯ

Гора Фудзияма отражается в небе,

искрится на солнце слоеный пудинг.

Хочу в Японию, я там еще не был,

не пил саке в лабиринте буден.

Не пробовал танку гортанным слогом,

не скрещивал ноги в Дайтоку-джи,

не пел молитвы японскому богу,

который в миске с суши лежит.

Страна Басе и кровавых боен,

воздушных змеев и каратэ.

На камне в парке столетний дёрен

иероглиф рванный на белом листе.

С. К.

КОСТОЧКА ЧЕРНОСЛИВА

В каждом моменте должна присутствовать

осмысленность – встаем ли мы с

постели утром, работаем, едим, ложимся