– А? Кто? О? Полина? Эээ? – Туманно посмотрел на меня хозяин. – Входите.
Я глядел на его красное лицо, на опухшие веки и вообще не понимал, куда это меня притащили. Такое ощущение, что этот мужик в дверях был совсем не художником, а простым алкоголиком, синячащим третьи сутки кряду. Тем не менее, Полина не только не смутилась, но даже отвесила ему изящный реверанс и протянула руку, которую он тут же, кстати не без изящества, поцеловал.
– Да, заходите… – Он как-то странно на меня взглянул, но ничего не сказав, пожал руку.
Я сразу ощутил какую-то неприязнь к этому человеку. Ну вот, очередной летающий в облаках пьяница-творец в духе тех, что в Голландии из собачьих какашек на улице складывают миниатюры. Для приличия, конечно, я натянуто улыбнулся, но про себя подумал, что хорошо бы скорее отсюда свалить.
– Чай, кофе… портвейн? – хитрым взглядом посмотрел художник.
Показав жестом, что мне ничего не надо, я вошел вслед за Полиной в коридор, разулся и надел тапочки. Внутри квартира совершенно не походила на тот благородный антураж, мысли о котором возникли у меня возле двери. В коридоре стояла уже порядком початая бутылка портвейна «Dauro», везде был жуткий бардак – валялись какие-то вещи, сувениры, носки, апельсиновые корки. Огромный стеллаж у входа хранил такое количество кистей, красок, мольбертов и прочего барахла, что, казалось, он вот-вот обвалится под всем этим весом.
– Муррр… – Бросилась мне в ноги кошка.
– Брысь! Брысь! – Отогнал ее хозяин. О чем-то задумавшись, он несколько секунд стоял, а потом направился вперед, почесывая бороду и словно не замечая гостей.
Наверное в голову ему пришла какая-нибудь очередная гениальная идея. В смущении я посмотрел на Полину. Моя девочка, напротив, вела себя очень уверенно. Повесив куртку в гардероб, она тоже взяла тапочки и пошла вперед. Не ожидая особого приглашения, я последовал за ней. Мы прошли через коридор, свернули в одну из комнат и тут моему взгляду открылось ЭТО…
Вся комната, не менее замусоренная, чем прихожая, была завешана полотнами. Огромные холсты заполняли все стены. Я ожидал увидеть какие-нибудь портреты, пейзажи, на крайний случай – натюрморты. Однако на большинстве картин было изображено нечто совершенно невнятное – абстракционизм.
– О! – От раздумий меня отвлек возглас Полины. – Паш, это твоя новая работа, да? – спросила она с восторгом, стоя около одного из больших холстов и почесывая подбородок.
Услышав Полинин возглас, художник подошел ближе. Я тоже последовал за ним. Вертикальное полотно было полностью закрашено черным цветом, на нем, будто вливаясь в друг друга, были изображены схематичные кремовые человечки. Чем-то мне это напоминало примитивизм – знал бы я еще, что у них, на самом деле, означает этот термин, но в целом – представлялось непонятной мазней. Все человечки были похожи друг на друга, но в некоторых чертах разительно отличались. Где-то они были вплюснуты друг в друга, где-то – несли на руках смешные, напоминающие мультяшные, инструменты и молотки. Когда наверху холста я увидел целую стаю этих человечков с большими нелепыми ушами, меня это порядком посмешило.
– Ну как тебе, Полина? – Тем временем, наш художник совершенно не смотрел в мою сторону и разговаривал с моей спутницей. – Как тебе? Что думаешь по этому поводу?
– Очень интересно. – Сказала она, наконец, оторвавшись от созерцания. – Напоминает абстракционизм и чуть-чуть Пикассо. Хотя, я думаю, если бы это был Пикассо, мы бы видели более схематичное изображение сюжета. Вообще получилось несколько пугающе, но при этом тягуче. Хочется назвать ее «Kрик».
– А вам… эээ… Феликс? – За первый раз с момента нашего знакомства художник вдруг обратился ко мне по имени. – А вы что думаете?
– Не знаю… – Я постарался хоть как-то красиво соврать. – Ну если честно, довольно впечатляюще… Напоминает, что ли, этот, комикс…
Какой же я идиот! От столь глупого ответа мне самому стало стыдно! Полина сразу забыла про картину и изничтожающе, посмотрела на меня. Но художник вдруг добродушно засмеялся.
– Ха-ха-ха!!! – Загоготал он так, что на полках аж затряслись кисти. – А у вас тонкий юмор, Феликс Абрамович! Действительно, так! Вообще, когда я задумывал эту работу, я хотел немножко пошутить над гравюрами голландцев XVII века – там тоже были «комиксы», так сказать. Но потом я замаскировал свой замысел, скрыв его под такой вот ироничной современной модернистской оболочкой. Но вы разгадали мой замысел. В каком-то смысле это и вправду комикс, я бы даже сказал – в прямом!
Из слов его я ничего не понял, но, похоже, я случайно попал в точку.
– Да, – улыбнулся я, думая о том, как я ловко провел наивного эстета. – Именно так.
– Здесь еще кажется есть влияние ацтекских барельефов, – вставила свое слово Полина. – Помню у тебя альбом «Археология Теночтитлана 2005»…
– О, да! – Кивнул головой художник, а я выкатил глаза и подумал: «Девочка, ну откуда ты все это знаешь?!».
Примерно минут пятнадцать мы ходили по гостиной и рассматривали другие картины. Если с этим Теночлентамом, или как его там, я еще что-то понял, дальнейшее погружение в мир живописи Павла Молочко (именно так звали нашего художника) не сулило ничего хорошего. Полина долго рассматривала картину с нарисованной на ней жопой оленя, и потом изрекла, что на самом деле это не олень, а свинья. Художник начал с ней спорить и говорил, что, на самом деле здесь не важно, олень ли это, лось, или свинья – это просто задница, в смысле жопа – то есть, так сказать, самая отрицательная сторона жизни, негатив. Слушая их разговор, я уже не хотел даже насмехаться: от царившего в комнате запаха краски начало колотить в висках и заболела голова.
К тому же мне совершенно не нравилось, как Полина ведет себя со мной в компании. Оказавшись в плену картин, она натянула на себя маску такого эстета и сноба, что мне стало неприятно. Она смотрела на меня, как на какую-то деревенщину, дурачка. Поначалу я сдерживался, но по мере нашего пребывания у художника напряжение все росло и росло…
– Вот, идемте. – Сказал творец. – Я сейчас покажу вам еще один шедевр.
Мы прошли в следующую комнату – там висела еще целая уйма картин. В голове стало худо, когда я представил, что сейчас я буду их все просматривать и анализировать. Запах краски, тем временем, казалось, уже заполнил мои легкие. И вот я увидел то самое «невиданное», что хотел нам показать художник. На стене, к которой он нас подвел, непонятным и причудливым образом были вырваны обои. К голой стене, серой от бетона, были приклеены разные ленточки, мертвые цветы и … и … презервативы!!!
– По-моему, гениально! – закричал творец.
Я всматривался в эту муть и вдруг спросил себя: господи, да что я тут делаю?! Что за бред?!!! Прямо ошалев от этой мысли, я попятился назад и чуть не свернул какое-то незаконченное полотно, лежащее за моей спиной.
– Мда… – Не смог я сдержаться. – Это же гадость.
Художник и Полина тут же пристально на меня посмотрели.
– В смысле, Феликс Абрамович? – Спросил автор. – Вы чего-то не понимаете в этой работе?
– РАБОТЕ?!! НЕ ПОНИМАЕТЕ?!!! – закричал я. – Да это же полный бред!!!!!! Порванные обои, какое-то дерьмо, непонятные ленточки! Господи, – от запаха краски я уже совсем потерял рассудок, – Полина, куда ты меня притащила, это же полный бред!!!
– Да… – Едва и смог промолвить художник, выслушав мою критику. – Я и не ожидал, что такой человек как вы, Феликс Абрамович, сможет оценить искусство.
– Ладно уж. – Вдруг отозвалась Полина. – Простим старику его непонимание. Не всем же тенденции современности знать…
Вот этого я уже не мог выдержать! СТАРИК?! Меня аж током стукнуло! ДА КАК ОНА СМЕЕТ?!!! Кровь прилила к моей голове.
– ИДИОТИЗМ!!! – Язык заплетался от гнева. – Пусть я старик, а вы тут такие умные?!!! Да покажите мне ваши деньги, раз вы такие умные! Хоть бы в комнате здесь убрал! Нет, это абсолютный идиотизм!!! ПИЗДЕЦ!!! – Кричал я в бешенстве. – Я не понимаю этого! Полина, я не думал, что ты такая… Такая… – Я не смог докончить фразы. – НЕТ!!!
