С карцерами сразу возникла неувязочка. Почти все одиночные «хаты» были забиты под завязку: на днях в «Сантэ» взбунтовались зэки-арабы, и их пришлось изолировать. Свободным оставался один-единственный бокс. Поразмыслив, тюремный офицер решил поместить туда бывшего бизнесмена; все-таки Вишневский был пострадавшей стороной.

А вот зачинщика драки ждало самое худшее – так называемый «печной подвал»…

Лет триста назад, когда в «Сантэ» еще не было центрального отопления, тюрьма обогревалась дровами и древесным углем. Подвальная кочегарка с давно остывшими печами долго бездействовала, пока кто-то не догадался разделить ее каменными перегородками на блоки. Эти тесные холодные комнатки без окон использовались в качестве штрафных изоляторов лишь в самых исключительных случаях. Условия там были сравнимы разве что с бутырскими: холод, голодуха, издевательства надзирателей и полчища голодных клопов. В «печной подвал» обычно отправлялись наиболее злостные нарушители тюремных порядков – естественно, из числа иностранцев. Даже самое неисправимое «отрицалово», побывавшее там хоть раз, вплоть до окончания срока становилось тихим, задумчивым и очень-очень вежливым…

Перед тем как окунуть Жулика в подземелье, его как следует обшмонали. По меркам «Сантэ», в карманах штрафника не было ничего недозволенного: носовой платок, пачка сахара-рафинада, склянка с каким-то лекарством, выданным тюремными медиками, и непонятно зачем – упаковка презервативов.

Оформив акт о помещении Алексея Константиновича Сазонова в штрафной изолятор, старший по смене вызвал переводчика; так полагалось по французским законам.

– Распишитесь вот здесь, – на плохом русском произнес тот и протянул Лехе авторучку.

Арестант послушно поставил подпись внизу протокола и неожиданно поднял глаза на тюремного офицера. В глазах Жулика блеснул неприкрытый вызов. Французский мент не выдержал взгляда и, отвернувшись, что-то тихо сказал переводчику. И хотя за время заключения Леха Сазонов весьма сносно овладел французским, он на всякий случай уточнил реплику гражданина начальника.

– Мсье офицер удивлен, – бесстрастно сказал переводчик. – Он спрашивает – и как только такие негодяи на свет появляются?

– Пусть посмотрит учебник гинекологии, – вполне доброжелательно посоветовал Жулик. – Правда, текст мсье офицер все равно не поймет. Зато картинки как раз по уму… Доступные.

Импровизированный карцер в «печном подвале», куда поместили Сазонова, выглядел настоящим средневековым казематом. Это был узкий каменный гроб, половину которого занимала огромная, архаического вида печь. Скользкие от плесени стены испещряли граффити на множестве языков. Интерьер не отличался изысканностью: массивная металлическая дверь с откидным окошком-«кормушкой», «толкан» в углу, шконарь у стены, старенький рукомойник…

Подземелье находилось на глубине трех метров от уровня тюремного дворика и поэтому не предусматривало окон. Старинные каменные своды наверняка бы выдержали атомную бомбардировку. О побеге не стоило и мечтать: подводная лодка была бы куда более подходящим местом для бегства, чем этот склеп.

Штрафнику выдали старый матрас с комплектом постельного белья и пожелали приятного времяпрепровождения вплоть до экстрадиции в Россию. По тону «мсье офицера» Леха определил: вряд ли «рексы» получили разрешение на битье. Ведь при передаче Сазонова российским ментам его обязательно будет осматривать врачебная комиссия. Даже незначительные царапины на теле зэка могут серьезно осложнить жизнь начальству «Сантэ».

Впрочем, битье – не главный инструмент перевоспитания нарушителей. Пытка темнотой придумана давно и действует безотказно. Именно потому свет в подземном каземате зажигается лишь трижды в сутки – на время утренней, дневной и вечерней пайки. Через несколько дней человек, начисто лишенный внешних раздражителей, начинает медленно сходить с ума. Даже у молодых и здоровых арестантов с твердым рассудком и устойчивой психикой возникают страхи и галлюцинации, поднимается и падает кровяное давление, начисто теряется ощущение времени и пространства. И никакая медицинская комиссия потом не придерется: ну, тронулся человек от тоски по родине, на то «Сантэ» и тюрьма…

…Тяжелая металлическая дверь захлопнулась с мерзким гильотинным скрежетом. Изголодавшиеся клопы, учуяв свежую пищу, радостно устремились встречать постояльца. Тусклая лампочка в зарешеченной кобуре под потолком дважды мигнула и погасла.

– Темнота – друг молодежи… и братвы, – одобрительно хмыкнул Жулик.

Усевшись на жесткую шконку-топчан, на ощупь разложил перед собой содержимое карманов. Отыскал аптекарский пузырек, осторожно свинтил крышку. В ноздри ударил характерный аромат льняного масла. Этот безобидный препарат Сазонов вполне законно получил от тюремного «лепилы» – мол, кожа шелушится, надо смазывать. В толстом шве свитера было загодя спрятано несколько спичек, и это пришлось как нельзя кстати.

Арестантская смекалка, помноженная на либерализм французских тюремных порядков, позволила Жулику быстро решить проблему освещения. Достаточно было вставить в пузырек хлопковый фитиль, чиркнуть спичкой о пол и поднести ее к промасленному кончику ткани – и самодельная лампадка стала надежным источником света. Ведь лоховатые тюремщики «Сантэ» даже не догадывались, что «средство от шелушения кожи» можно использовать как-то иначе.

Пляшущий огонек скупо выхватывал из полутьмы кладку старинной печи. Подойдя к металлической двери, Леха приложил ухо к «кормушке». Со стороны коридора доносился приглушенный звук телевизора: видимо, «рекс» коротал ночную смену в каморке перед решетчатым накопителем.

По расчетам Сазонова, он должен был объявиться лишь к утренней пайке. Вряд ли нашлась бы какая-то сила, которая заставила бы «вертухая» регулярно заглядывать в глазок: ничего интересного в кромешной темноте он все равно бы не рассмотрел. Даже самый бдительный специалист охранного дела ни за что бы не заподозрил узника «печного подвала» в подготовке к побегу.

И представители Интерпола, и тюремщики, и даже братва свято верили в непроходимость стен и непоколебимость решеток средневекового каземата.

И лишь Жулик не разделял всеобщей уверенности. Он давно уже просчитал: это мрачное, лишенное окон подземелье и есть самое подходящее место для бегства из «Сантэ»…

Ровно в семь утра коридорный подошел к металлической двери и, опустив кормушку, призывно постучал ключами. Русский зэк никак не отреагировал на приглашение к утренней пайке. Это удивляло: после первой же ночи, проведенной в «печном подвале», все без исключения штрафники мчались к двери со скоростью гоночного болида «Формулы-1».

– Ля рюс! – лениво позвал тюремщик.

Ответа не последовало.

Надзиратель щелкнул рубильником и заглянул в камеру через опущенную кормушку.

Сперва ему показалось, что он галлюцинирует. «Вертухай» зажмурился, потер ладонями виски, открыл глаза…

Камера зияла девственной пустотой. Интерьер оставался прежним: старинная печь с огромной решеткой на устье, истертая шконка-топчан со свернутым матрасом, чугунный унитаз, раковина в углу, стены с засохшими клопиными трупиками… Только вот русского арестанта нигде не было.

Надзиратель вспомнил шоу Дэвида Копперфилда, который на глазах тысяч зрителей проходил сквозь любые стены. Но ведь даже самый продвинутый чародей ни за что бы не выбрался из глухого тюремного подземелья, лишенного окон и расположенного к тому же на трехметровой глубине! На такой невероятный фокус был способен только бесплотный дух.

В «Сантэ» немедленно объявили тревогу. По коридорам, боксам и кабинетам огромного здания, словно взрывная волна, ломающая стены и двери, покатилось известие о побеге. Вскоре в «печном подвале» собралось высокое начальство. Тюремщики долго топтались в тесной каморке, явно не зная, с чего начать осмотр. Они заглядывали под топчан, обстукивали стены и даже зачем-то спускали воду в унитазе. Никаких следов беглеца обнаружено не было. Правда, вместе с Сазоновым исчезла и казенная простыня, но этому обстоятельству поначалу не придали значения.