Лопухин плюнул. Спрятал револьвер. Отряхнулся.

– Да бес его знает, что делается! Может быть, прорыв. Или еще что-то.

Вместе они исследовали грузовичок. Дима даже не стал открывать искореженную крышку капота – все и без того было ясно. Закинув вещмешки за спины, военкоры молча потопали по дороге дальше.

Через пяток километров сделали привал. Солнце цеплялось краешком за далекий лес. Тени удлинились, но жара по-прежнему стояла невыносимая.

– Слушай, Дим… – Иван разминал натруженные ноги. – А если на немцев нарвемся? Дураки мы с тобой. Надо было хотя бы винтовку взять. Там, где колонна разбитая…

– Или гранату, – устало прошептал Колобков. – Или танк лучше. Прям на танке и поехать…

Лопухин усмехнулся.

– Идти надо. До темноты еще время есть… А там заночуем в какой-нибудь канаве.

– Давай…

Они поднялись на ноги. И пока солнце не спряталось окончательно за горизонтом, брели по дороге, видя вокруг только смерть и разрушение.

– Не может быть, чтобы вокруг одни мертвые, – шептал Иван. – Не может быть. Чтобы вокруг.

Они несколько раз проверяли сгоревшие машины. Но ничего, кроме трех фляг со спиртом, бидона с водой и ящика с консервами, не обнаружили. Колобков подобрал полупустой «ППШ». Спирт взяли с собой, пустые фляжки наполнили водой. Консервы распихали, сколько смогли, по вещмешкам.

То тут, то там встречались могилы. Свежие земляные холмики. В основном безымянные, иногда с положенными сверху пилотками.

Когда же солнце окончательно спряталось за горизонтом, Лопухин махнул рукой:

– Все. В темноте не пойдем. Черт его знает, что впереди…

Колобков кивнул.

– Костерок бы…

Иван вздохнул.

– Не уверен я, Дим… Я уже ни в чем не уверен. Костерок, конечно, хорошо, но… А если десант тут где-нибудь бродит? Или… Еще кто. До границы – рукой подать.

– Тоже верно. Хотя без огня как-то… – Дима поежился. – С детства темноту не люблю.

– Давай в воронке сложим. Если будет надо, подожжем. А если нет…

– Годится! – обрадовался Дима.

Они облазили окрестные кусты, собрали сушняк, сложили его в одну из широких воронок. Потом, повинуясь неясному беспокойству, обустроили себе огневые точки, превратив воронку в некое подобие дота.

Ночь мягко опустилась на землю.

Зажглись звезды.

И только тут, словно дожидаясь этого мига, за горизонтом надсадно и тяжело ухнуло! Зарокотало! Полыхнуло на полнеба!

Нет. Не война.

С запада ползла на восток грозовая туча.

От дождя укрылись дырявым брезентом, снятым со стоящей неподалеку машины. Ни о каком костре речи уже не шло. Мутные грязные потоки наполняли дно воронки водой. Дрова уже плавали в этой луже, которая медленно, но верно подбиралась к ногам Лопухина и Колобкова.

Стараясь не сильно промокнуть, Иван выглядывал из-под импровизированного навеса. С краев брезента сильно лило. Разобрать что-либо было просто невозможно. И только во вспышках молний, в рваном изломанном свете, удавалось увидеть дорогу, уходящую за холм. Все остальное сливалось с небом – грязь, вода.

– Дураки мы с тобой, Дима! – переждав удар грома, крикнул Иван. Чтобы перекрыть дробь капель по брезенту, приходилось орать.

– Чего это?

– Зачем мы в воронку забрались? Надо было на холм идти. Оттуда обзор лучше.

– И вода вниз стекает, – Колобков кивнул.

– Ага! Прямо к нам! – Иван засмеялся.

Колобкову эта мысль тоже показалась смешной, и некоторое время они дружно хохотали. Вместе со смехом выходил страх. Напряжение. И даже ночь показалась не такой темной.

– Ладно! – крикнул Дима. – Пересидим. Глядишь, не утонем!

Однако Лопухин не ответил. Он напряженно всматривался в темноту.

– Чего там?

Иван пожал плечами.

– Не пойму. Но вроде двигался кто-то.

Колобков осторожно, чтобы не поскользнуться на мокрой грязи, подобрался ближе. Приподнял край тента стволом автомата.

– Где?

Иван молча ткнул пальцем в темноту.

Оба напряженно замерли.

– Сейчас, молния…

Дима не договорил. Над головой зашипело, мир вокруг вспыхнул, а вслед за этим все потонуло в оглушительном раскате грома. Казалось, что молния ударила не где-то далеко в небе, а прямо тут, над воронкой.

Лопухин с Колобковым скатились вниз, зажимая уши ладонями. Дима провалился на самое дно, в обжигающе холодную воду. Тент просел, вниз полились струи дождя.

Иван ухватил Колобкова за руку и вытянул наверх. Тот, ни слова не говоря, кинулся к краю воронки. Выставил ствол «ППШ».

– Там точно кто-то есть! Есть кто-то! – Его била крупная дрожь. – У куста там!

– Ты форму разглядел?

– Ни черта я не разглядел. Он стоял там… Я вообще, черт, не понял. Будто бы голый он!

– Ждем еще молнию?

– А есть вариант?

Лопухин показал Диме ракетницу.

– Прихватил. Красная.

– Погоди, может, пригодится еще.

Они уставились в темноту.

Снова полыхнуло. Но теперь уже дальше, где-то за спиной. В дрожащем свете молнии Иван явственно увидел человеческую фигуру. Грязную, с длинными волосами, спадающими на плечи. Вспышка искажала перспективу, и от этого казалось, что руки у человека неестественно длинные, тянутся едва ли не до земли.

Последнее, что увидел Иван, – как фигура пошатнулась и вытянула руки вперед.

Дождь утратил свою силу. Начал сдавать. Колобков и Лопухин сидели на дне воронки, по пояс в воде.

– Видел?

Колобков только быстро и часто закивал.

– Голый. И космы как у бабы.

– Может, баба?

Колобков замотал головой:

– Не баба!

С просевшего тента звонкой журчащей струйкой лилась в лужу вода.

Иван осторожно пополз наверх.

Гроза уходила. Вспышки молний виднелись все реже и реже. Рокот грома доносился издалека, словно бы нехотя.

– Не видно ни черта, – прошептал Дима.

– Может, раненый?

– А чего голый?

– Тихо!

Иван прислушался. В темноте чавкало.

– Ходит… – прошептал Дима. – Ходит…

Лопухин вытащил «наган» и с замиранием сердца услышал, как странный человек бормочет что-то… Или нет. Рычит! Хрипит по-звериному, будто и речь родную позабыл! Несмотря на холодный дождь, Ивану стало жарко.

И когда чавканье послышалось совсем рядом, он зажмурился и сжал револьвер обеими руками.

– Ванька! – прошептал Колобков.

И тут тент над их головой обрушился вниз. В воду. Ивана хлестнуло по лицу.

По ушам ударил не то крик, не то рычание. И что-то большое плюхнулось в воду.

Иван, сам не осознавая, что делает, выстрелил несколько раз в темноту. Почувствовал, что чьи-то холодные руки хватают его за шиворот. И тянут! Тянут!

– Ванька! Бежим!

Это Колобков вытягивал Ивана из ямы. Где ворочался запутавшийся в мокром брезенте голый человек.

Как Лопухин выбрался из воронки, он помнил с трудом. Застряла в памяти только бешеная гонка, неведомо куда, в темноте. Какие-то ямы, куда то и дело проваливался Иван. Какие-то кусты. Больше всего Лопухин боялся потерять Колобкова, а потому вцепился ему в локоть и бежал, бежал!

Так они и неслись сломя голову, пока не рухнули, тяжело дыша. Колобков перекатился на живот и выставил автомат перед собой.

– Чего ж не стрелял? – переводя дыхание, спросил Иван.

– С предохранителя не снял. Представляешь?

Так они и лежали, до утра.

Солнце встало из-за далекого леса, свежее, умытое, радостное. Будто и не было ночной грозы, будто и не было войны. Вместе с солнцем проснулись птицы, и каждая громко радовалась тому, что пережила ночь, что встречает новый восход. Каждая маленькая птаха, каждая маленькая божья тварь пела от восторга, и только два человека, едва живые, лежали на холме и покрасневшими глазами всматривались в место, где вчера заночевали.

– Тихо вроде, – пробормотал Колобков. Он выглядел плохо. Лицо осунулось. Под глазами наметились темные круги. Диме казалось, что каждая жилка в теле дрожит, колотится. Во рту было сухо, шершавый и распухший язык едва ворочался.