На том бы дело и кончилось. Но Барбаре очень не понравился такой оборот. Она не без оснований рассчитывала кое-что иметь от неожиданной святости своего милого. В знак протеста Барбара выкрасилась в зеленый цвет и начала проповедовать вместо Сегундо.

Чудо есть чудо. Нет человека, который не клюнул бы на его изменчивое мерцание. Редакторы это поняли, и скоро портреты Барбары запестрели на газетных страницах.

«До конца свет два года», «Новый Христос на кресте закона!» — кричали заголовки.

Где-то в складках своего платья Барбара отыскала зеленый волос Сегундо и сумела пристроить его: передала крупнейшему химику дону Рикардо Фьерро. Тот произвел анализы и установил, что волос окрашен неизвестным науке способом. Сведения об этом попали в печать, и «зеленая тема», как окрестили ее газетчики, стала самой популярной. Зеленые рекламы замелькали над барами и витринами, зеленые лампочки зажглись на распятиях. Женщины, что в способности подражать уступают только детям и обезьянам, стали массами перекрашиваться, и серые улицы начали конкурировать в зелени с городскими бульварами. Калейдоскоп ее величества моды ярко вспыхнул зеленым.

Вспыхнул и погас. Утомленная публика жаждала нового. И лишь где-то в лаборатории дона Рикардо Фьерро кого-то еще продолжала волновать неразрешенная загадка.

Но мало ли загадок замуровано в стенах научных учреждений?!

Неизвестное племя мбулу-нгулу вышло из джунглей и потребовало уничтожения ядерного оружия. Вопрос был не новым, и дипломаты, как обычно, не обратили на него внимания. Шум подняли журналисты. Они поставили вопрос так: откуда мбулунгулянам известны нужды человечества, если человечество ничего не знает о мбулунгулянах? «Тут какой-то секрет», — решили журналисты и помчались на тихий океанский брег, где раскинуло свои хижины таинственное племя.

Король Мбулу-Нгулу, по убеждению его соплеменников, был самым великим человеком на земле. Они ничего не слыхали ни о Цезаре, ни о царе Соломоне, ни о фараоне Хеопсе. Но если бы и узнали, то это едва ли поколебало бы их уверенность. Мбулунгуляне могли бы сказать, что их король совсем как Цезарь умеет делать сразу многое: пить веселящую паку, ласкать сорок седьмую свою жену, мечтать о сорок восьмой и одновременно думать о судьбах мира. Он совсем как Соломон, сказали бы подданные короля, только тот был мудр советами своих многочисленных жен, а этот тем, что никогда с ними не советовался. Что касается Хеопса, то тут даже говорить не о чем. Жалкий фараон за всю свою жизнь не додумался переименовать Египет в какую-нибудь Хеопсиду, а Мбулу-Нгулу сделал это со своим народом еще когда был коронованным дитем. Хеопс строил пирамиду, чтобы поселиться в ней после смерти, Мбулу-Нгулу построил дворец, чтобы жить в нем.

Дворец этот и поныне вызывает трепет и восхищение у всех мбулунгуловских архитекторов. Он стоит в непроходимом лесу, опираясь одним углом на могучий баобаб, а другим на широколистый фикус. В нем целых восемь комнат с такими высокими потолками, что до них не мог дотянуться даже начальник личной охраны короля Амбра-Бамбра, самый длинный в племени.

Великий Мбулу-Нгулу лично разработал систему охраны дворца. На замаскированных тропах в страшной тайне было установлено сорок четыре самострела. Правда, от самострелов обычно страдали соплеменники. Но все они, как уверял Амбра-Бамбра, с радостью умирали за своего короля. Самую главную тропу охраняло новейшее секретное оружие, наводившее ужас на все джунгли. Оно изрыгало огонь и гром и, словно болотным туманом, затягивало лес едким дымом. Оружие это, с таинственным названием «самопал», досталось нынешнему королю в наследство от отца — богоподобного Нгулу-Мбулу.

В этот-то дворец, миновав самострелы, и пришел сам великий Бонда — дух огня и воды, лесов и гор. Под страшным табу король рассказал о видении своей сорок восьмой жене. Именно поэтому миру и стало известно о третьем посещении Земли Зеленым призраком.

Случилось это вскоре после сезона дождей, когда счастливое человечество готовилось в двадцатый раз отпраздновать и начало эпохи Мбулу-Нгулу, в эру его сорок восьмой любимой жены, в период, предшествующий четвертому выходу короля к народу.

Мбулу-Нгулу в полном одиночестве поглощал на верхней площадке дворца свой второй завтрак. Видеть, как он ест, не полагалось никому. Кроме обезьян. Но ведь они не люди, с них непросто потребовать выполнения страшного табу.

Утомленный завтраком, король вздремнул, а когда открыл глаза, то увидел рядом с собой человека.

— Побереги дротики, — сказал человек, видя, что король схватился за оружие. — Я не нарушитель табу, я дух и прищеп к тебе, своему брату, по важному делу.

Бонда (это был, несомненно, он, ибо так подумал король) трижды подпрыгнул и стал расти. Руки у него вытянулись, как ветви у баобаба, ноги стали как корни, а с головы свесились зеленые волосы, яркие, как листва джунглей, пронизанная солнцем.

— Ты великий из великих? — спросил он громовым голосом.

— Смеешь сомневаться? — бесстрашно крикнул Мбулу-Нгулу.

— Властелин народа народов? Тот самый, который может обедать по восемь раз а день, чего не в силах никто другой на земле?

— Могу и девять.

— Повелеваю тебе в ближайшее время уничтожить атомное оружие. Если ты этого не сделаешь, то погибнут люди и звери, рыбы и птицы, деревья и даже травы. И жены твои умрут, и солдаты тоже. И некому будет нежить и охранять божественного Мбулу-Нгулу…

И он исчез, будто и не был. Только вихрь прошел по вершинам.

Король поднялся с пола, потер онемевшие колени и, отдышавшись, крикнул жену, чтобы она убрала еду. Сорок восьмая жена, молодая и красивая, вошла, пошевеливая бедрами. Но застряла в дверях, будто ее стукнули по лбу, и вдруг закричала громко и визгливо, как сотня испуганных обезьян. На крик прибежали жены и воины из личной охраны. Они тоже закричали и плюхнулись на животы. И вдруг все пропали, уползли, не поднимаясь и не поворачиваясь. Мбулу-Нгулу подивился таким способностям своих подданных. Он и сам умел когда-то ползать вперед, лежа на животе. Но, чтобы назад, этого он еще не видел.

Потом жены рассказывали, что их испугали его волосы цвета молодых банановых листьев. Но и сам король испугался не меньше, узнав о своем чудесном превращении. После паки он видывал всякое. Но тут пришлось поверить, что его действительно навестил сам великий Бонда, А стало быть, и его требование об уничтожении атомного оружия надо было выполнять.

Через три дня состоялся праздник уничтожения. В полной тишине под сухой стук барабанов воины пронесли сквозь толпу большие носилки, накрытые драгоценным плащом, сшитым из перьев маленьких попугайчиков. Носилки поставили в центре поляны на высокие подмостки, и вокруг них начал прыгать главный колдун племени. Когда он устал и упал на землю, плащ на носилках откинулся, и из-под него поднялся сам Мбулу-Нгулу. Его желтые руки тянулись к небу, его красное лицо было как восходящее солнце. А волосы, необычные, зеленые волосы, стоявшие дыбом от священного трепета и клейких снадобий, напоминали утренние лучи. Крик восхищения и ужаса пронесся над толпой. И все упали, не смея поднять глаз.

«…О великая магия власти! Она освобождает сердце от страха и вливает в него смелость пантеры. Она делает бесцеремонным каждый жест, наполняет мудростью каждое слово. Недостатки властителя превращает в достоинства, ошибки — в величайшее благо. Ты можешь взять чужую жену, и все будут рады, можешь убить друга, и все сочтут — поделом. Власть заменяет таланты, поднимает до величайших гениев мира. Ни лучшая пака, ни самые способные женщины не могут доставить такого блаженства, как власть. Жаль, что поэты не воспевают ее. Наверно, потому, что никто из них не знает, что это такое. И послом этим бездельникам, не способным взять за горло даже последнего нищего. Сами они ничего не умеют и другим только мешают…»