Мы ездили вместе верхом, иногда заходили в харчевню, чтобы выпить кружку эля и закусить горячим, свежевыпеченным ржаным хлебом и куском холодного бекона. Чувство Мэтью ко мне заметно росло. Когда он помогал мне сесть на лошадь, ему ужасно не хотелось отпускать меня, и я наклонилась и легонько поцеловала его в лоб. Казалось, это воспламенило нас обоих. На меня нахлынули воспоминания о Бо. Я думала, что забыла его и Хессенфилда, который дал мне возможность многое узнать о нем. Но, кажется, я не забыла Бо, потому что, когда бы я не приезжала в Эндерби, я вспоминала о наших с ним встречах здесь.

У меня в голове прочно засела мысль, что Мэтью и Бо похожи, и я хотела доказать себе, что забыла Бо, даже если не смогла забыть Хессенфилда.

Некоторое время мы ездили верхом, потом я предложила привязать лошадей и посидеть у ручья. Мы так и сделали. Мне хотелось, чтобы Мэтью обнял меня, но я еще не решила, как далеко мы можем зайти. По-своему я любила Бенджи, но мое чувство к нему отличалось от того, что я испытывала к Бо и Хессенфилду. Бенджи был хорошим мужем, мягким и нежным, но он не мог удовлетворить мою потребность в неистовой бурной страсти, которую могли мне дать только такие люди, как Бо и Хессенфилд.

Я не изменяла Бенджи… пока. Я поняла, что это происходило только потому, что не было случая. Неожиданно я страстно возжелала, чтобы Мэтью Пилкингтон стал моим любовником. Для этого было несколько причин. Я испытывала потребность в таких запретных приключениях, которые были у меня с Бо и Хессенфилдом. Мне кажется, я нуждалась во властном мужчине, который сумел бы держать меня в руках: Бо смеялся над моей невинностью и намеренно лишил меня девственности, Хессенфилд ясно дал понять, что у меня нет выбора… Подобная ситуация испугала бы любого человека, вроде моей доброй маленькой сестрички Дамарис, но она лишь приятно возбуждала меня.

Мы сидели рядом на траве. Я положила свою руку поверх руки Мэтью и сказала ему:

— Странно, но когда я впервые увидела вас, я подумала, что встречала вас прежде… на одно мгновение, когда вы стояли в холле.

— А я не мог поверить, что вы не плод моего воображения, — ответил он.

— Однажды я встречалась с вашей матерью… Это было некоторое время назад. Сейчас я плохо ее помню… за исключением того, что она была красива, элегантна, и у нее были густые рыжие волосы.

— Она очень гордится своими волосами. Я расскажу ей о том, что вы находите ее красивой и элегантной, это доставит ей удовольствие.

— Я надеюсь, что она не расстроилась из-за того, что я решила не продавать Эндерби?

— Я думаю, что она поняла. Теперь у нее есть Грассленд, и она вполне удовлетворена им. Это более светлый дом, чем Эндерби.

— Вы видели Эндерби?

— Я приходил с матерью, когда она собиралась его купить. У нее был ключ, и она показала мне дом.

Я вдруг поняла. Конечно, я чувствовала запах мускуса. Он был довольно стойким и долго держался после того, как пользовавшийся этим ароматом человек ушел. А пуговица, про которую я думала, что она принадлежит Бо, конечно, она принадлежала Мэтью, Ну конечно, просто существовали одинаковые пуговицы, даже такие ценные, как та, которую я нашла.

Тайна прояснилась. Я чуть не сказала ему, что из-за того, что он побывал в Эндерби, а я думала, что это был некто другой, я и решила не продавать дом.

Но для этого еще будет время. Я старалась привлечь его. Несмотря на то что он не был так уж похож на Бо, у него был совсем другой характер, при виде него мною овладевали воспоминания, и, когда я была с Мэтью, Бо казался мне ближе, чем когда-либо.

Когда я находилась с Мэтью, мне казалось, что со мной рядом Бо. Мне хотелось проверить себя, узнать, нужен ли мне еще Бо? В течение тех нескольких волнующих дней, которые я провела в обществе Хессенфилда, я забыла Бо, я хотела его забыть. Потом хотела забыть Хессенфилда. Это прозвучит лицемерно, если я скажу, что хотела быть хорошей женой для Бенджи, в то время как думала о том, чтобы нарушить клятву, данную при вступлении в брак.

Харриет однажды сказала:

— Есть люди, которые пренебрегают законами, предписывающими быть добрыми и честными; есть люди, которые из-за неких своих достоинств считают себя выше правил, которым подчиняются другие. Ты из них, Карлотта… И я такая же! Возможно, что мы используем других людей, и это несправедливо, ибо, в конце концов, мы выигрываем. — И она добавила загадочно:

— Но кто сказал, что это победа?

Я могла бы совратить его в любой момент, но мне пришло в голову, что было бы лучше, если мы устроимся на той огромной постели в Эндерби-холле, где мы столько раз занимались любовью с Бо.

Эта мысль взволновала меня. Я ощущала его желание, которое нельзя было погасить, несмотря на все его усилия. Он не знал, что препятствия только усиливают желания. Я была замужней женщиной, он собирался обручиться с моей сестрой, меня же он знал немногим более суток. Я точно знала, о чем он думает.

Когда мною овладевала страсть, я не была ни плохой, ни хорошей и позволила Мэтью Пилкингтону увлечь меня. Я хотела оказаться в постели с ним и забыться на время, убедив себя в том, что это Бо.

Это было нетрудно устроить. После полудня день был мрачным, начинался дождь.

— Давайте поедем и посмотрим Эндерби, у меня есть ключ. Я собиралась туда сегодня после обеда.

Я отомкнула дверь и забыла ее запереть. Мы прошли по дому и через несколько минут стояли в спальне, разглядывая кровать на четырех столбиках. Потом я обняла и поцеловала Мэтью. Это стало искрой, породившей пламя.

Мы лежали на кровати и прислушивались к шуму дождя. Казалось, что гром и молния делали это приключение еще более увлекательным. Мы одни в пустом доме, где обитает призрак, который может появиться в любой момент. Возможно, это будет призрак Бо…

И вдруг выяснилось, что мы не одни. Дамарис была здесь, и вспышка молнии выдала нас ей раньше, чем она покинула комнату. Вот так все это и случилось. Как могла я это объяснить Дамарис?

Это положило конец нашей страсти. Мэтью был в ужасе. Я поняла, что его чувство к Дамарис было сильным и нежным.

Он все время повторял:

— Но она видела нас! Дамарис видела нас!

— Это очень неудачно, — согласилась я.

— Неудачно?! — воскликнул он. — Это несчастье!

Мы молча оделись, нашли наших лошадей и поехали обратно. Я велела Мэтью возвращаться в Грассленд, продолжая репетировать свое объяснение с Дамарис, когда она вернется домой.

Но она не вернулась, а когда отец принес ее домой, мы думали, что она умрет. Если я скажу, что мучилась раскаянием, это может показаться лицемерием, но это так и было. Это оказалось слишком сильным потрясением для девушки. Она не могла понять, что случилось, и никогда не сможет этого понять.

Во второй половине следующего дня я поехала к Мэтью рассказать о состоянии Дамарис. Он был страшно огорчен и считал меня чуть ли не ведьмой. Хорошие люди всегда таковы: когда они ведут себя неподобающим образом, то ищут козла отпущения: «Это не моя вина, Господи, это сатана искушал меня!» В то время такие люди, как я или Харриет, видят себя такими, какие мы есть на самом деле. Мы говорим: «Я этого хотела, и я это получила! Нет, я не думала о последствиях моего поступка, только сейчас, когда дело стало плохо, я думаю об этом». Мы, по крайней мере, в определенной степени честны по отношению к самим себе. Да, конечно, есть кое-что хорошее в худших из нас, а иногда не все хорошо и в лучших из людей.

Мэтью продолжал навещать нас, и, когда узнал, что Дамарис начала поправляться, он уехал. Не думаю, что он когда-нибудь сможет заставить себя встретиться с нею лицом к лицу.

Ему было нетрудно уехать, потому что его мать все еще была в Лондоне, как раз решив, что город ей больше подходит, и собралась продать Грассленд. Она так и не вернулась до моего отъезда. Я редко видела Мэтью. Наша краткая идиллия, которая привела к такому несчастью, закончилась.

Я сказала, что тоже должна возвращаться: я так долго не видела своего мужа и ребенка.