Я говорил о том, что можно было бы назвать нормальным сома-значимым и значимо-соматическим процессом. Обычно психосоматические процессы обсуждаются в терминах некоего беспорядка, и вы здесь можете видеть, что можно получить и значимо-соматический беспорядок. Например, в нормальных условиях сердце будет биться быстрее, когда что-либо означает опасность. Можно себе представить, что такова значимо-соматическая реакция на значение опасности. Но это также могло означать и то, что что-то не в порядке с самим сердцем, и в таком случае на опасность будет указывать частота его биения. В таком случае всякий раз, когда сердце будет биться быстрее, это будет наполнять человека большим значением опасности и заставлять сердце биться еще быстрее. Поэтому у вас получится «петля убегания», а это может стать важным компонентом невротических беспорядков — нормальный процесс попадает в петлю и заходит слишком далеко.
Можно видеть, что в конечном итоге cома-значимый и значимо-соматический процесс распространяется даже на окружающее. Значение таким образом может передаваться от одного лица к другому и обратно посредством звуковых волн, жестов, переносимых светом, книг и газет, телефоном, радио, телевидением и так далее, связывая общество в целом в одну громадную паутину сома-значимой и значимо-соматической деятельности. Можно сказать, что это и есть общество; общество создает именно эта деятельность. Без нее общества бы не было. Следовательно, эта деятельность — коммуникация.
Сходным же образом, можно сказать, что даже простое физическое действие сообщает движение и фopмy неодушевленным объектам. Большая часть материального окружения, в котором мы живем — дома, города, фабрики, фермы, шоссе и так далее, — может быть описана как соматический результат того значения, которое в течение веков имели материальные объекты для человеческих существ. Исходя из этого, даже отношения с природой и с космосом вытекают из того, что они для нас означают. Эти значения фундаментально воздействуют на наши действия по отношению к природе, и таким образом косвенно воздействуется обратное действие природы на нас. В самом деле, насколько мы знаем и осознаем это, и можем из этого действовать, цельность природы, включая нашу цивилизацию, развившуюся из природы и до сих пор являющуюся частью природы, — это одно движение, как сома-значимое, так и значимо-соматическое.
Некоторые из более простых видов сома-значимой и значимо-соматической деятельности — просто рефлексы, встроенные в нервную систему, или инстинкты, выражающие накопленный опыт биологического вида. Но они продолжаются до все более утонченных и разнообразных реакций. Даже поведение таких простых существ, как пчелы, может рассматриваться как организованное таким, очень тонким, образом неким значением — в этом случае посредством танца, указывающего направлением и расстояние до источника нектара. Хоть они могут и не сознавать этого, здесь происходит значение. С высшими животными эта операция значения более очевидна, а в человеке возможно развивать сознательную осознанность, и значение тогда становится самым центральным и жизненно важным.
На этих, более высоких уровнях эта сома-значимая и значимо-соматическая деятельность показывается наиболее непосредственно. Фактически слово «значение» (meaning) указывает не только на значимость чего-либо для нас, но и на наше намерение к этому. Таким образом, фраза I mean to do something означает «Я намереваюсь что-то сделать». Это двойное значение слова meaning — не просто случайность нашего языка, но, скорее, язык скрыто содержит важный проблеск постижения структуры значения.
Чтобы выявить это, я сначала отмечу, что намерение в общем возникает из предшествовавшего восприятия значения или значимости определенной всеобщей ситуации. Это сообщает все важные в данном случае возможности и подразумевает причины для избрания лучших из них. В конечном итоге, этот выбор определяется всеобщностью значимости в данный момент. Источник этой деятельности включает в себя не только восприятие и абстрактное или явное знание, но и то, что Полани называет «невысказанным знанием», — то есть знание, содержащее в себе конкретные навыки и реакции, не определимые языком, как например, при езде на велосипеде.
В конечном итоге, именно целая значимость возбуждает намерение, которое мы ощущаем как чувство готовности действовать опрелеленным образом. Например, если мы видим ситуацию, означающую «дверь открыта», мы можем сформировать намерение пройти в нее, но если она означает «дверь закрыта», то мы этого не делаем. Но даже намерение не действовать — все равно намерение. Целая значимость помогает определять его. Здесь важно то, что намерение — это вид скрытого порядка; намерение развертывается из целого значения. Оно не происходит из ничего. Следовательно, человек не может формировать намерения, кроме как на основе того, что для него означает ситуация, и если он промахивается в том, что она означает, то сформирует он неверные намерения.
Конечно, большая часть значения скрыта. В самом деле, что бы мы ни сказали или ни сделали, мы не имеем возможности подробно описать больше, чем очень малую часть всеобщей значимости, которую мы ощущаем в любой данный момент. Более того, когда такая значимость влечет за собой намерение, оно тоже будет почти полностью скрыто, по меньшей мере — в начале. Например, как я уже сказал, у меня вот в этот момент есть намерение говорить, и то, что я хочу сказать, — скрыто; я не знаю точно, что я собираюсь сказать, но слова выходят. Слова же не избираются одно за другим — скорее, они неким образом развертываются.
Значение и намерение, следовательно, неразрывно связаны как две стороны или два аспекта одной деятельности. То же самое, как и тогда, когда мы говорили о соме и значимости и о тонком и явном. Мы говорим, что существует одна цельность деятельности, концептуально абстрагированная в определенной точке — мы разрезает ее, — и говорим, что у нее всегда есть две стороны. Одна из этих двух сторон — значение, а другая — намерение. Но раздельно они не сушествуют.
Обычно считается, что намерения сознательны и предумышленны. Но на самом деле вы обладаете весьма незначительной способностью избирать собственные намерения. Более глубокие намерения обычно происходят из всеобщей значимости такими способами, которых человек не осознает и которые он мало или совсем не может контролировать. Поэтому обычно вы открываете свои намерения, наблюдая за собственными действиями. Они, фактически, содержат то, что ощущается как ненамеренные последствия, заставляющие человека сказать: «Я не намеревался этого делать», «Я промахнулся». В действии то, что на самом деле скрыто в том, что человек намеревается, таким образом более полно выявляется. Вот в этом — важность того, чтобы обращать внимание.
Узнавать полное значение наших намерений, таким образом, очень часто может быть слишком дорогим и деструктивным. Вместо этого мы можем продемонстрировать намерение наряду с его ожидаемыми последствиями посредством воображения и другими путями. Слово «демонстрировать» (display) означает «развертывать» — но скорее ради того, чтобы проявить что-то, а не как самоцель. При восприятии демонстрации как таковой можно потом обнаружить, собирается ли до сих поp человек выполнять свое первоначальное намерение. Если нет, то намерение модифицируется, и модификация, в свою очередь, демонстрируется сходным образом. Так, до определенной степени, посредством испытания в воображении вы можете избежать выполнения намерения в действительности и неблагоприятных последствий, хотя это средство и довольно ограниченное.
Поэтому намерение постоянно изменяется в акте восприятия более полного значения. Даже само восприятие включается в эту всеохватную деятельность. То, что человек воспринимает, — не вещь в себе, неизвестная или непознаваемая, но, как бы глубоки или мелки ни были чувственные восприятия человека, все, что он воспринимает, — это то, что оно в этот момент означает, а затем намерение и действие развиваются в согласии с этим значением.
