Фашисты узнали о том, что ленинградцы хотят получить элек­три­ческий ток с Волховской гидроэлектростанции. Они участили на­ле­ты на электростанцию и хотели помешать прокладке кабеля по дну озе­ра.

Когда наступило утро, вражеские воздушные разведчики заметили у берега знакомую шаланду с барабаном. На нее налетело три звена самолетов. Но шаланда уже была пуста… Тогда фашисты начали пикировать на берег, сбрасывать бомбы, обстреливать из пулеметов.

К этому времени люди успели закончить работу и находились в укрытиях, а «Бугуев» направлялся на западный берег. Си­зов видел пикирующие фашистские самолеты, слышал разрывы бомб, но на душе у него было спокойно и легко. Даже на взрывы вражеских бомб, которые всегда вызывали чувство ненависти и злобы, он в это утро не обращал внимания. В Ленинграде будет свет. Коптилки ушли в прошлое.

Сизов тихо напевал, а Витя и дед, улыбаясь, смотрели на бесцельные разрывы бомб на берегу.

Возвращаясь с ученья, пограничники заметили свежую лыжню. Двойной полосой она перечеркивала их следы и уходила вдаль, извиваясь между серебристых де­ревьев.

Лейтенант, подозвав одного из пограничников, как бы продолжая занятия, спро­сил:

— В какую сторону ушел лыжник? Пограничник склонился над лыжней, различил чуть выступающие уголки.

— Лыжник ушел в направлении Тихого Гая.

— Давно?

Боец опять нагнулся, потом медленно распрямился и замигал красноватыми веками с короткими белыми ресницами.

Вместо него ответил второй боец:

— Лыжник прошел здесь не больше чем полчаса тому назад.

— Почему?

— Прошло полчаса, как перестал падать снег. А лыжня не присыпана.

— Надо проверить, кто этот человек, — сказал лейтенант и взглянул на обоих бойцов. — Пойдет… — он помедлил, переводя взгляд с одного на другого. — Пойдет рядовой Кролик.

Бойцы переглянулись. Почему Кролик и почему один?

На заставе его окрестили Медленным Кроликом. Никто не видел, чтобы он когда-нибудь торопился. Все движения бойца были словно рассчитаны так, чтобы тратить поменьше усилий и не причинять себе беспокойства. На лыжных соревнованиях он неизменно приходил последним.

Рядовой Андрей Кролик вытянулся по стойке «смирно» и повторил приказ командира.

Лес застыл на склонах Карпат, снег был пушистый, «новенький», и только лыжня напоминала о присутствии человека. Она казалась лишней в спящем лесу.

Андрей спешил впервые в своей жизни. До армии он большую часть времени после школьных занятий проводил у дедушки на пасеке. Он любил вставлять рамы в ульи, мог часами наблюдать за маленькими золотистыми созданиями, вся жизнь которых заключалась в непрерывном труде. Так он и привык к спокойной неторопливости. И на службе в армии ему было трудно изменить свои привычки.

Вот и теперь уже после нескольких километров пути заныли плечи. Это было пока приятное ощущение, похожее на истому. Затем заныла поясница, и он почувствовал, как тают снежинки на разгоряченном лбу.

Андрей постарался представить себе того, за кем гонится. Что тот делает в лесу? Почему идет к Тихому Гаю, в ненаселенное глухое место? Куда он свернет? В сторону границы или наоборот, к селениям?

Боец слышал много рассказов о шпио­нах. Их тренируют годами в специальных колледжах холодные жестокие учителя. Их учат разбираться в местности и в людях. Их учат стрелять из пистолета и в совершенстве владеть ножом.

Лыжня лежала рядом, отливая под солнцем голубоватым блеском стали.

У того, кто проложил ее, был широкий шаг и, наверное, железные мускулы, выбрасывающие руку с ножом подобно катапульте, толкающей камень. Но почему обязательно нож? Может быть, пистолет?

А ведь надо только не делать того, что выше сил, и ничего не случится. Боец не догонит матерого врага, не будет схватки, мертвого тела.

Но разве ничего не случится?

Андрей вспомнил кинокартину, в которой диверсант взрывал электростанцию, и одновременно припомнилась межколхозная ГЭС. Она не обладала большой мощностью, но это не мешало ей быть гордостью села. Ведь свою электростанцию колхозники строили в голодный послевоенный год. «Разве в освещенной хате легче сидеть без хлеба? — спрашивали фомы неверящие. — Разве это «светлая жизнь?» А теперь на фермах — сотни коров и установлены электродойки.

Андрей часто приходил на электростанцию. Там работала Надя. Она не обращала на него внимания, но он приходил…

Лыжня стремительно разматывалась с крутого спуска, проходя почти вплотную около деревьев. Нужно было спускаться. У Андрея заныло в животе. «Правая нога вперед — поворот налево, левая нога вперед- поворот направо. Чего проще?» — говорил старший сержант Сиротюк. Что ж, ему легко так говорить. Он — лыжник-спортсмен, чемпион части. Часто, поймав во время учений отсутствующий взгляд рядового Кролика, старший сержант упрекал: «Все мечтаете. Девушку вспоминаете или дедушку? Оттого и оценки у вас плохие».

Рядовой Кролик на миг закрыл глаза и скользнул вниз с горы. В ушах запел ветер, внутри тела появилась какая-то пустота. «Что я делаю? Что я…» Он задел ногой о дерево. Колено обожгла резкая боль. Андрей упал и покатился под гору, кувыркаясь и поднимая облака снежной пыли. Казалось, что горе нет конца, что он никогда не остановится.

Наконец ему удалось встать на ноги. В первую очередь он стряхнул снег с автомата. Потер колено и, прихрамывая, двинулся дальше. Начинался новый спуск. Рядовой Кролик закувыркался по снегу. На пятом спуске был только свистящий ветер и удивительная легкость. Страх прошел. На смену ему пришло отчаянное, бесшабашное веселье. Болело колено и щемила оцарапанная веткой щека. А, черт с ними!

Лыжня сворачивала вправо. С вершины нового холма было видно, как она опоясывает поляну.

«Повернул обратно? Петля?»

Бывалые пограничники рассказывали, что нарушитель иногда делает круг и выходит на свою же лыжню позади преследователя. Так он проверяет, нет ли кого-нибудь на следу. Определив, что за ним идег один пограничник, нарушитель догоняет бойца. Гулкое эхо разносит одинокий выстрел и последний крик. А может быгь, это будет выстрел из бесшумного пистолета, и даже эхо не откликнется?

Лес замер, готовый сбросить белые мас­ки­ро­воч­ные халаты и ощетиниться каждым сучком.

Андрей вспомнил деда. Его знает весь район. Лю­ди говорят: «Той Кролик, що вовка з’ив» Старый Кролик когда-то батрачил у помещика Волкова. Придя с германской войны, он опять явился к помещику, на этот раз — от­бирать землю. Помещик удрал за границу. Два его сы­на, золотопогонники, организовали банду и ушли в леса. И однажды Онисим Кролик и его комбедовцы встре­ти­лись с обоими Волковыми. У деда с той поры вместо но­ги — культяпка, а два офицера упали на землю, которая боль­ше им не принадлежала.

Старый Кролик и теперь бы не струсил, нет, не стру­сил!

Воспоминания не отвлекают бойца. Разрозненные мысли всплывают и тонут, а настороженный глаз ловит и сломанную веточку, и птичьи следы на снегу. И то, что Андрей иногда забывал, застигнутый врасплох вопросом командира, теперь выталкивала напряженная память, помогала ориентироваться.

Андрей определяет по часам направление. Нарушитель свернул на запад. Это не петля.

Боец отметил, что прошло уже два часа с начала пути, — и сразу же навалилась усталость. Она повисла чугунными ядрами на ногах, придавила плечи. Даже для того, чтобы повернуть голову, требовалось сделать усилие. Андрею казалось, что снег прилипает к лыжам, что воздух стал упруг и неподатлив. Он узнал, сколько весит автомат и неприкосновенный запас в сумке. Даже маскировочный халат теперь имел большой ненужный вес.