Железный ящичек, в котором старый бухгалтер держал деньги, исчез из палатки под самое Первое мая. Праздник был испорчен. Ребята расстроились не столько из-за пропажи семнадцати тысяч, предназначенных для премий, сколько из-за того, что в их палаточном городке в степи завелся вор. Сперва долго ругали рыжего Сеньку, дежурившего ночью у палатки с надписью «Бухгалтерия». Сенькина надутая физиономия в это утро вызывала всеобщее раздражение. Сенька молчал — в его положении больше ничего не оставалось делать. И только на ребром поставленный вопрос: «Спал?» — он вдруг ответил раздраженно:

— Ну, спал! А Женька разве не спал? А Касымов, а Урунов, а Ахмет? Все спят!

Это было правдой. На ночном дежурстве спали все, да, собственно, и само дежурство считалось проформой: с тех пор как ребята приехали в Голодную степь, в новом совхозе не случилось ни одной пропажи, если не считать исчезновения кота Андрея, одичавшего на ловле полевых мышей.

Потом принялись за обсуждение самого главного и самого неприятного вопроса: кто украл? Стыдно было смотреть друг другу в глаза и думать: не ты ли вор? Не ты ли, мой товарищ, поехавший вместе со мной поднимать Голодную степь, сделал это черное дело? Директор совхоза хорошо понимал настроение молодежи и сказал, что вместе с секретарем комсомольской организации разберется в этом деле сам, а сегодня не надо портить себе праздник. Но ребята зашумели:

— Не согласны! Сейчас разберемся! Давайте обыск!..

— Никакого обыска! Позор! Чтобы из-за одного мерзавца всем унижение терпеть?

Тут кто-то спохватился:

— А где Ляпунов с Максудовым?

— Их с утра не видно!

— Послать за ними домой!

«Домой» — это было сказано громко. В степи, среди уже распаханных полей, стояло двадцать семь зеленых палаток новоселов. В них жило около трехсот человек — первая бригада молодого совхоза. Сборные стандартные дома еще находились в пути, поэтому в палатках помещались и бухгалтерия, и магазин, и радиоузел, и медпункт, о чем торжественно возвещали пришпиленные у входа таблички.

Дома Ляпунова и Максудова не оказалось. Исчезли их вещи — под койками остались только два пустых зеленых сундучка. Первым обнаружил их Нуритдин Насретдинов — шофер грузовой машины. Вид опустевших сундучков привел его в ярость.

— Догнать! — кричал он, потрясая крупными, как булыжники, кулаками.

— На велосипедах удрали! — констатировала бригадная повариха, заглянувшая в полотняный сарайчик, где хранилась всякая утварь и где владельцы иногда оставляли свои велосипеды.

Через пять минут Насретдинов уже сидел за рулем, а в кузов набралось с десяток возбужденных ребят. Машина рванулась с места и, подпрыгивая на ухабах, скрылась в клубах пыли. До ближайшего шоссе от нового совхоза было добрых два десятка километров.

Преследователи вернулись только вечером, запыленные и усталые. Беглецов и след простыл. Насретдинов, бессменно просидевшей весь день за баранкой, рассказывал:

— Жали по шоссе до самого райцентра. Всех встречных-поперечных расспрашивали, да мало ли велосипедистов катит по дороге! Нет, теперь ищи ветра в поле!..

Машина вернулась, но никто из встречавших ее не обратил внимания на щуплого человечка с полевой сумкой, который вышел из кабины и зашагал к бухгалтерской палатке. Это был старший оперуполномоченный Хасанов. Ребята заехали за ним в районное отделение милиции на обратном пути. Хасанов зашел в палатку бухгалтерии, посмотрел на пустое место, где еще недавно стоял железный ящичек с деньгами, поговорил с бухгалтером, в сотый раз рассказывавшим, как он обнаружил пропажу, и потребовал личные дела беглецов. Кое-что переписал в записную книжечку, особо отметив одно обстоятельство: Максудов год назад вернулся из заключения.

— Хоп! — сказал уполномоченный и, выйдя на единственную улицу поселка, безошибочно направился к столовой, словно был здесь старожилом.

Повариха, которую все звали тетя Галия, готовила сегодня пельмени. Пельмени были пересолены. Нет, тетя Галия не влюбилась, она очень сердилась: в украденной сумме была и ее премия. Но пуще всего раздражена была она тем, что беглецы не далее как вчера одолжили у нее двести пятьдесят рублей, на возвращение которых теперь, очевидно, не было никакой надежды.

— Поймаете? — спросила она Хасанова, ставя перед ним полную миску соленых пельменей.

— Угум! — ответил уполномоченный, набивая рот.

— А как?

Гость вытер рот, попросил напиться и только тогда ответил:

— Очень просто. Знаешь, как в пустыне Саха, ре ловят львов? Возьми Сахару, пропусти сквозь сито, песок просеется, львы останутся. Так и мы…

Тетя Галия поняла, что над ней подшутили, когда гость, вежливо попрощавшись, уже шагал по дороге.

«А как?» — этот вопрос, простодушно высказанный поварихой, в сотый раз задавал себе и Хасанов. В сущности, перед оперативным работником, расследующим преступление, всегда стоят два вопроса: кто совершил преступление и как поймать преступника? В данном случае первый вопрос был ясным: ночью исчез денежный ящик, той же ночью из совхоза бежали два человека, причем один из них — бывший уголовник. Логическая связь между этими событиями была несомненной. Оставалось найти преступников. Но как?

— Дело ясное! — докладывал Хасанов начальнику районного отделения. — Мальчишек надо искать дома — у папы с мамой. Куда же им еще податься?

Начальник сидел, окутанный табачным дымом, как бог Саваоф в облаке. Это был человек сухой и педантичный — «Параграф», как называли его подчиненные за любовь ко всякого рода инструкциям и перепискам.

— Действуйте! — сказал он лаконично и выпустил клуб дыма.

«Действуйте» в словаре начальника означало: «Пишите».

Итак, розыск начался за письменным столом. Мелким почерком Хасанов аккуратно выписал на листке бумаги адреса родственников Ляпунова и Максудова. В тот же день полетели запросы в Самарканд, где до отъезда в совхоз жил Ляпунов, и в Коканд, где жили родные Максудова. Ответ пришел через неделю: разыскиваемых не оказалось ни в Самарканде, ни в Коканде.

— Дело запутывается! — доложил Хасанов начальнику и, услышав в ответ знакомое «действуйте», со вздохом отправился писать.

На сей раз Коканд и Самарканд запросили об адресах ближайших родственников Ляпунова и Максудова. Коканд ответил быстро и дал три новых адреса. Самарканд ответил через неделю и сообщил пять адресов. Переписка расширялась, синяя папка с делом № 53 заполнялась бумажками. Время шло… Андижан и Шахрисябз, Фергана и Джизак, Ташкент, Свердловск и Куйбышев исправно отвечали на запрос: Ляпунова и Максудова по указанным адресам обнаружено не было.

— Дело сложное! — объявил Хасанов, положив перед Параграфом пухлую папку с перепиской.

— Объявить всесоюзный розыск! — распорядился начальник и почувствовал некоторое облегчение: тем самым трудности розыска в значительной степени перекладывались на других.

Прошел месяц. Новых сведений не поступало, и папка с делом лежала запертой в шкафу.

Однажды утром в кабинете Хасанова появилась совхозная повариха. Заполнив собой тесное креслице, отдуваясь от жары, тетя Галия ехидно спросила:

— Как песок, просеялся?

— Какой песок? — не понял Хасанов.

— Песок пустыни Сахары. Возьми сито, просей песок…

— А-а… — вспомнил уполномоченный и стал смущенно перекладывать на столе папки. — Нет, львы пока на свободе.

— Какие там львы! Наглые мальчишки! — рассердилась повариха. — Вот, глядите. — И она протянула Хасанову письмо.

«Наглые мальчишки» посылали тете Галии из Бухары свой долг — двести пятьдесят рублей — и сообщали, что очень жалеют обо всем случившемся. «Деньги кончаются, — писали они, — и что будет дальше — не знаем, домой писать боимся, стыдно». К письму был приложен адрес. «Жалеют о случившемся… Деньги кончаются…» Это было признание.