Литмир - Электронная Библиотека

Все это было до отказа набито пахучими травами: сквозь мутный полиэтилен мешочков виднелись темные, суставчатые стебельки хвоща, порезанные и просушенные красноватые кусочки золотого корня, душистые, жесткие листья сагандайля, похожие на крупную, свернувшуюся от сухости чешую; в тоненьких, истлевших от старости пакетиках были насыпаны мелкие голубенькие цветочки духовитого чабреца, который здесь называли богородской травкой — к низу пакетика пересушенная трава рассыпалась в пыль.

Завидев Алексея, бурятка улыбнулась ему, показав железные зубы.

— Пошто мимо идете, покупайте траву! Трава хорошая, в прошлые выходные в Саяны ходила, маленько насбирала, вот, высушила. Какая нужна? От горла, от сердца, от почек, от желудка. Если себе — возьми золотой корень, недорого отдам, лимнонник, вот, возьми, если для жены — вот кашкара, боровая матка, краснодев.

Алексей обернулся ко мне, замешкавшись, мол, надо, не надо, что думаешь?

Я вязала несколько пакетов чабреца — никогда не могла устоять перед этим сводящим с ума запахом. Вроде бы и цветочки-то, так себе, мелочь, крохотные лиловатые пятнышки, похожие на малюсенькие незабудки, но такая в этих цветочках таится сила! Алексей купил мешочек сагандайля. Бурятка жилистой, черной от загара рукой подала нам шуршащие пакетики трав, взяла деньги, проворно спрятала в старенькую сумочку-напузник. Рука у неё была сухая, с ладонью нежно-розового цвета, с голубоватыми, почти белыми лунками коротко стриженых ногтей.

Пока мы складывали пакеты в сумку, к ней подошел молодой пьяный парень-бурят в спортивном костюме и резиновых сапогах. Он весело улыбался и что-то быстро гортанно говорил ей. Она резко и протяжно ответила ему, сперва отмахивалась, но он, видимо, настаивал и приводил какие-то доводы, и она смирилась, достала из сумочки купюру, протянула ему, он выхватил деньги и резво, хлопая большими, не по ноге, сапогами побежал обратно — к бару, из которого, наверное, только что вышел. На крыльце деревянного невысокого дома с яркой вывеской его уже ждали.

Послышался дружный смех, мужчины скрылись в дверях. Женщина на какое-то время приуныла, глядя прямо перед собой в землю, но потом показались новые курортники, и она, прибодрившись, заговорила уже с ними:

— Не проходите мимо, травы, саянские травы!.. Есть чабрец, и багульник, и золотой корень…

Павильон перестроили, исчезли медные краны с белыми раковинами, и центральный бассейн тоже исчез. Зато появилась «поилка» на улице. Мы набрали холодной шипучей воды в канистру и в бутылки. Я смотрела поверх забора, за которым был берег Кынгырги. Вся земля была здесь пропитана минеральной водой, и пахло на берегу так же, как и в павильоне — известью, мелом и железом, и даже круглые, как столбы, мертвые стволы тополей были покрыты минеральным налетом. У тополей почти не было листвы, только на самых верхушках сохранялись крупные, белые листья. И все тополя вокруг, насколько хватало глаз, были, словно мумии бинтами, обмотаны разноцветными, выгоревшими на солнце и на ветру лентами, вязочками, поясками, платками и просто полосками ткани, наспех оторванными от одежды. Это был дар духам за исцеление от болезни.

Мы возвращались домой в сгущающихся сумерках, обступившие поселок черные горы казались мрачными и таинственными, а в небе зажигались звезды величиной с тарелку. Вы не увидите таких звезд на равнине.

А с утра мы приступили к «культурной программе». Сперва все было обычно: мы сходили на водопад, посетили местный дацан, покрутили барабаны и положили монетки-подношения, поприсутствовали на церемонии освящения источника, — монгольские монахи в канареечно-желтых и бордовых одеяниях и красных бейсболках, которые очень меня насмешили, шаманили у источника, в котором местные лечили глаза. Это было мрачное место — каменная постель источника была слизисто-серой, со дна поднимались редкие пузырьки, а кругом — на сколько хватало глаз, стояли болезненные черные стволы забинтованных лентами мертвых сосен. Оказалось, что старого профилактория больше нет, остались только фигурки пастуха и пастушки.

Корпуса были заброшены, и стали похожи на гнилые пни в глухой сумеречной влажности леса, танцплощадки больше не было. Где-то внизу, ближе к долине были построены новые бетонные, безликие корпуса санатория. Пик Аршан был почему-то переименован в пик Любви. Мы смотрели на него в бинокль, ели пельмени и позы в маленьких закусочных вдоль главной улицы. Мы даже залезли на всеми забытую смотровую площадку. Здесь давно никого не было, скамейка была сожжена, но вид от этого хуже не стал, мы смотрели на тайгу и вздыхали, не в силах понять всё это могучее очарование, убогое воображение отказывалось воспринимать бесконечность.

Когда мы поднимались наверх, оказалось, что я до смерти боюсь высоты. Путь на смотровую шел вверх от красивой каменной лестницы, она чудом уцелела среди всеобщей разрухи, но край обрыва возле неё стал осыпаться. Вниз, наверное, было метров двадцать, а ограждение, которое стояло здесь раньше, давно осыпалось вместе с землей. Я как-то вдруг все это представила, и замерла на месте, не в силах сдвинуться ни вперед, ни назад. Удивленный моим поведением Алексей силой стащил меня со склона. Я отдышалась и снова полезла наверх.

Наверное, мы бы ограничились обычной для туристов программой, если бы не одна встреча.

Мы сидели на поляне около дацана и кипятили на примусе воду для чая, когда я посмотрела на пик и увидела маленький розовый лепесток, который кружил высоко в небе. Это был параплан. Парапланерист сделал над нами несколько кругов и приземлился рядом. Он оказался дюжим, спортивным молодцем. Складывая параплан, он рассказал нам, что стартовал с пика Любви и летел с него восемнадцать минут.

— А сколько вы на него поднимались? — наивно спросила я.

— Три часа, — ответил он.

Это нас доконало, и мы решили завтра с утра лезть на пик. Всего-то тысяча триста метров, ерунда. Вы спросите, как же я решилась на это, раз боюсь высоты? Надо же когда-нибудь перестать бояться, верно? В одной книге я прочитала совет, который один горнолыжник давал другому: если склон очень крутой, и тебе очень страшно, нужно еще больше падать на концы лыж, и тогда страх отступит. Наверное, пришло время проверить этот принцип.

Наши хозяева застращали нас холодом и дождем, и в горы мы полезли, взяв с собой теплую одежду, куртки и рюкзак с примусом и тушенкой. На шее у меня болтался тяжелый бинокль. Лучше мы взяли побольше воды, но как говорят «хорошая мысля приходит опосля» — день оказался жарким. Мы вышли из дома в восемь утра и через двадцать минут подошли к подножью горы. Мы не знали, куда идем, и что нас ждет впереди. Найдя тропинку, мы полезли вверх, надеясь, что ничего особо сложного не будет.

Сразу же стали болеть ноги, но через какое-то время я как-то примирилась с болью, привыкла к ней, мы медленно, но упорно лезли почти вертикально вверх. Кое-где тропа была пологой, но периодически она выходила к гольцам, где приходилось лезть вверх по отвесным скалам. В самых опасных местах Алексей подавал мне руку или страховал, я опасливо смотрела вниз, за что он на меня шипел, и, цепляясь за камни, лезла все выше и выше. После скальника тропинка шла вниз, по седловине отрога, а потом снова круто забиралась вверх, и метров через сто пятьдесят все повторялось. Сперва мы отдыхали каждые полчаса, потом — каждые двадцать минут, потом — каждые двадцать метров. Поначалу, мы то и дело останавливались и смотрели на долину, — мы поднимались все выше и выше, и долина постепенно открывалась перед нами: сперва только весь поселок Аршан, потом — ближние поселки, потом открылась далекая ленточка Иркута, а потом мы вдалеке увидели Кырен, который был чем-то вроде здешней столицы.

Склон горы, со стороны Кынгырги был крутым, он резко обрывался вниз, и мы видели только верхушки сосен и кедров; правый склон был более пологим, — он напоминал амфитеатр, и скользить по нему вниз можно было до бесконечности.

Вскоре мы поднялись до отворота на водопад и только тут заметили, что противоположный берег реки изменился, за неказистой горой вдруг открылся кряжистый синий хребет, который раньше не было видно. Тяжелые шапки снега блестели на вершинах, гигантские курумы* сбегали по кручам вниз… Что же мы увидим там, на вершине?

27
{"b":"108533","o":1}