— Нет. Мне не хотелось бы иметь на своей совести подобный секрет, и я не могу завидовать тому, у кого он есть. Но он не на твоей совести по той простой причине, что у тебя ее нет.

Я говорила с яростью. Я сама не знала, был ли мой гнев вызван ее предстоящим браком с Маркусом или ее полным безразличием к Эдварду.

Аннабелинда встала и направилась к двери.

— Я не хочу больше говорить с тобой. Я думала, что тебе будет интересно узнать о моей предстоящей свадьбе. Я думала, ты обрадуешься, что я сообщила тебе первой. — Она обернулась и, глядя на меня, умоляюще сказала:

— Люсинда, ты ведь не скажешь?..

— Конечно, нет. Я не сделала этого до сих пор, разве не так? А я знаю обо всем очень давно.

— По-моему, это бы все испортило.

— Я уверена, что Маркус способен понять тебя.

— Все дело в его семье. Я была удивлена. Я никогда не подумала бы, что он может чего-то испугаться. Но он трепещет перед своими родителями. Они должны одобрить его выбор. Думаю, они лишили бы его наследства. Аннабелинда взмахнула рукой. — Да, лишили бы, если бы он совершил что-то, нарушающее традиции его семьи.

— Например, женился на девушке, у которой есть незаконный ребенок?

— В твоем изложении это звучит ужасно.

— Это ужасно для бедного маленького Эдварда.

— Ну, этого не случилось. И мой дедушка Бурдон не считал, что произошло что-то необыкновенное. Он сказал, что такие вещи происходят в семьях сплошь и рядом, только все об этом помалкивают. Люсинда, обещай мне, что будешь молчать…

— Обещаю. Я молчала раньше, и, возможно, все обернулось к лучшему. Эдвард счастлив здесь.

У него хороший дом, и с ним все будет в порядке.

— Значит, все счастливо утряслось, правда?

Малышу хорошо. А только это и имеет значение.

— Да, — сказала я, — думаю, да.

Аннабелинда опять развеселилась, и я даже пожалела о том, что наговорила ей.

Она подошла и поцеловала меня.

— Я знаю, что всегда могу положиться на тебя, Люсинда.

После ее ухода я не могла не думать о Маркусе.

Такой поворот событий не удивил меня.

Я спрашивала себя, действительно ли был момент, когда он относился ко мне серьезно. Что касается Аннабелинды, я подозревала, что она проживет беззаботную жизнь.

Она не испытывает угрызений совести ни из-за своей тайны, ни из-за своего отвергнутого ребенка просто потому, что обладает даром отгораживаться от всего, пагубного для нее.

Аннабелинда могла убедить себя, что ничего и не происходило, пока кто-то вроде меня не напомнил бы ей об этом.

Через две недели в газетах появилось сообщение о помолвке майора Мерривэла и Аннабелинды Дэнвер.

В положенное время Роберт отправился во дворец получать свой орден в сопровождении тети Белинды, дяди Роберта и Аннабелинды.

А потом он вернулся в Марчлэндз. Приезжал какой-то лондонский журналист, и в газете появилась статья с фотографиями о геройском поступке Роберта.

Я подумала, что Роберт прекрасно смотрится в своей форме с орденом на розовато-лиловой с серебром лентой, прикрепленным к мундиру. Не вызывало сомнения, что его семья чрезвычайно им гордится. В глазах дяди Роберта стояли слезы, а тетя Белинда прямо-таки сияла.

Она была очень довольна. Ее сына наградили орденом за мужество, а ее дочь, — даже не участвуя в лондонском светском сезоне, невозможном во время войны, — была помолвлена с исключительно подходящим женихом.

В конечном счете война оказалась не таким уж плохим временем для тети Белинды и ее семьи.

На несколько дней в Лондон я приехала, как делала это время от времени. После замужества мисс Каррутерс я проводила больше времени в госпитале, и на этот раз мой приезд вызвала необходимость договориться об отправке в ближайшее время группы раненых из одного крупного госпиталя в Марчлэндз. К тому же мне хотелось сделать кое-какие покупки.

Было приятно побыть с отцом, собиравшимся вернуться на конец недели в Марчлэндз вместе со мной. В эти дни он казался очень озабоченным. Я понимала, что у него много проблем, и, думаю, его радовала возможность спокойно пообедать со мной наедине. Теперь он в некотором отношении более оптимистично смотрел на ход войны. Он сообщил мне, что первые американские военные части ожидаются в июне.

— Это деморализует противника, — сказал он. — И, конечно, с их помощью дело пойдет.

— Ты считаешь, что конец уже виден?

— Ну, не то чтобы виден. Но, может быть, он уже за поворотом. К сожалению, меня беспокоит одна вещь.

Отец сидел, кусая губы, а я ждала продолжения.

Потом он многозначительно посмотрел на меня и сказал:

— Что-то где-то не так. Секреты, наиважнейшие секреты, становятся известными врагам.

— Каким образом?

Он пожал плечами.

— Всегда есть шпионы. Даже в мирное время, а когда идет война, хотя им сложнее действовать, они активизируются. Но в последнее время…

Помнишь, что произошло с Милтон Прайори?

— Вы так и не выяснили, как это случилось?

Отец покачал головой:

— Нет. Однако уверен, что кто-то ознакомился с хранившимися у нас дома документами. Это выбивает меня из колеи. Но нам остается только проявлять бдительность: некоторые из этих людей дьявольски умны.

— Скорее бы все это кончилось. Вот было бы здорово!

Он согласился со мной.

На следующий день в доме появился один из конюхов Марчлэндза Том Грин.

Я страшно удивилась, увидев его, и на минуту подумала, что случилось что-то ужасное.

Наверное, это отразилось на моем лице, потому что он поспешно сказал:

— Мисс Люсинда, в Марчлэндзе все в порядке.

Просто приходила какая-то женщина. Она казалась ужасно расстроенной и хотела передать вам письмо, а поскольку я собирался в лондонский госпиталь по поручению миссис Гринхэм, то подумал, что, как говорится, могу убить сразу двух зайцев.

— Женщина?

— Да, мисс. Она была чем-то очень огорчена… в расстроенных чувствах. Она спросила вас. Не хотела говорить ни с кем другим. И просто пришла в отчаяние, услышав, что вас нет.

— Она назвала себя?

— Нет, мисс. Сказала только, что ей нужна мисс Люсинда Гринхэм, а узнав от меня, что неизвестно, когда вы вернетесь, захотела оставить вам записку. Я дал ей бумагу и конверт, в который она положила записку. Принесенное письмо и записку женщина просила отдать вам, как только вы появитесь. Я обещал. Мне было очень жаль ее. Поэтому я воспользовался случаем…

— Дайте мне эти письма.

Том пошарил в кармане и извлек их. На одном конверте стояло мое имя и было написано «Лично.

Срочно». Мне не хотелось читать письмо под любопытствующим взглядом конюха, поэтому я лишь сказала:

— Спасибо.

И поднялась в свою комнату.

Одно письмо, довольно объемистое, было адресовано майору Мерривэлу. Я вскрыла другой конверт, на котором было написано мое имя, и вынула записку. Наверху стоял обратный адрес: 23, Аделаид Виллас, Мэнд Вэил, Лондон. Я прочитала ее.

«Дорогая мисс Гринхэм!

Не знаю, правильно ли я поступаю, но я должна это сделать.

Не окажете ли Вы любезность и не передадите ли письмо майору Мерривэлу? Он ведь лечится в Вашем госпитале и Вы должны знать его. Я рассчитывала увидеть Вас и объяснить все. Но Вас не было, а я не хочу доверять это письмо никому другому.

Я видела в газете Вашу фотографию, вместе с джентльменом, которого наградили орденом, и там было немного о госпитале. Я сразу подумала, что Вы именно тот человек, который мог бы понять меня и помочь мне: у Вас очень доброе лицо.

Не могли бы Вы как можно скорее отдать это письмо майору Мерривэлу? Надеюсь, что не будет слишком поздно…

Искренне Ваша,

мисс Эмма Джонс.»

Некоторое время я сидела, держа письмо в руках и задавая себе вопрос, что это все может означать.

Разве конюх не сказал ей, что майор Мерривэл уже покинул госпиталь? Конечно, нет. Она не упоминала его имя. Она просто спросила про меня.