— Знаешь, я что-то хочу спать… — и через десять минут он спал.
Не спала я. Я гадала, почему они не позвонили мне, и не высказали все это хотя бы по телефону, если придти и посмотреть мне в глаза так уж противно? Потому что удобно высказывать это все Алексею, который совершенно точно ничего не ответит?
Но больше всего меня потрясли слова, которые он сказал, уже засыпая.
— Ты знаешь, мне кажется, они думают, что ты придумала этот фокус с налогом, чтобы оставить деньги себе. Типа компенсация за мотоцикл…
Я психовала, курила на балконе и очень-очень хотела завтра вечером позвонить Будаеву, когда он придет в работы и, если надо, при всех выяснить, кто что написал, по какой причине, и кто кому должен денег. Алексей ушел на работу, а я все еще не спала. У меня все же хватило ума позвонить Насте Крыловой, единственной оставшейся у меня приятельнице. Я не звонила ей… лет пять.
Она молча выслушала мои стенания и спросила:
— Зачем? Зачем тебе нужно с ними встречаться?
— Ну… выражаясь жаргоном, чтобы «базар развести».
— А если ты этот самый базар «не вывезешь»? Ты человек, конечно, агрессивный, но чересчур эмоциональный. Ладно, если «разведешь», а если нет? Как ты себя будешь чувствовать после этого?
И я плюнула и не позвонила. Совесть у меня чиста, а так — пусть думают, что хотят. Лучше поступлю по-женски — займусь собой.
— Да-а, мать, ну ты и выдала! — сказал мне мануальный терапевт, осматривая спину, — я, конечно, о твоих художествах наслышан, но такого не ожидал! Смещение крестца. И без рентгена видно. Давай править…
— У тебя положительный тест на гепатит А, — сказал в поликлинике другой знакомый врач. — Когда могла заразиться? Инкубационный период вируса — сорок дней. Так что считай.
Получалось, что я заразилась гепатитом на площадке у Срамной.
— И что делать?
— А ничего. Соблюдай диету, пей побольше соков. От этого нет лекарств. Можешь лечь в больницу, но толку не будет, — любые медикаменты все равно бьют по печени.
Через годик само пройдет. Давай лучше выпишу тебе гомеопатию.
Как-то нам позвонил Олег Рудин, он хотел встретиться с Алексеем. Со встречи Алексей пришел смущенный.
— Представляешь, оказывается, когда Олег нашел Щенка на том берегу Срамной, он успел свинтить коммутатор, который мы установили под сидением. Сиденье-то сорвало… Я еще подумал, что он слишком долго там возится… Ну вот, он решил, что сможет прикупить блок зажигания, скомпонует все и поставит на свой мотик. Ну, а блок зажигания отдельно не продается.
— И?
— И он вернул коммутатор тебе! Я не знаю, совесть замучила, что ли?
— Лучше бы он его выбросил! — меня передернуло.
— Да, — согласился Алексей, — лучше бы выбросил…
Коммутатор мы положили на полку в гараже — восстанавливать Щенка не было ни желания, ни сил… Его не вернуть, как не вернуть потерянное время и утраченные иллюзии.
— Не нужен тебе больше «Урал», — сказал Алексей, — он тяжелый и неповоротливый…
Нужно искать другой моц. Японский. Деньги? Заработаем.
Дома (2002–2003 год, межсезонье)
Я много думала о своей неудаче. Отчего я вообще решила, что могу тягаться с мужчинами? Отчего, несмотря на все несчастья, меня так неудержимо влекло вперед?
Ведь должна же была меня насторожить неудача в горах Аршана, или прошлогодний поход на Окинское плато? Почему я не обращала внимания на то, что женщина в мужской компании — лишняя? Или все очень просто, и я — не та женщина, которая может путешествовать с мужчинами? А те, что идут на Северный полюс или лезут на Джомалунгму в компании мужчин — другие? И я снова вспомнила Гайку. В мире мотоциклов не так уж много женщин, говорят, по статистике — на сто мужчин приходится только одна женщина. У Гайки мотоцикл сожгли. Мой — утоп. А мужики ездят и ездят… Можно говорить о роке, о случае, но факты — вещь упрямая. Быть может, это и в самом деле — знак свыше? Знак, что мотоциклы — не женское дело?
Может быть, в самом деле пора принять свое предназначение — быть обычной, нормальной женщиной? А чем еще можно отблагодарить Алексея за тот мир, который он мне подарил? А ведь он не просто подарил мне этот прекрасный мир, один раз он спас мне жизнь.
Я шла с работы усталая и задумчивая. Шла в мэрию, на заседание совета общественных организаций, меня пригласили, как представителя мотоклуба. Случайно на остановке я увидела Алексея — он сходил со служебного автобуса.
— Ты куда? — спросил он меня.
Я объяснила.
— Хочешь со мной? — спросила я, прекрасно понимая, что ему там будет скучно.
Но он вдруг согласился, и дальше мы пошли вместе. Я шла чуть впереди, все так же задумавшись, а он — сзади. Нам осталось перейти через улицу Глинки, и — вот она мэрия. Я, все так же глядя в землю, пошла между двух машин, которые остановились на перекрестке, пропуская движущийся по проспекту транспорт. Внезапно УАЗ, который стоял впереди, тронулся, и я увидела, как у меня под ногами оторвалась от земли и натянулась веревка: стоявшая сзади двадцать первая «Волга» шла за УАЗом на буксире. Подчиняясь тросу, она сдвинулась с места… Я ничего даже подумать не успела. Алексей крепко обхватил меня поперек живота и вытащил буквально из-под тяжеленной машины.
— Варига!* — отчаянно сказал он. — Варига! Смотри, куда идешь!
А один раз, за городом, он вытащил меня из-под колес пьяного ЗИЛка…
Значит, что? Значит, это была судьба…
— Вряд ли у вас будут дети, — сказал теперь уже совсем другой врач, — посмотрите на результаты томограммы… У вас травмы, падения, сотрясения были?
— Были. В шестнадцать лет — ушиб головного мозга, потеря сознания.
— Ну вот, что вы тогда хотите?
— Чуда.
— Не в этом случае…
Я возвращалась домой в задумчивости. Я снова думала о том, что все в этом мире не просто так, все взаимосвязано. Когда мне было шестнадцать лет, мне понравился соседский мальчик — собственно говоря, он был не соседским. Он был интернатовским, а соседи были каким-то дальними родственниками. Мальчик был, как говорят теперь, «бэд бой», и по нему плакала колония. Что привлекло меня в нем?
Вольница, не иначе. Однажды он угнал «Яву», и пригласил меня покататься. Если бы я знала, что «Ява» угнана из соседнего квартала, я бы трижды подумала, прежде чем сесть на нее, но я этого не знала. Напялив на себя чей-то школьный пиджак, который мне в последний момент сунул кто-то из его друзей, я села на заднее сидение. Ездить мальчик не умел и заглох, едва мы отъехали от дома. Я только помнила, как рядом с визгом затормозила белая «Волга», как из неё выскочили двое, и как кто-то светловолосый схватил меня за лацканы пиджака…
Очнулась я в машине. Рябом сидели какие-то красивые девушки от которых пахло духами, и твердили:
— Почему ты не визжала? Ну почему? Почему ты не визжала? Он ведь не знал, что ты девчонка. Он решил, что ты пацан…
Я хотела ответить, что я и понять-то ничего не успела, не то что завизжать, а если бы и поняла, то тоже визжать вряд ли стала, но язык почему-то не шевелился, да и мысли текли как-то вяло… Я обнаружила что лицо у меня распухло и ободрано, а из уха течет кровь… Остальное помню обрывками: машина стоит на площади Ленина, к ней кто-то подбегает, и говорит, что там менты хотят видеть меня, ему объясняют, что нельзя меня в таком виде им показывать, и просят сказать, что я сбежала… …Кто-то тычет в темноту рукой. Кажется, это старый китойский мост. Кто-то говорит мне, чтобы я запомнила — именно здесь я упала с мотоцикла…
Потом я иду куда-то в темноту, через старые кварталы, мне плохо…
А мальчик сбежал, и на нем не было ни царапины. Чтобы хоть как-то «отмазаться» от избиения, ребята на «Волге» заявили, что я упала с мотоцикла, а в больнице давала заведомо ложные показания, и что это меня надо то ли подвести под уголовное дело, то ли поставить на учет…
Отец поверил милиции, а мама — нет. Отец верил другим, а мать — только собственным глазам. И отчего-то уж она-то точно знала, что такие травмы, как у меня, не бывают после падения с мотоцикла.
