- Да! - воскликнула она. - Да! Ты считаешь меня полной дурой! Ты прав! Я ради тебя бросила свой дом и земли своих отцов! А теперь ты предлагаешь мне вернуться туда побитой собакой? Я лучше тысячу раз умру, чем переживу такой позор! У меня уже и так ничего не осталось, так ты еще хочешь видеть, как я ползаю на коленях? - Она рухнула на колени. - Так вот, я тебя умоляю, не ходи в Верхние Тритинги. Или, если все же пойдешь, оставь мне пищи на некоторое время, и я пройду к этому месту лесом.

- Это полное безумие, - возмутился Джошуа. - Ты разве не слышала, что сказала Джулой? Если ситхи не поймают тебя как незаконно перешедшую границу, тебя схватят норны и сделают что-нибудь похуже.

- Тогда убей меня. - Она потянулась за Найдлом, висящим на поясе Джошуа. - Я умру, но не пойду к тритингам.

Джошуа поймал ее за запястье и заставил выпрямиться. Она извивалась в его руках, пиная его ноги своими, обутыми в сильно поношенные и замызганные туфельки.

- Ты ведешь себя, как ребенок, - сказал он сердито и отклонился от ее удара. - Ребенок с коготками.

Он развернул ее спиной к себе и, толкая вперед, повел к поваленному дереву. Он сел и притянул ее к себе на колени, крепко обхватив.

- Если будешь вести себя как капризное дитя, я так и буду с тобой обращаться, - объявил он сквозь стиснутые зубы, уклоняясь от ее попыток стукнуть его головой.

- Я тебя ненавижу! - задыхалась она.

- В это мгновение я тебя тоже ненавижу, - сказал он, крепче сжимая объятия. - Но это пройдет.

Наконец она перестала извиваться и обмякла, измученная борьбой.

- Ты сильнее меня, - простонала она, - но и тебе иногда нужен сон. Тогда я убью тебя и себя.

Джошуа тоже тяжело дышал: Воршева была не из слабых.

- Нас слишком мало осталось, чтобы убивать друг друга. А если понадобится, я здесь так с тобой и просижу, пока не настанет пора отправляться. Мы все пойдем к Сесуадре, и все ее достигнем, насколько это в моей власти.

Воршева снова попыталась вырваться, но быстро сдалась, почувствовав, что Джошуа не ослабил хватки. Она немного посидела неподвижно, дыханье ее замедлилось, дрожь в руках и ногах прекратилась.

Тени становились длиннее. Одинокая цикада, чувствуя приближение вечера, застрекотала.

- Если бы ты только любил меня, - сказала она наконец, глядя на темнеющий лес, - не было бы нужды убивать кого-либо.

- Я устал от разговоров, леди, - ответил принц.

Принцесса Мириамель и двое священнослужителей, ее сопровождавших, оставили Прибрежную дорогу и свернули поздним утром в долину Комеис, которая служила воротами в Наббан. Пока они продвигались по зигзагообразной дороге, бегущей по склону горы, Мириамель обнаружила, что ей трудно смотреть под ноги лошади. Прошло много времени с тех пор, как она впервые увидела Наббан и родной город своей матери, и желание поглазеть вокруг было чрезвычайно велико. Здесь фермерские земли начинали уступать место расширяющимся предместьям некогда величественного города. Долина в этих местах была усеяна поселками и городками, даже на крутых холмах Коммерии были разбросаны беленые каменные домики, подобно зубам выступавшие над поверхностью холмов.

Дымки бесчисленных очагов вились ввысь со дна долины, и над ней, как покрывало, парило сероватое облако. Обычно, насколько знала Мириамель, морской ветер уносил все облачка с синего неба, но сегодня не было ни ветерка.

- Так много народу, - поражалась она. - А в самом городе еще больше.

- В сущности, это не показатель важности города, - заметил отец Диниван. - Эрчестер почти в пять раз меньше, но Хейхолт - столица, известная во всем мире. А слава Наббана осталась в прошлом, конечно, это не относится к Матери Церкви. Наббан сейчас ее город.

- Замечательно, не правда ли, что те, кто казнил Господа нашего Узириса, теперь прижимают Его к груди своей? - промолвил Кадрах, ехавший несколько впереди. - У человека всегда оказывается больше друзей после смерти.

- Не понимаю тебя. Кадрах, - сказал Диниван, причем его симпатичное лицо посерьезнело. - В твоем замечании больше горечи, чем прозрения.

- Да? - спросил Кадрах. - Я просто говорил о том, как полезны герои, которые уже не могут постоять за себя. - Он нахмурился. - Да простит меня Господь, как бы я хотел выпить. - Он отвернулся от вопросительного взгляда Динивана и не продолжил разговора.

Струйки дыма что-то напомнили Мириамели.

- Сколько этих огненных танцоров, которых мы видели в Гранисе? Они есть в каждом городе?

Диниван отрицательно покачал головой.

- Думаю, по несколько человек приходят из разных городов, объединяются и вместе переезжают с места на место, проповедуя свое страшное учение. Пугает не их число, а то, что они сеют отчаяние, как чуму. Кроме тех, кто присоединяется к ним в разных местах, есть десятки таких, что уносят в сердце своем сомнение в Господе.

- Люди верят в то, что видят, - заметил Кадрах, устремив пристальный взор на Динивана. - Они слышат послание Короля Бурь и видят, на что он способен вдохновить. Они ждут, что Господь покарает еретиков. Но Бог ничего не делает.

- Это ложь, Падреик, - возмутился Диниван. - Или Кадрах, если хочешь. Все зависит от выбора. Бог дает каждому возможность выбрать. Он не заставляет себя любить.

Монах фыркнул, но продолжал смотреть на священнослужителя:

- Этого-то он как раз не делает.

У Мириамели было какое-то странное чувство, что Кадрах молит Динивана о чем-то, как будто пытаясь показать секретарю Ликтора что-то, чего тот не замечает.

- Господь хочет… - начал священник.

- Но если Господь не упрашивает, не заставляет и не отвечает на вызов Короля Бурь или кого-то еще, - перебил Кадрах голосом, хриплым от подавляемых эмоций, - почему, почему вы удивляетесь, когда люди считают, что Бога нет или что Он беспомощен?

Отец Диниван пристально посмотрел на него какое-то мгновение, затем сердито тряхнул головой.

- Для этого и существует Мать Церковь. Распространять слово Божие, а люди уж сами решат.

- Люди верят в то, что видят, - грустно повторил Кадрах, затем снова погрузился в молчание, пока они медленно двигались вниз в долину.

К середине следующего дня они добрались до запруженной народом Анитульянской дороги. Потоки людей шли по ней в обоих направлениях, лавируя меж телег, которые катили с рынка или на рынок. Мириамель и ее спутники привлекали мало внимания. К закату они проделали долгий путь по долине.

Вечером они остановились в Беллидане, одном из десятков городков, которые так разрослись вдоль дороги, что почти невозможно было сказать, где заканчивается один и начинается другой. Они переночевали в небольшом монастыре, где ликторский перстень и высокий сан Динивана сделали их центром внимания. Мириамель рано ускользнула в отведенную ей келью, не желая выдать своего истинного лица. Диниван объяснил монахам, что его спутник нездоров, а затем принес ей вполне приличную еду, состоявшую из перлового супа и хлеба. Когда она задула свечу и приготовилась заснуть, перед ее глазами снова возник образ огнетанцовщицы, этой женщины в белом, которая вспыхнула, как факел, но здесь, за стенами монастыря, видение не было таким уж страшным. Это было просто еще одно неприятное событие в мире, исполненном неприятностей.

К вечеру следующего дня они достигли места, где Анитульянская дорога пошла вверх, через горные перевалы к самому Наббану. Они обогнали десятки паломников и купцов, устало сидевшиих вдоль дороги и обмахивавшихся широкополыми шляпами. Некоторые просто остановились отдохнуть, а иные оказались отчаявшимися торговцами, упрямые ослики которых отказывались тащить в гору перегруженные товаром тележки.