Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Думаю, что Россия и Нигерия почти сравнялись. Лет же еще через пять — отличия исчезнут полностью. А чтобы от кредиторов зарубежных никто не разбежался по разным там окрестностям — вокруг страны обязательно возведут огромный бетонный забор, и заставят всех патриотически настроенных граждан и гражданок рубить киркой какую-нибудь породу, за те же десять баксов. Долги МВФ отрабатывать. И вокруг Москвы тоже забор. Чтоб и туда никто из простых смертных без дела не лазил. Не мешал руководить процессом возврата долгов. Так что железный занавес ещё вернется обязательно. Не мы первые.

Ночь Ивана Купалы мы отмечали в Лосиноостровском лесопарке разжиганием большого костра в виде свастики. Мы стояли с факелами, образуя солнечный круг, и нас, наверное, хорошо было видно с самолетов над Москвой. После долгой, сосредоточенной и кропотливой медитации, мы ритуально употребили холодную свиную тушенку с батоном, запивая сие блюдо газированной водой. Бультерьер смотрел на мистическое действо с явным недоумением. Удивительно, что никому не пришла в голову идея до кучи сожрать бульчика, принеся его в жертву неведомым мне языческим богам. Есть, на самом деле, очень хотелось, а бультерьер был здоровый и упитанный.

Маликова арестовали 22 июня в центре Москвы с двумя гранатами Ф-1 в рюкзаке, якобы привезенными им из Югославии. В этот день партия должна была участвовать в шествии к Останкино. Однако, приехав в обед в мастерскую Животова, чтоб помочь забрать атрибутику, я нарвался на обыск. Несколько лиц с короткими стрижками переписали паспортные данные, обыскали, расковыряв найденную у меня в кармане пастилу и гуталин для чистки обуви в поисках наркотиков. В шкафу нашли не совсем понятно, откуда взявшуюся стреляющую ручку и несколько патронов, и Бирюкова несколько дней продержали в ИВС. Андрей Маликов умер в тюрьме. Лимонов написал о нем для прохановской газеты статью "Судьба фашиста в России".

Политика — это всегда противостояние. Это всегда с одной стороны — поиски изощренных способов власть удержать, а с другой — эту же самую власть захватить. Время политической романтики в России заканчивалось. Кольцо несвободы, скрывавшее от нации истинную сущность "демократов первой волны", сжималось все плотнее. Судьба России решалась именно в те месяцы. Именно в 1993 году в России уже на нескончаемо долгий срок утвердилась Реакция. Окончательно уселись у горнила власти те, кто никуда от нее и не уходил. Разделили роли, распределили отрасли экономики, сферы влияния. Все уже было решено. И октябрь 1993 года, как последний, финальный рывок Реакции, был задуман и осуществлен именно с той целью, чтоб окончательно отвратить народ от самой мысли о возможных изменениях. Чтобы кровью намертво скрепить кланы. Чтобы публичная политическая жизнь в России на долгие годы превратилась в шулерство и маскарад.

"Россы", в отличие от РНЕ, позиционировали себя как движение язычников. Собственно, на этом отличия и заканчивались. Сейчас трудно предполагать, кто был истинным создателем подобных организаций. Возможно, как и во времена русских царей, за подобными структурами стояли правительство и военные. Эти маленькие партии сыграли свою роль в дискредитации оппозиционного движения. Русская идея превратилась в прибежище экзальтированных сумасшедших, которым не надо ничем мешать — они дискредитируют и уничтожат себя сами. Русское национальное движение задохнулось, так и не набрав сил. Захлебнулось в мракобесии, в "заколотых жидами кровавых мальчиках", в эксгибиционизме и фетишизме. Ибо сидящий и ныне в подвале, тупоголовый скинхед может навредить либо себе, либо ни в чем не повинным людям. Нации же от него пользы — ноль.

В начале июля мне позвонил Сычёв. Попросил немедленно приехать к музею Ленина для разговора. Сычёв предложил в составе группы "особо избранных членов организации" поехать для прохождения боевой подготовки в лесной лагерь, в Белоруссию. Не долго думая, я согласился. В следующий раз мы уже встретились вместе, те, кто туда поедут. Ими оказались рыжий антисемит Костя, Сережа-Ганс, боксёр-Лёлик и я. Руководителем с нами поедет Гоша. Гоша воевал в Приднестровье, он старше всех, и будет за нами наблюдать, чтобы мы развивались в нужном направлении. На точке предварительного сбора появился Станислав Терехов — руководитель Союза Офицеров, и дал денег для оплаты «учителям» на месте. Дал почему-то одними полтинниками. Во время нашего путешествия по Белорусским лесам в России полтинники вышли из оборота, и мне больших трудов стоило разменять их в Минске, чтоб мы не остались полностью на нулях. Может, это какой-нибудь друг Черномырдина ему одних полтинников насовал? Глупые мысли приходили потом в Белорусских лесах. Думать надо меньше. Мы едем учиться Родину любить.

Затем нас, отдельно от Гоши, собрал Бирюков, и объяснил очень убедительно, что, возможно, после и в период подготовки будут поступать самые неожиданные приказы и предложения:

— Вам могут предложить всё, что угодно — даже грохнуть Ельцина, ни в коем случае не соглашайтесь. Сразу после прохождения курса езжайте домой и ни на какие звонки не отвечайте. За этими людьми стоит Зюганов и компартия. Вас там в лесу обязательно будут «лечить» и воспитывать в коммунистическом духе. У нас с вами — совсем другая партия. Учитесь, запоминайте всё. Имейте в виду, что самодеятельность может плохо закончиться — вас обязательно подставят.

Все это выглядело чертовски захватывающе. Вся запланированная личная жизнь на летний период, ну там общение с женским полом — всё рухнуло. Впервые в жизни встал так радикально вопрос между девушкой и тем, что для меня важней.

— Какие на хрен девушки, когда тут такие события! — подумал я, и, упаковав свой камуфляж, прыгнул в поезд Москва-Минск. — Родина-мать зовёт!

В Минске, в офисе какой-то очередной патриотической организации, мы взяли сапёрные лопатки, деревянные автоматы, две палатки, топор, казанок — и на электричке поехали дальше. Часа через два выгрузились на какой-то маленькой станции, и пошли пешком. Шли километров десять. Мимо танкового полигона, части ВДВ, оружейных складов шли мы далеко в лес. Соорудили среду обитания, палатки там, туалет вырыли, погуляли по окрестностям, и обнаружили себя в потрясающих условиях — в середине лета, в глубоком лесу. Природа, тишина, никакой тебе цивилизации!

Утром пришел офицер и начал нас дрессировать. Зарядка — бег — рукопашный бой — огневая подготовка — полоса препятствий — взрывное дело — закладка — разминирование — снятие часовых — засады — схороны — прятки… Жаль только, что в конце всего у нас обратно изъяли тетрадки с всевозможными химическими и расчетными формулами, рисунками взрывных устройств и всего остального. Жили мы весело и дружно. Самым интересным и познавательным для меня стала технология минирования мостов и снятие часовых. Мы часами отрабатывали каждую мелочь. Война — это не шутки. Только Ганс с Лёликом враждовали так, что Лёлек даже разрезал Гансу ножом щеку. После инцидента их обоих одновременно к огнестрельному оружию больше решили не подпускать. Одного обязательно оставляли в лагере. Варить еду.

Вечерами у костра мы беседовали о жизни и героизме. Гоша лечил нас сказками про доброго товарища Зюганова, перемежая свои непрофессиональные и абсолютно неубедительные телеги интересными рассказами про то, как он в составе батальона «Днестр» мужественно защищал Приднестровье. Рыжий Костя всех беспрерывно напрягал своими историями про плохих евреев. Костина судьба напоминала современных Маугли, которых иногда находят на помойках Дели или Пекина — в стаях бродячих собак или кошек. Такие дети, как правило, ходят на четвереньках и нечленораздельно мычат. Костя с детских лет рядом с папой ошивался в «Памяти» Васильева. И всё время, на любую попытку вышутить его антисемитизм, резко взрывался: "А ты читал Шмакова? А Шульгина? А Григория Климова ты читал?" Лёлик в обычной жизни был бандитом, говорил, что просто поехал с нами прятаться от преследователей, и что его хотят грохнуть. Ганс-Сережа любил боевые искусства и учился в МФТИ, параллельно глубоко интересуясь политикой. Мы с ним спали в одной палатке, и, наверное, не случайно он оказался единственным из нашей группы, кого я встретил возле Дома Советов за несколько дней перед штурмом. Ганс был редким идеалистом и мечтателем.

16
{"b":"108007","o":1}