— О, кого я вижу. — Тони заморгал. — Привет, Эмми.

Глаза у него были красные, и сами глазные впадины тоже красные и опухшие, как будто он долго и ожесточенно тер их кулаками.

— Привет, Тони.

Заметив Говарда, он протянул ему руку:

— Рад вас видеть, мистер Говингер. Знаете ли, один из наших ребят отправился в вашу фирму в прошлом месяце, и я ему говорю: «Я знаю там юрисконсульта, который может быть тебе полезен». Может, вы с ним еще познакомитесь. Отличный парень, зовут его… погодите, это же была другая фирма. «Юнион Карбайд».

— Это непринципиально, — сказал Говард. Воспаленные глаза Тони снова уставились на Эмили. Казалось, он пытается ей что-то сказать, но не находит слов.

— Знаешь ли, — он поднес к темени вытянутую ладонь, — только вперед. Не оглядываться. — Он вскинул ладонь вверх. — Только вперед!

— Правильно, Тони, — согласилась она.

Началась траурная церемония, и заводские рабочие вместе с аспирантами отступили на почтительное расстояние. Питер, чье лицо если и выражало какие-то эмоции, то разве что озабоченность, подвел отца к краю могилы и крепко держал его за руку, словно опасаясь, как бы тот не свалился в яму. Когда зазвучали высокие слова из уст священника, нижняя челюсть у Тони отвисла и на губах задрожала слюна.

— Прах к праху, земля к земле. — С этими словами священник высыпал горсть земли на крышку гроба, что символизировало обряд погребения.

Но вот церемония закончилась, и все побрели с кладбища. Передав отца с рук на руки его сослуживцам, Питер присоединился к Эмили и Говарду.

— Вы ведь зайдете к нам ненадолго? — полуутвердительно спросил он. — Мы поедем на моей машине.

Хотя его пальцы немного дрожали, когда он включал зажигание и потом, когда его руки лежали на руле, судя по всему, он полностью владел собой.

— Эти молодые ребята тоже семинаристы, — объяснил он. — Я не просил их приехать. Они как-то узнали и сделали это по собственному почину. Я не перестаю удивляться человеческой доброте.

— Мм… — отозвалась Эмили. Она хотела спросить: «Как она умерла?» — но вместо этого уставилась в окно, за которым проплывали ярко освещенные супермаркеты и бензозаправочные. — Питер, — обратилась она к нему через какое-то время. — А как поживает твой дедушка?

— У него все хорошо, тетя Эмми. Он хотел сегодня приехать, но потом посчитал, что ему будет тяжеловато. Он ведь живет в доме для престарелых.

Старый дом выглядел еще более мрачным и отталкивающим, чем он запомнился Эмили. Дверь открыл один из приемных детей Тони-младшего, прыснул и убежал в затхлую гостиную. Взрослые сидели за обеденным столом, уставленным бутербродами и бутылками пива и содовой. Было шумно.

— …и этот тип, — говорил один из заводских рабочих, от души хлопая Тони по плечу, — поймав одного жалкого иглобрюха, устроил такую шумиху по этому поводу, что чуть лодку не перевернул.

Тони разразился истерическим хохотом, а потом приложился к банке с пивом.

— Что-нибудь будете, тетя Эмми? — спросил Питер.

— Нет, спасибо. Хотя… пожалуй, пиво, если можно.

— А вы, сэр?

— Пока ничего, — ответил Говард. — Спасибо.

— Никогда не забуду этой рыбалки, — продолжал рабочий. Ободренный успехом своего «рыболовного рассказа», он приготовил продолжение, явно не замечая того, что аудитория его слушателей сильно поредела. — Кто тогда был, Тони? Ты, я, Фред Словик… кто еще? Короче, мы…

— Кому еще с ливерной колбасой? — громко поинтересовался Тони-младший, принимая заказы гостей. — Вам обычную горчицу или детский вариант?

Его жена, с уснувшим ребеночком на коленях, вытирала кока-колу, которую ее раскапризничавшаяся пятилетняя дочка пролила на свое платьице.

— Объясните мне одну вещь, — обратился к Тони-младшему с застенчивой улыбкой студент-семинарист, симпатичный молодой человек с южным акцентом. — Вот чего я не понимаю. Как так получилось, что, когда вы с Питером были маленькими, вы его почти совсем не колотили?

— Я пробовал, — ответил Тони-младший, размазывая майонез по ломтю ржаного хлеба, — и не раз, но это было не так-то просто. Он хоть и маленький был, а крепкий.

— …я говорю: «Всего пять баксов!» — Рабочий пытался перекричать всех за столом. — А Уилсон мне: «Я тоже потратил пять баксов и ни фига не поймал!»

— Господи, Марти, — хохоча и мотая головой, дескать, что с тебя возьмешь, сказал Тони. — Ты и после нашей с тобой смерти будешь всем рассказывать эту байку.

Питер вышел в прихожую, где зазвонил телефон. Вернувшись, он сказал:

— Тебя, пап.

Тони, с лица которого еще не сошло выражение удовольствия по поводу рассказанной его приятелем истории (соль ее заключалась в том, что в тот день у него выдался самый большой улов), сощурился, глядя на рюмку виски.

— Кто это, Пит? — спросил он.

— Сержант Райан. Ну, тот самый, из участка. Тони опрокинул в рот рюмку и скривился от приятного ожога в гортани.

— Полиция, — пробормотал он, вставая из-за стола. — Эти козлы полагают, что я убил свою жену.

— Пап, ну ладно тебе, — произнес Питер умиротворяющим тоном, провожая отца в прихожую. — Сам знаешь, что это не так. Я уже сто раз говорил тебе, что это рутинная проверка.

Разговор с сержантом Райаном продлился недолго, и, вернувшись к столу, Тони первым делом выпил.

Две бутылки виски переходили из рук в руки, и застолье, сопровождаемое криками и смехом, затянулось не на один час.

Когда Эмили направилась в туалет, на пол уже легли вечерние тени. В прихожей она споткнулась и чуть не упала; удержав равновесие, она обнаружила, что налетела на небольшой комод, на котором метровой пирамидой высилась стопка газет «Дейли ньюс». На обратном пути она задержалась перед фотографией в рамочке: Сара и Тони во время пасхального воскресенья 1941 года Фотография покосилась, как если бы содрогнулась стена после сильного удара. Эмили протянула руку и плохо слушающимися пальцами поправила ее.

В комнатах, разгоняя мрак, включали электричество.

— Нет, ты мне скажи, — требовал от Тони-младшего рабочий с «Магнума». — Ты мне скажи, что вы, ребята, можете мне предложить?

— Самое лучшее обслуживание, Марти, — заверял его Тони-младший. — Спроси у кого хочешь: лучше механиков в этой части графства Саффолк ты не найдешь.

— Потому что, с моей точки зрения… — гнул свое Марти, — с моей точки зрения, это, как тебе сказать, главный фактор.

— Мам, — захныкал кто-то из детей, — поехали домой.

— Вам, знаете ли, надо выпить, — обратился Тони к группке притихших семинаристов. — Можно подумать, вы никогда не пьете!

— Спасибо, сэр, — ответил один из них. — Немного виски с водой.

— Эмили, ты в порядке? — спросил ее Говард, прервав свой разговор с еще одним заводским рабочим.

— Да. Тебе налить?

— Спасибо, у меня еще есть.

На протяжении всего застолья Эрик стоял у притолоки, молчаливый и непроницаемый в своих зеркальных очках, с видом телохранителя, нанятого на случай, если ситуация выйдет из-под контроля.

Жена Тони-младшего уехала с детьми, ни с кем не попрощавшись, вскоре ушли семинаристы, а затем их примеру последовали и заводские рабочие. Задержался один Марти.

— Слушай, — обратился он к Тони, — тебе надо поесть. Поехали все к «Манни», съедим по бифштексу.

После пьяных препирательств на тему, кто в чьей машине поедет, родственники усопшей рванули на хорошей скорости в ярко освещенный ресторан в калифорнийском стиле под названием «Отбивные Манни Фелдона».

Внутри была такая темень, что, поднимая тяжелые бокалы для коктейлей, они толком не видели друг друга. Трезвый Питер сидел рядом с отцом, словно это застолье, как и церемония на кладбище, могло потребовать его непосредственной помощи. Марти и Тони-младший продолжали горячо обсуждать вопросы бизнеса, но теперь их разговор принял философское направление. В любом деле все решает честный труд, настаивал Марти, а Тони-младший согласно кивал.

— В любом, повторяю, деле. Неважно, кто ты — механик, плотник или сапожник. Нет, я прав?