Руководителя института привез поручик Соболь. Ладынь с портфелем в руке – его попросили захватить портфель с собой – был удивлен такой внезапностью.

– Что произошло? – спросил он.

Инспектор не отвечал.

– Я прошу вас подождать немного, – сказал Кортель и взял его портфель.

– Пусто, – констатировал Ладынь.

– Хорошо, мы положим в него бумаги Бильского. Они уже нам не нужны.

В комнате майора на столе лежало несколько портфелей. Кортель добавил к ним желтый портфель Ладыня, и через несколько минут ввели Окольского.

– Подойдите поближе, – пригласил его майор. – Какой из этих портфелей вы видели на полке в кабинете Ладыня?

Окольский ни секунды не колебался.

– Такой, как вот этот. – Он указал на желтый портфель.

– Такой или именно этот?

– Такой, – повторил он. – Точно такой. Хотя тот был с вензелем, не знаю только, какие там литеры, – он сморщил лоб, – но вензель был. Хорошо помню.

Наступила тишина. Майор вопросительно смотрел на Кортеля.

Инспектор отнес портфель Ладыню. Ему надо было задать вопросы, на которые он уже знал ответы.

– Кто с вами был в Бельгии?

– Я уже как-то вам говорил, – неохотно отвечал Ладынь, – Рыдзевский.

– Он тоже получил в подарок такой портфель?

– Конечно.

– Желтый?

– Желтый.

– Видели вы на портфеле Рыдзевского вензель?

– Да. Он велел сделать его еще в Бельгии.

– Достаточно. Спасибо, вы свободны, – сказал Кортель.

– И только для этого вы вызывали меня в комендатуру?

– Только для этого, – ответил Кортель. – Прошу вас держать этот разговор в тайне. По крайней мере, сегодняшний день.

– Ничего не понимаю в этих ваших методах, – сказал Ладынь. – Опоздал из-за вас на совещание у министра.

«Не много потеряно, – подумал инспектор. – А могло бы статься, что совещание у министра происходило бы без вас…»

Вечером дождь перестал. Кортель в обществе поручика Соболя и двух милиционеров ехали на виллу инженера Рыдзевского. Инспектор сделал все, что от него требовалось. Еще раз официально выслушал Окольского и переписал протокол. Отыскал приятельницу жены Ладыня, Нину Божемскую. Она оказалась рассудительной особой, работала в банке. Она хорошо помнила, что Рыдзевский попрощался с ними – с ней и женой Ладыня – около половины девятого. А потом? Она оставила на час свою приятельницу, чтобы побеседовать со знакомыми девчатами, работавшими в аэропорту. Не подлежало сомнению, что Рыдзевский… Присутствие инженера ночью на Валу Медзешинском подтвердили дополнительные показания Анджея Казимирчака… Кортель вспомнил о нем, просматривая еще раз рапорты Милецкого. Казимирчак сказал, что, когда ремонтировал свою «сирену» около Блот, среди проезжавших машин был «форд-таунус». У Рыдзевского была эта марка. Кортель посетил Казимирчака.

– Любой ценой вы хотите втянуть меня в это дело, – ворчливо встретил он Кортеля. – Что там еще?

– Да мелочь. Не помните ли вы цвет того «форда-таунуса»?

– К сожалению, нет.

– Жаль. Это очень важно.

– Подождите, пожалуйста. – Он вышел в коридор и через секунду вернулся с женой. Жена выглядела значительно моложе Казимирчака, казалась женщиной энергичной.

– Вы были тогда с женой? – удивился Кортель.

– Конечно, а почему бы и нет. – И разъяснил ей, в чем дело.

Жена все помнила.

– Вишневый «форд-таунус», – подтвердила она. – Я еще сказала тогда, что он схож по цвету с «Москвичом» одного из наших приятелей.

Вишневый «таунус» – автомобиль Рыдзевского!

Опермашина уже тормозила около виллы. Кортель велел Соболю и милиционерам остаться в машине, а сам пошел наверх.

«Зачем ты это сделал, человек, – думал он, – зачем?»

– Пан капитан! – Рыдзевский не казался удивленным. Он провел его в большую комнату, где был порядок и уют, что не соответствовало обычному неряшливому виду инженера.

– Пожалуйста, садитесь… Сигарету, рюмку коньяка? Чем обязан этому визиту?

– Мы оба знаем, – ответил Кортель.

Рыдзевский молчал. Он мял в пальцах сигарету.

– С чего вы хотите начать? – спросил он наконец.

– С вишневого «форда-таунуса». Вас видели на Валу Медзешинском. Каким путем поехали вы после во Вроцлав?

– Через Дублин, Радом, – ответил тот машинально и посмотрел на Кортеля. – Жив ли… этот человек?

– Тот, которого вы сбили? Мачей Ядек? Жив и будет жить.

Рыдзевский облегченно вздохнул. Налил себе рюмку коньяка, немного разлив на стол.

– Я все-таки счастливый. Хотел убить и не убил…

– Вы хотите сказать, что избежали второго убийства.

– Значит, вы думаете, что я?…

– Я не думаю… увы, я знаю. Вы забыли портфель на полке над столом. Зачем вы это сделали? Как вы могли это сделать?

Рыдзевский выпил.

– Конечно, – сказал он, – естественный конец. Я знал, что так и будет. Все, что я делал позже, я делал ради нее. – Он встал. Кортель внимательно наблюдал за ним. – Я расскажу вам историю труса. Отвратительную историю. Не знаю, можно ли жить дальше с этим… С сознанием этого… Не могу принять решения… Не уверен. Постоянно надеюсь на что-то, но как я могу надеяться, если она… Выслушайте меня. Прямо с аэродрома я поехал на виллу Ладыней. Автомобиль оставил на площади Инвалидов, а сам пошел пешком. Ключом открыл дверь, я должен был наутро отдать его сестре жены Ладыня… Мне необходимо было увидеть записки Бильского… Да, это ему раньше пришла в голову мысль «соляра», но он пожертвовал мне свой замысел. Вы слушаете? Он сказал: «Ты сам все закончишь, и это будет твоим. Я не хочу, чтобы ты упоминал мое имя, не хочу». Но я не знал, что он написал… А Ладынь использовал бы любой случай, каждый предлог… В сущности, он завидовал мне… А Зося?

Я вошел на виллу. Не включая свет внизу, побежал наверх. Открыл дверь кабинета. Бросил портфель на полку… В кармане была отмычка, я немного помучился, но ящик открылся. Я увидел папку с записками Бильского. И тогда она вбежала в комнату. Та девушка… Она стала кричать. Я хотел ее успокоить, начать разговор, но не успел… она будто ополоумела от страха… Поскользнулась на полу, стукнулась о стул, упала… И потеряла сознание… Может, даже не от боли, скорее от испуга… Я не знал, что делать. Спасать ее, приводить в чувство? Я был застигнут врасплох, не ожидал кого-нибудь застать на вилле… И тут я услышал звон разбитого стекла и голоса внизу. Я сделал непростительную вещь… вы понимаете, первое инстинктивное движение – я спрятался за портьеры, закрывавшие балконные двери. Я тогда не думал, не понимал, что так или иначе я погублен… Меня охватил такой страх, какого я еще никогда не испытывал… Прошло несколько минут, и в кабинет вбежал этот парень… Я узнал его сразу! как же я мог не узнать его! – Рыдзевский снова наполнил рюмку и выпил. – Все произошло мгновенно. Я не успел среагировать, даже если бы хотел, В этот момент, когда он вбежал в кабинет, девушка встала с пола. Она пришла в себя, но была в состоянии шока… Она шла прямо на него и кричала. Громко, пискляво. Тогда он схватил статуэтку Будды, стоявшую на столе, и бросил. И попал ей в висок… А я стоял за занавеской, вы понимаете, стоял за занавеской как парализованный… Я не мог двинуться. Не мог выдавить из себя ни звука… В кабинет вбежали его сообщники; сначала один, потом другой. Кто-то крикнул: «Наследил, фрайер!» Окольский поднял с пола статуэтку Будды и побежал. Они за ним. Я вышел из-за портьеры, мне казалось, что я не в состоянии сделать ни шагу. Я наклонился над ней, взял за руку – она была мертва. Я забрал портфель, сунул туда записки Бильского и покинул виллу. Когда отошел на несколько шагов, увидел вдруг мужчину, подходящего к калитке виллы… Это все. Что мне оставалось делать? Пойти в милицию и рассказать, свидетелем чего я явился? Даже если бы мне поверили, то Зося меня бы прокляла: я – главный свидетель обвинения на процессе ее парня; я окончательно скомпрометирован перед ней и перед обществом. Я знал, что Окольский пойдет к ней… Уже в тот самый день я караулил Зосю у ее дома. И тогда же я поехал за ними до гаража, где она его спрятала. Потом вы перестали верить в то, что он сделал. Его ожидало наказание только за грабеж, а тут уже пошли разговоры об амнистии… У него был шанс быстро выйти на свободу. А я должен был молчать. Тогда я решил его убить. И написал это письмо…