- Блин, все сигареты отсырели, - ругался Мизик, безуспешно стараясь, раскурить свой любимый «космос». Он достал из тумбочки несколько пачек с красной ракетой на этикетке, стал их вскрывать, а сигареты раскладывать возле самодельного камина. Центрального отопления в бараке не было, и когда наступил сентябрь, и ночи стали прохладными, студенты-механики, применив свои знания в электротехнике, соорудили эффективные, но очень пожароопасные обогреватели, из кирпичей и спирали.

- Если русский – то раскуришь, а дареному коню в зубы не смотрят, - мечтательно пуская кольца дыма в потолок, отозвался с соседней койки Нарик.

- Не дарённые, а ворованные – по тому и не курятся, - улыбнулся, с койки у входа Зуб.

- А у тебя, блин, не ворованные, - Мизик наконец-то раскурил неподдающуюся сигарету.

- Мы вон с Нариком и Решутом «беломора» взяли, а вам, аристократам, блядь, с фильтром подавай,- и Зуб поочерёдно ткнул пальцем в «аристократов» - в Мизика, Сан Саныча и меня.

- Какая разница что пиздить, - философски заметил самый старший из нас Саныч.

Не подумайте ради бога, что находившиеся в комнате парни были какими-то жуликами. Нет, это были простые советские студенты. Только вот во времена развитого социализма, граждане «шестой части суши» имея дело с материальными ценностями, не могли избежать соблазна воспользоваться малой толикой этих самых ценностей. Воровали, короче. Так было всегда и везде. Мы же были просто детьми своего времени. И если в процессе разгрузки вагонов мы брали немного сигарет, сахара или чая, то это не было преступлением. Ну, не покупать же всё это, в самом то деле?! В общем, вы меня поняли.

- Хорош трепаться. Вы лучше подумайте, чем закусывать будем, - я был практичным человеком, и меня очень волновал этот вопрос. Парни продолжали задумчиво курить.

- Понятно, «ни кто солдату не ответил…». Ладно, пойду к соседям, может у них что-нибудь найдётся, - загасив сигарету, я встал с койки, продавленный пружинный матрас благодарно вздохнул. В бараке было пять комнат, в которых расселились бойцы отряда, а рядом с выходом находилась комната нашего начальства, там проживали командир, комиссар, инструктор и врач. Их жилплощадь грозно называлась – «штаб». Осторожно пройдя мимо командного пункта (зачем тревожить отцов-командиров?), я вышел на крыльцо. Дождь продолжал методично лить, не меняя за последние сутки своей интенсивности. «Интересно, много мы потеряем в заработке?»- подумал я, но сам же себя и успокоил, - «Наверняка, Потап, что-нибудь придумает. Сделает так, что за простой нам ещё портовое начальство и приплатится.» Потап – наш боевой командир, «слуга царю – отец солдатам», и нам делал неплохие заработки, да, и себя не обижал. Мы все это хорошо знали по прошлому году, наш курс вопреки всем установленным ректором правилам, уже второй раз приехал на Байкал.

Словно из-за стены, из-за дождя вынырнул наш первый гонец. Решут стремительно вбежал на крыльцо, опустив низко голову, прикрытую капюшоном штормовки.

- Ну, и погодка, мать его ети! – из - под тяжёлой, намокшей брезентовой куртки, Серёга вытащил видавшую виды сумку, в которой завлекательно позвякивало.

- Удачно сходил? – поинтересовался я.

- Даже уболтал продавщицу на две банки консервов. Откуда-то из - под полы вытащила. А вот хлеба только буханку дала, сука. Говорит, надо чтобы всем хватило, - лицо у Решута светилось удовлетворением, как после удачно выполненной работы.

- Пошли. Вмазать охота, - он энергично встряхнул сумкой.

- Сейчас вот к Елисею зайду, может быть у них, закусь какая-то найдётся. А то у нас, кроме твоих консервов и комкового сахара ничего нет. Тихон пошёл за картошкой, только надежды мало. Вон дождище-то, какой! – и я направился в глубь коридора. Из-за дверей последней комнаты доносились гитарные аккорды. Наш бригадир, Елисей, уже принял на грудь, и ему захотелось петь.

Голос у него был замечательный, особенно после конкретной дозы, да и играл он виртуозно. Что не удивительно, ибо был солистом, как в те времена называли, вокально-инструментального ансамбля. Музыка была его главным призванием, и в наш институт он явно попал по ошибке. Как впрочем, и большинство из нас. Скажите на милость, ну какой пацан, только что окончивший школу, может на полном серьёзе хотеть стать инженером-механиком?! Многих заставили родители, а многие просто отдали документы, туда, где конкурс обещал быть маленьким – как я, например. Нет, учились, конечно, у нас ребята и по призванию, но это уже были те, кто прошёл службу в армии и потом окончил рабфак. Так они и держались от нас, распиздяев-десятиклассников, на расстоянии.

Я открыл дверь в «бригадирскую» комнату и встал на пороге, слушая. Елисей явно поймал кураж. В тельняшке и чёрных семейных трусах он сидел по-турецки на кровати и что называется «рвал душу» своей песней. Когда Елисей был в ударе, а сейчас был именно тот случай, гитара в его руках «плакала», а голос, с хрипотцой, подражая Высоцкому, завораживал. Многие женщины и девушки, после такой музыкальной «артподготовки» безропотно сдавались нашему сладкоголосому бригадиру.

- О, заходи! – увидев меня, Елисей прервал песню. Тут я понял, что он уже сильно пьян. Вокруг бригадирской кровати сидело ещё шестеро парней из нашей бригады. Это была его, елисеевская креатура. Бригадир любил, когда вокруг него вились поклонники. Где морально, а где и физически он подавлял слабых, заставлял оказывать себе небольшие услуги, при всё при этом называл своё окружение – друзьями. Король и его свита – ни дать, ни взять. В основном это были слабенькие, в физическом отношении парни, которые уже сто раз пожалели, что подрядились поехать в стройотряд. Работа портовыми грузчиками для них была непосильна. Один из них, например, упал сразу же после того, как Елисей накинул на его плечо восьмидесятикиллограмовый мешок с мукой. У него просто согнулись ноги под такой тяжестью, за что сразу же получил от бригадира кличку – «докер коленками назад». Елисей вообще любил раздавать всевозможные прозвища. Но, что делать, не отправлять же этих пацанов домой, и поэтому они выполняли лёгкую работу в порту, стропили контейнеры, например. Елисей находил им применение. В основном же «легкотрудники» ездили за вином для всей бригады в посёлок Листвянка, который находился напротив порта Байкал. Тут необходима небольшая географическая справка. Порт Байкал, место, где уже третий день идёт беспросветный дождь, расположен у истока Ангары. Единственная река, вытекающая из озера Байкал – это Ангара. Потом Ангара впадает в великую сибирскую реку Лена, а та в свою очередь несёт свои воды в море Лаптевых, которое является частью Северно-ледовитого океана. Кстати, за время обучения в институте я этот маршрут узнал «от и до». Ну, это так к слову. Так вот, через Ангару напротив порта Байкал был расположен (почему был, он и сейчас там находится, и стал настоящим курортом) посёлок Листвянка. В те времена это был заброшенный рабочий посёлок, чем занимались люди там, мне не известно. Но главное в Листвянке гораздо лучше было снабжение продуктами, всего то 70 километров от Иркутска. От порта до посёлка курсировал старенький теплоход. «Бабушкин», имя революционера и соратника Ленина носила эта старая посудина, соединял нас с цивилизацией. Капитан теплохода хорошо знал елисеевскую команду, периодически совершавшую вылазки в посёлок за спиртным. Вот эти парни и сидели сейчас в комнате вокруг своего босса, готовые по мановению величественной руки выполнять любые его желания.

- Хорошо живёте,- я с завистью оценил натюрморт на прикроватной тумбочки Елисея. Тут были и свежие пупырчатые огурчики, и пучки зелёного лука, и ломти ржаного хлеба, и даже нарезанная аккуратными кусочками варёная колбаса, страшный дефицит того времени.

- Это всё Лом, - Елисей барственным жестом указал на чуть полноватого паренька с простецким лицом. Пацан смущённо заулыбался, обрадовался похвале. Андрюха Ломов не был хлюпиком, и мешки таскал наравне со всеми, а в свите бригадира состоял исключительно из-за любви к искусству. Он обожал Елисея за его умение петь и играть на гитаре, и старался во всём ему угодить.