ДОРОГОЙ НЕИЗВЕСТНЫЙ ЧИТАТЕЛЬ!

Издательская группа «Традиция» представляет памятное издание книги, значение которой превосходит ее содержание. Как и много лет назад в Южинском переулке, мамлеевская проза снова соединила разных людей. «Традиция» благодарит их за своевременные жертвы и изящные ходы при подготовке данного издания.

Но мое слово не о творении, а о его творце – о Юрии Витальевиче Мамлееве. Этот человек родился в советской Москве, вырос и состоялся на просторах «другой Москвы» и завершил свой путь в Москве, его признавшей.

Его вера в Россию была запредельно-сотериологической. Он мог часами рассуждать об «Абсолюте и Великом Ничто», о «запредельности и Бездне», но его мысль всегда возвращалась к сотворенному пути спасения – к России Вечной.

Я смотрел в его немного «отключенные» глаза, слушал неторопливые рассуждения по разным «потусторонним» вопросам и —

верил, что есть Россия Вечная в его мамлеевской интонации,

верил, что существует другая Москва в ее гротескно-реальном изображении,

верил, что наступит спасенное Россией светлое завтра.

Жертва принята, мамлеевская партия завершена, остался лишь один вопрос: спасемся ли? Ответ на него, дорогой читатель, «ты увидишь Там, в пламени Вечности. А пока ты не можешь этого сделать… защищай на земле то, что ты любишь.» (Ю. В. Мамлеев).

БУДЬТЕ СЧАСТЛИВЫ!

Современному читателю для лучшего восприятия романа Юрия Витальевича Мамлеева «Московский гамбит» будет нелишним соотнести в сознании несколько значимых моментов.

Время, эпоха и место. Роман «Московский гамбит» был написан в 1981–83 годах в эмиграции; действие романа обозначено семидесятыми годами прошлого века, при этом реальные события, художественно описанные в произведении, происходили в основном в середине шестидесятых.

Эта эпоха была для жителей СССР во многих отношениях уникальным временем. «В тот период, – писал Юрий Витальевич Мамлеев, – когда на поверхности бушевали советско-антисоветские страсти, захватывая в свой круг писателей, поэтов, даже художников чисто социального плана, одновременно творилась в полуподполье «неофициальная культура». Она уходила своими корнями в русскую классику Серебряного века, который, кстати, дал России величайших поэтов и писателей XX века (от Блока до прозы Андрея Белого, Ремизова, Сологуба и Леонида Андреева). Период этот, как известно, образовал фактически Периклов век русской культуры, одной из сторон которой были мистические влияния и прозрения, углубление в последние уровни человеческого бытия, неутоленная вера, философские поиски. И именно эти традиции пыталась возродить та «неофициальная культура», которая концентрировалась вокруг Южинского переулка[1] в Москве и некоторых других центров поэзии, литературы и метафизики.

Наша история, связанная с Южинским переулком, начиналась во времена господства тупого атеизма. Первой нашей целью было восстановление связи с Традицией и попытка ее творческого переосмысления. Почему именно так? Я называл наше тогдашнее состояние «купанием в Ничто». Поскольку все связи с Традицией были оборваны, мы не полагались только на связи с прошлым, даже в духовном плане. Шок от нашей онтологической ситуации был настолько сильным, что возникло стремление самим переосмыслить все, что было в духовных учениях прошлого. Мы чувствовали: что-то не так, должно существовать и нечто, скрытое от предшествующей исторической мировой Традиции. Что-то было закрыто для взора и обнажилось только сейчас. Наибольшее значение придавалось искусству. Ведь это та наиболее свободная зона, где на деле осуществляется полная автономность. На Южинском было много разных людей, многие из которых стали впоследствии известными художниками, как Зверев и Харитонов, поэтами, как Губанов. Под воздействием этой духовной атмосферы многие принимали крещение. Многие искания шли по линии мировых духовных традиций, в подоснове которых нам виделась единая мудрость, которая в значительной степени объединяет основные истины аутентичных традиций. Искали самые глубинные основы – то, что содержалось в писаниях Майстера Экхарта, Климента Александрийского, в Веданте и Адвайта-Веданте. Это исключало профанические рериховские и блаватские интерпретации Востока. Каждый из нас занимался своей специальной духовной доктриной, но вместе с тем у всех было нечто общее, часто даже неосознанное. Каждый действовал в пределах своего мира. Нас объединяла сама радикальная ситуация, в которой мы оказались. Все мы находились в условиях атеистического гроба и это придавало нашим исканиям особый оттенок метафизического радикализма. Такое случается, когда человек оказывается в тюрьме. Мы хотели прорваться дальше, не порывая с Традицией, продолжать ее в другом плане и пытаться соединить «несоединимое».

Жить только узко-материальными, повседневными интересами, целиком подчиняя себя низшим инстинктам и плоскому рационализму (как бы не было это распространено в современном мире) – противоречит подлинной природе человека, его стремлению понять самого себя, его внутреннему несогласию с собственной «смертностью» и ничтожеством. Все это и предопределило такой интерес к духовной жизни в Советском Союзе, хотя даже читать о вечном, о Боге, о бессмертии души, о Высшем Я тогда могло быть наказуемо, не говоря уже о том, чтобы писать об этом.

Несомненно, главной причиной возникновения подобных движений в СССР явилась духовная жажда – черта, глубоко присущая человеку вообще и к тому же неотделимая от русской традиции. Как говорил Юрий Витальевич, «метафизическую основу России составляет стремление к запредельному, к бесконечному. Неутоленность веры. И это стремление образует очень мощную метафизическую реальность. Даже чудовищная сила советского режима, запретившая свободу, не смогла победить Россию Вечную и русскую душу».

В основе той культуры – не только переоценка и переосмысление религиозно-метафизических традиций прошлого, но и страстное желание выйти за пределы ординарного человеческого сознания, которое ощущалось как тюрьма, как тирания псевдореальности, независимо от того, какую она принимала форму: застывших ли духовных «догм» прошлого, приниженных человеческим сознанием, или форму обыденной рутины, внутренней и внешней. Широкий же спектр духовных интересов объясняется прежде всего тем, что ищущие стремились найти ответы на действительно глобальные, всеохватывающие или мистические вопросы, ответ на которые невозможно найти в пределах одной традиции. И «Московский гамбит» – одно из немногих произведений русской литературы, которое в художественной форме рассказывает об этих поисках.