— Был такой герой в старые времена человек — летучая мышь, — вступил в разговор Хаймович, размешивая ложечкой сахар.

— Ну, вот старый, а ты говорил, что раньше мутантов не было.

— А их и не было, вымышленный был герой, не было его по правде.

— Тебя старый и вправду не поймёшь, был, но не был, — вмешался я, — ты уж определись, кто был, а кого не было. Мухи то же не было? Лапшу нам на уши в детстве вешал?

— И ничего я не вешал… — надулся Хаймович, — А с Мухой, молодые люди, я пил чай как с вами сейчас!

Вот это номер! Мы с Косым аж замерли. А я уловил на мгновение образ пожилого мужика лет сорока с иссиня — черными волосами, он сидел на моём месте и держал в руках чашку с чаем. Не врёт старик!.. … …

… ….Договорившись, что за пулемётом пойдём с утра, мы улеглись спать как раньше в детстве. Дед на своей кровати, а мы с Косым на диване.

— Косой, а у тебя девок новых не появилось?

— Нет. И ваще Толстый, давай перекладывайся валетом а то, я тебя побаиваюсь…

— Да не боись Косой, больно не будет…

— Иди ты на хрен… Забирай свою подушку и вали с дивана.

— Ладно, всё молчу, больше не буду, но валетом не лягу… твои носки нюхать, не большое удовольствие.

— Вот, бля, можно подумать ты свои когда-нибудь стирал..

— Ты, чо, сдурел? Ты за кого меня принимаешь? Я же не Хаймович. Об угол грязь отстучу, и дальше ношу, на тряпичных развалах такого добра навалом.

— Эй, детвора! Давайте спать, а то встану и не посмотрю, что большие, выпорю, — подал голос старый.

— Спокойной ночи, Моисей Хаймович! — отозвался Косой.

— Спокойной ночи.

Я завозился и приняв удобную позу уже шепотом спросил Косого:

— Косой, ты, что первое имя деда вспомнил? А я уже забыл давно, как он раньше нам представлялся..

— Да как то само на ум пришло.

— Как дела то рассказывай?

— Нормально всё. На сносях мая, и одна общяковая то же. Одна баба свободная осталась, но к ней не пойду,… мая психует.

— Так ты что, давно без бабы?

— Да уже месяц..

— … ладно спим, завтра день тяжелый.

Умирающая Сара говорит Абраму:

— Не живи один. Месяц погорюй, но обязательно найди себе женщину.

— Сарочка, проси все, что хочешь, но только не это. Лучше тебя я все равно не найду, а такая, как ты, мне и на фиг не нужна.

Не знаю, почему мне пришёл этот анекдот Хаймовича в голову, вроде и случай не располагал, (болтался я башкой вниз скручивая пулемет, с неба капало, с меня то же, не то что я обмочился, хотя позывы были), но рассказал я именно его. Косой, хмыкнул. Он уже раза два обшарил кабину вертолета, а теперь от нечего делать сидел и пялился на мою работу.

Оставался последний болт, с которым я бился уже час. Он прокручивался, грани сорвал.

Газовый ключ за сбитую шляпку не цеплялся, а если цеплялся, то норовил сорваться при малейшем неточном движении. А где им быть точными, коли ты висишь на трёх конечностях и лишь одной прилагаешь усилия. Разозлился я в серьёз.

— Ну, его! Косой подай ножовку.

— Что, никак?

— А ты не видишь?

При помощи ножовки и чьей-то матери болт сдался через двадцать минут.

Освобождённый пулемёт повис на верёвке. Всё! Я утер пот со лба.

Только теперь я почувствовав, как устал и продрог. Предстояло ещё спустится вниз, и бегом домой. Там тепло и сухо. Хаймович, поди, печку растопил. Но почему-то предвкушение тепла не радовало. Неясная тревога поселилась в сердце. Надо, поторопится.

— Толстый, ты обратил внимание на дыры в вертолёте?

— Угу, их трудно не заметить…

— Я тоже их заметил. Как ты думаешь, откуда стреляли?

— Может с такого же вертолёта, может с земли… какая теперь разница?

— А такая, что большинство дыр пришлись в дно, и лишь небольшая часть снизу чуть иначе…

— Слушай, Косой, хорош умничать, лучше помоги пулемёт опустить, он тебе нужен а не мне…

— Просто мне не дают покоя вон те башенки на крыше, одна из них выход на чердак, а вторая… такая же, но двери на ней не наблюдается и дырки…

— Ты хочешь сказать, что стреляли оттуда, ладно сейчас спустимся и проверим. Верёвку держи, я отдохну пока.

Наградив Косого верёвкой, по которой спускался пулемёт, я присел отдохнуть.

Меня всегда поражала одна привычка Косого, любил он, чтоб окружающие приходили к тем же умозаключениям, что и он. Для этого он начинал выдавать всю последовательность своих рассуждений. Как будто проще сказать нельзя. Одним словом — зануда.

Правда, говорил он так не со всеми, а лишь с теми, кого почти принимал за равного, т. е. со мной. С остальными он был куда проще, подай — принеси, пошёл на фиг — не мешай.

По идее я должен был гордиться его вниманием, но меня это раздражало. Зато он гордился, что везде может залезть, куда я залез, почти везде…

Бойцы отдыхали на чердаке. Ночь на нашей крыше у них не задалась, кровососы одолели.

Теперь под тихую дождевую капель, они мирно дрыхли. Пора будить, груз им тащить предстояло. Взмокшие и промокшие, мы стояли с Косым на крыше.

— Пойдём на башенку глянем, — махнул он рукой.

Дверную ручку мы не нашли, но одна из панелей явно была подвижной, не смотря на видимое отсутствие навесов, замочная скважина на ней присутствовала. Судя по прорези ключ, был странной формы — загогулиной. Дверь была настолько плотно подогнанной, что поддеть её монтировкой не представлялось возможным.

— Тьфу! — я сплюнул, — Не фиг время терять, пошли отсюда Косой, буди своих.

Тревога не покидала меня, а росла с каждой минутой. Не хотелось паниковать без видимых причин, но я уже привык доверять своему чутью, оно мне не раз жизнь спасало. Косой разбудил своих пинками.

— Подъём бойцы! Бодро взяли агрегат и полезли вниз!

Надо сказать, что привёл я их сюда через шахту лифта. По ремонтной лестнице всё полегче, чем снаружи по стене кошку в окна кидать и по верёвке лезть. До лифта мы проскочили от ближайшей комнаты. Пришлось, правда улучать момент, как защита сработает. Косой порывался что-то спросить, но стерпел. Не любил он, когда что-то не знает, но перед подчиненными этого показывать не хотел.

Вдвоём тащить было не сподручно, поэтому агрегат навьючили на Лома. Парень здоровый сдюжит. Надо только его предупредить.

— Слухай сюды Лом, жить хочешь? Значит, спустишься до первого этажа и меня жди, я доползу и скажу, когда из шахты выбираться можно. Как сигнал дам, бегом и прыгай сразу без остановки в окно. Усёк?

— А, то..

Косой поморщился, но промолчал, не любил он когда кто-то другой командует.

Много он чего не любит… … поэтому я давно сам по себе.

Так цепочкой один за другим, мы стали спускаться. Первым полез Лом, за ним Коротышка, следом Косой, и замыкающим я. Смутные ощущения тревоги навалились, на меня в темноте шахты с новой силой. Я слушал сопение Косого, тяжелые вздохи Лома, внутренние маты Коротышки, клявшегося больше никогда в жизни не играть в карты на жратву. Не они меня тревожили. Опасность шла из глубины шахты. Кто-то недовольный и злой шуршал на дне, и я никак не мог понять он один огромный или их много … Что-то не складывалось в определении образа. Вроде как их много, а мозг один, чепуха какая-то получалась.

— Мать, твою! — заорал Лом. — Верёвка гнилая!

Ещё не прозвучал удар о дно шахты, но я понял, что случилось…

— Лом, сучара! Следом полетишь! — заорал Косой.

До него тоже дошло. Бум! Удар прозвучал глухо и с треском. Пулемёт проломил кабинку лифта в подвале. Вот где она была! В самом низу… Из пролома неожиданно вырвался луч света, следом донёсся рассерженный гул и что-то темное заслонило свет. Оно выбралось, уступив место следующему, и ещё одному… Мама, дорогая! Им нет числа! РОЙ! Вот, что это такое…

— Косой, я не виноват, верёвка лопнула…

— Хорош орать, быстро возвращаемся,… Они ползут..

Кто они я не стал объяснять. Копошащаяся масса заполняла шахту. Скрежет лап по стенам, постукивание панцирей друг о друга и невыносимый нарастающий гул, от которого волосы встали дыбом. Смерть в темноте, в неизвестности пожалуй самое страшное, что может быть. Изо всех сил мы припустили наверх. Твари были быстрее, кажись, они и летать умеют.