А был ли мальчик?..
Абсолютно непонятно, на каких основаниях, но тем не менее с невероятным упрямством считается, что тайная миссия Канделаки — факт. Между тем никакой тайной, ни даже просто миссии Канделаки — не было. И это действительно факт.
Я очень хорошо понимаю, какую кривую ухмылку вызовет такое заявление, но повторяю — миссии Канделаки как таковой не было. Именно в том смысле ее не было, что никто не направлял Д. В. Канделаки в Берлин с тайной миссией для решения задачи найти пути для тайного сговора с Гитлером. В то же время абсолютной правдой является тот факт, что весной 1935 г. на должность советского торгпреда в Берлин прибыл старый знакомый Сталина — Давид Владимирович Канделаки. Но с какой стати следует его изначально зачислять в специально направленные для какой-то тайной цели тайные эмиссары Сталина?!
Торговый представитель СССР в Германии по должности, он просто обязан был в силу должностных функций не только и не просто контактировать, но именно налаживать нормальные деловые отношения со всеми, мало-мальски значимыми в деловых и финансовых кругах лицами пускай и нацистского, но государства, с которым тогда весь мир поддерживал официальные дипломатические отношения, в т. ч. и СССР. Но и из этого также не следует, что он прибыл туда в роли тайного эмиссара Сталина.
Если следовать этой «логике», то вообще любой из совзагранработников того периода — тайный эмиссар Сталина, включая дворников советских представительств за рубежом. Тем не менее легенде о некой тайной миссии Канделаки скоро исполнится уже 70 лет. Так в чем же дело? С какой стати совершенно банальная в своей тривиальности командировка превратилась в тайную миссию? С какой стати с этой якобы тайной якобы миссией столь упорно увязывают репрессии против военных?
Чтобы понять, что же на самом деле тогда произошло, а самое главное, как произошло, давайте отступим от времени начала его командировки всего на два года, т. е. к 1933 г.
Едва только Великобритания привела Гитлера к власти, как тут же началось резкое ухудшение германо-советских отношений при формально пролонгированном еще на пять лет Договоре о ненападении и нейтралитете от 24 апреля 1926 г. (в апреле — мае 1933 г. состоялся обмен нотами о ратификации протокола о продлении от 1931 г.). За 11 месяцев только 1933 г. советское посольство в Берлине направило МИДу Германии 217 нот протеста. Иные посольства за всю историю своего существования не представляли ни одной такой ноты, а тут — целых 217. То есть по 20 нот ежемесячно, а за вычетом выходных и праздничных дней обоих государств фактически каждый день — нота протеста. Только за первую половину 1933 г. советский экспорт в Германию сократился на 44 %, то же самое происходило и в последующем, но в еще больших размерах. Аналогичным же образом резко сократился и германский экспорт в СССР. Торговое соглашение между Германией и СССР от 2 мая 1932 г. было объявлено гитлеровским правительством недействительным. А ведь торгово-экономические отношения СССР с Германией были едва ли не стержнем всей системы внешнеэкономических связей Советского Союза того времени. В то же время на проходившей в мае 1933 г. под патронажем Великобритании международной экономической конференции в Лондоне между представителями Англии и Германии совершенно открыто обсуждался вопрос о разделе между странами Запада, в первую очередь между первыми двумя, «обширного рынка на Востоке», т. е. СССР.
Тогда же, во время секретной встречи главы внешнеполитического отдела нацистской партии Альфреда Розенберга с министром иностранных дел Великобритании Дж. Саймоном и военным министром М. Хэлшем, обе стороны увлеченно обсуждали «план избавления Европы от большевистского призрака», предусматривавший присоединение к Германии Австрии, Чехословакии, значительной части Польши, включая и пресловутый «Данциге — кий коридор», Познань, Западную Украину, Западную Белоруссию, также Литву, Латвию и Эстонию, как плацдарм для германской экспансии на Восток. Если речь шла о призраке, то зачем, спрашивается, надо было секретно обсуждать такие вопросы, не говоря уже о том, что вообще нечего обсуждать внутренние дела суверенного государства без его участия в этом. Мало того, что обсуждали, так ведь еще и обсуждение откровенно смахивало на нижайшее испрашивание вассалом разрешения на агрессию у своего сюзерена.
А на стол Сталина тем временем ложились такие разведывательные донесения, как, например, следующее:
«Тайные предложения Гитлера Английскому правительству 4 июля 1933 года Совершенно секретно Секретные переговоры национал-социалистов с английским правительством, начатые еще во время пребывания в Лондоне Розенберга, энергично продолжаются.
Хозяйственное соглашение Англии и Германии. Как сообщалось, особый проект предусматривает раздел русского рынка. По мнению германских кругов, следует ожидать скорого изменения политического положения в России и соответственно этому желательно заблаговременно разделить эту громадную область сбыта.
Только в этом смысле следует понимать меморандум Гугенберга, требовавшего территориальных уступок на Востоке и создания там новых крупных рынков сбыта и вложения капиталов».[20]
То же самое, но в еще более тревожном виде — и в последующем: сообщения подобного типа пошли, что называется, валом. 21 мая 1934 г. на стол Сталина ложится донесение из Лондона, в котором сообщалось о заявлении лорда Ллойда, посмевшего во всеуслышание произнести следующее: «Мы предоставим Японии свободу действий против СССР. Пусть она расширит корейско-маньчжурскую границу вплоть до Ледовитого океана и присоединит дальневосточную часть Сибири… Мы откроем Германии дорогу на Восток и тем обеспечим столь необходимую ей возможность экспансии. Это отвлечет от нас японцев и Германию и будет держать СССР под постоянной угрозой».
Великобритания пошла ва-банк, стремясь вместо не имевшего никаких предпосылок для возникновения даже в качестве предмета для предварительного обсуждения, но до умопомрачения страшившего ее якобы возможного геополитического трио Берлин — Москва — Токио, сконструировать подконтрольный ей дуэт Берлин — Токио, направленный против СССР.
Шквал подобных сообщений нарастал буквально не по дням, а по часам, и все более тревожным становилось их содержание.
Что делает Сталин? В ответ на поднятую нацистами и их западными покровителями тотальную не столько антисоветскую, сколько антироссийскую шумиху, Советское правительство уже в том же 1933 г. официально и прямо в лоб ставит перед Гитлером вопрос: остается ли в силе его заявление об экспансии на Восток, сделанное им еще в «Майн Кампф»? Гитлер вопрос проигнорировал. Тогда Советское правительство заявляет: «По-видимому, это заявление остается в силе, ибо только при этом предположении становится понятным многое в теперешних отношениях германского правительства с Советским Союзом».
В 1934 г., видя, что обстановка продолжает накаляться, Сталин делает очень серьезное, но и очень осторожное предупреждение и Западу, и Гитлеру, и заодно внутренней оппозиции в СССР. В нашей исторической науке почему-то никакого внимания не обращается на одну чрезвычайно важную для понимания событий 1937–1938 гг. работу Сталина. 19 июля 1934 г. Сталин обратился с письмом к членам Политбюро «О статье Энгельса «Внешняя политика русского царизма», в которой буквально в клочья разнес одного из «классиков-основоположников» «научного коммунизма», в котором говорилось:
«…Нельзя не заметить, что в этой статье (т. е. статье Энгельса. — A. M.) упущен один важный момент, сыгравший потом решающую роль, а именно — момент империалистической борьбы за колонии, за рынки сбыта, за источники сырья, имевший уже тогда серьезнейшее значение, упущены роль Англии как фактор грядущей мировой войны, момент противоречий между Германией и Англией, противоречий, имевших уже тогда серьезное значение и сыгравших почти определяющую роль в деле возникновения и развития мировой войны. (Как видите, уже в этой фразе прямая перекличка с тем, что обсуждалось в 1933 г. на секретных англо-германских переговорах. — A. M.)… Это упущение составляет главный недостаток статьи Энгельса.
Из этого недостатка вытекают остальные недостатки, из коих не мешало бы отметить следующие:
а) Переоценку роли стремления России к Константинополю в деле назревания мировой войны.
Правда, первоначально Энгельс ставит на первое место, как фактор войны, аннексию Эльзас-Лотарингии Германией, но потом он отодвигает этот момент на задний план и выдвигает на первый план завоевательные стремления русского царизма, утверждая, что «вся эта опасность мировой войны исчезнет в тот день, когда дела в России примут такой оборот, что русский народ сможет поставить крест над традиционной завоевательной политикой своих царей.
Это, конечно — преувеличение.
