– Ну, это вы мне можете не объяснять, – с достоинством сказал сучонок, набравшись смелости посмотреть в лицо своего собеседника, напомнившее ему отнюдь не лист бумаги, а, скорее, танковый полигон под Кубинкой. – Я отчасти сам специалист в этом вопросе…

Опять появилась девица, принесла два запотевших бокала с водкой. На этот раз она не просто коснулась Валерия Павловича, а прямо-таки пихнула его в плечо своим круглым жарким задом.

– Я не пью! – сказал Мещеряков, но бокал почему-то сам собой оказался в его руке, и злодей Серебряков уже тянулся к нему чокнуться.

– Врёшь, пьёшь, – сказал злодей.

– Вру, – признался Мещеряков и выпил. – Я надеюсь, вы мне туда клофелину не намешали?..

– Обижаешь, брат. Что я – дешёвая прошмандовка вокзальная, клофелинить тебя? Чай, найдутся у нас летательные препараты для уважаемого человека надлежащего какчества… Контора, в отличие от, извини, твоей организации, пока ещё на ногах стоит достаточно крепко, хотя собак на нас в своё время навешали столько, сколько тебе с твоим Бурлаком Батраковичем и не снилось…

– Ну, ладно. И что же вы собираетесь с вышеупомянутым товарищем сделать? И чем я могу вам помочь? И почему я должен вам помогать?

– Во-первых, брат, ты никому ничего не должен. Если кому должен – то только Родине своей, и если ты нам поможешь кое-что про своего начальника выяснить, то ты долг свой перед ней, перед Родиной то есть, исполнишь сполна. Клянусь, ничего больше нам от тебя не надо. Никаких тайн, никаких нарушений присяги, никакой мокрухи никто от тебя не требоват. Только небольшая информация. Он ведь играет втихаря в свои игры? А? Ну, скажи как на духу. Играет?

– Играет, – признался помягчевший от водки Мещеряков. – Да и кто из нас не играет?..

– Прально. Стало быть, вот и надо его на этих игрушках подловить. А ты подскажешь, где, когда и как. Договорились?

– О чём?

– Но-но! Не виляй! – и толстый палец помелькал перед носом сучонка. – «О чём»! Об играх Бурлака твоего. В первую голову нас интересует все, что может быть связано поставками в Маньяну российской военной техники. И приезд в страну любых ваших спецов по этому делу. Особенно военно-морского профиля.

Длинная, как подводная лодка, мысль проползла тёмной громадой по сознанию Мещерякова, замыкая собою сразу все контакты и, наконец, вспыхнул ослепительный свет: вот в чём дело! Сразу стал ясен и интерес дяди Пети к Маньяне, Бурлаку и военно-морской терминологии; и явно возросшая в последние дни озабоченность Бурлака; и его приказ активизировать нелегала номер 4F-056-012. Неужели полковник Бурлак скрытно проводит операцию, о которой неизвестно Москве? Во всяком случае, известно не всем, кому положено…

Страшная харя Серебрякова вплотную приблизилась к его лицу:

– Так-так-так… Я вижу, ты в курсе дела, а, братан?

– Какого дела? – покраснел Валерий Павлович.

– Да этого самого…

– Нет, впервые слышу…

– А Бурлак?

– Бурлак, конечно, в курсе…

– Очень интересно, братан. Ты об этом дельце слышишь впервые, но точно знаешь, что Бурлак в курсе… Так получается?

– Да, но…

– Никаких «но». Подробно всё опишешь, понял? Можешь не подписывать, это нам наплевать… А? И думай, думай, за какое место его брать, чтобы наверняка!.. А поскольку ты парень деятельный, фуфло гнать не умеешь, сразу возьмёшь объект в оперативную разработку, а это дело не только нервов стоит, но и денег, то вот тебе конверт, а в нём штука долларей на всяки разны расходы.

– Ну… зачем это… – засмущался Валерий Павлович. – Не нужно этого совсем…

– Я же говорю – на оперативные расходы! – сердито сказал Серебряков. – А по завершении будет ещё два раза по столько. И не возражай, бери. Мы не в “Зарницу” тут играем. Серьёзным делом занимаемся. Родину спасаем.

Мещеряков повертел конверт в руках. Потом, придав жесту наивозможнейший максимум небрежности, уронил конверт во внутренний карман пиджака.

– Хрен с ним, – сказал он. – Раз родину, то и хрен с ним. Завтра, в два часа дня. Его машина серый “опель”, номер ты знаешь, будет проезжать по Идальго-дель-Парраль, в обеспечении – никого, кроме меня. Если удастся записать разговор или сфотографировать что-нибудь – копию мне. Такое мое условие.

– Сделаем, – пообещал Серебряков, весь собравшийся, как старый леопард перед прыжком на глупую лань.

– На девяносто пять процентов я уверен, что там будет кое-что… для нас.

– Марина! – крикнул Серебряков. – Мало водки, por favor!

– Она что – русская? – удивился сучонок.

– Какая в жопу русская! Маньянка. Только “мало водки” и понимает. Я научил. Нравится баба? Только скажи. Будет твоя. Хоть прямо здесь, под столом. Или на столе. Только скажи. Можно в два смычка… если ты уважаешь… всякие выверты и хохмы…

– Нет, – поспешил сказать Мещеряков. – Не сейчас. Делу – время, потехе – час.

Девица уже неслась к ним, расплескивая водку из больших бокалов, неслась со всех своих толстых ног…

Своего секретного барабашку Валерий Павлович просунул длинной спицей под кожу правого переднего сиденья. О том, чтобы приспособить его где-нибудь в резидентуре, и речи быть не могло: Финогентов каждый день со своей свиристелкой в руках обнюхивал трюм сверху донизу, залезая во все мыслимые углы и закоулки. Найдя барабашку, Мещерякова вычислили бы в два счёта. Чрезвычайная ситуация – и абзац, никаких сношений с внешним миром, чужие здесь не бродят, значит, кто-то из своих, а точнее, из двадцати трех ходоков, потому что остальные в трюме парятся безвылазно, света белого не видят, а шпионское оборудование – не таракан, само собой от жары и влажности не заводится.

Чрезвычайная ситуация, а дядя Петя далеко, и за то время, пока его рука волосатая дотянется через океан до далекой страны Маньяны, Бурлак тут замаринует всю легальную резидентуру, и расколет своего врага Мещерякова до самого пупа, как говорили во времена Котовского. В квартире же Бурлака устанавливать что-либо было попросту глупо. Никогда ни единого лишнего слова порядочный разведчик не скажет в помещении, которое свободно может взять на прослушивание любая из 1024 разведслужб мира. Да и не с кем Бурлаку дома разговаривать. Даже Мещерякова, своего заместителя, он дальше порога не пускал, когда тот по служебной надобности к нему заходил. Что уж про других говорить. Он там, как Штирлиц, картошку в камине пёк и пил в одиночестве, ослабив галстук. И если пел “Степь широкая”, то исключительно про себя. И на два тона выше, чтобы враг ни о чем не догадался.

Мещеряков сел на пассажирское сиденье, попрыгал, поёрзал задом. Ничего не чувствуется. Чай, не принцесса на горошине этот кобелидзе глубокого залегания 4F-056-012, не должен будет учувствовать передатчик. Что же всё-таки затевает Бурлак? Что бы ещё придумать, чтобы покрепче держать его за афедрон?.. На результативность барабашки надежда небольшая: наверняка они выйдут из машины и будут где-нибудь прогуливаться… На дядьков надежды побольше, но тоже никакой гарантии, что этот бандит сдержит своё слово и подарит ему копию съёмки конспиративной встречи, нет. Могут и кинуть. Что тогда Мещеряков дяде Пете представит? А?..

Дяде Пете, конечно, до какого-то задрипанного полковника Бурлака дела мало. Прошли те времена, когда страна Маньяна являлась сильным стратегическим объектом. Никому она на хер теперь не нужна и неинтересна, как и маньянский резидент. Точно так же пока – как ни прискорбно, но это так – и Валера Мещеряков неинтересен своему дядьке по отцу, своей, как раньше говорили – “лапе”, а теперь говорят – “крыше” в ГРУ, дяде Пете, генерал-лейтенанту из родного второго Главного управления Генштаба. И наблюдение за Бурлаком, разумеется, – нечто навроде домашнего задания, теста на преданность, на оперативность, на исполнительность. Не более того. Что бы Бурлак ни сделал – хоть пускай продаст Главную Военную Тайну проклятым маньянским буржуинам – никого это не взволнует во втором Главном управлении, продал – и продал. Тем более всем по хрен такая провинность резидента, как личная встреча с агентом глубокого залегания, за что в старые времена эвакуировали бы в три часа и агента, и резидента собственной персоной. И пятого шифровальщика с ними – за компанию. И дело Мещерякова – не предотвратить продажу этой Главной Военной Тайны. Дело его – вовремя об этом дядю Петю оповестить.