Тетя Триш вышла на площадку и стала смотреть вниз, чтобы они не пропустили квартиру. Сьюки выглядела измученной, волосы безжизненными прядями висели вокруг бледного лица. Она часто-часто моргала и безостановочно улыбалась. Затем протянула было руки ко мне, но они так и застыли в воздухе. Дес даже куртку снял, опустился в тетино «крылатое» кресло и тяжело вздохнул. Мы со Сьюки расположились на противоположных концах дивана. Триш с сигаретой в руках стояла у стола, чуть подавшись вперед, как обычно готовая к мощному спринту. Вряд ли она оставит меня здесь против воли старшего брата. Ведь тетя казалась такой мягкой и застенчивой… К тому же взрослые всегда поддерживают друг друга, хотя Триш выделялась из общей массы. Она редко появлялась на семейных праздниках, приезжала одна, одна часами просиживала на нашем крыльце и курила. Триш изредка звонила, присылала открытки с подарками, но никаких попыток сблизиться не делала.

— Пиппа, пора ехать домой, — спокойно объявил папа.

— Нет, я останусь с тетей Триш. Мрачно посмотрев на сестру, Дес снова повернулся ко мне:

— После того, что ты натворила, нельзя просто взять и сбежать. Пиппа, нельзя так себя вести.

— Я и не сбегаю. Только с меня хватит!

— Что значит «с меня хватит»?

— Не хочу жить… с вами… — Скользнув взглядом по Сьюки, я тут же потупилась.

— Это я виновата! — воскликнула мама. Голос звучал резко, даже язвительно.

— Виновата в чем?

— Что ты так себя вела. Что того человека уволили… Его жена… она совершенно уничтожена, растоптана!

— Я не говорю, что ты виновата. Ты ни в чем не виновата, ясно? Я просто больше не хочу жить дома. Не могу к вам вернуться, и точка. Если увезете силой, все равно уеду! С меня хватит, неужели непонятно?

Распухшие глаза Сьюки наполнились слезами, еще немного — и польется через край.

— Ты и на Рождество приезжать не будешь?

— Мама, ну пожалуйста! Разве я так сказала? Конечно же буду приезжать на Рождество! Я лишь не хочу постоянно жить дома!

— Какой проступок я совершила? Какой проступок сделал тебя замкнутой и несчастной?

— Никакой… Мам, ну пожалуйста!

— Ради всего святого, хватит ее донимать! — рявкнул Дес и повернулся ко мне: — Неужели не видишь, как расстроена мать? Ей даже пришлось колоть успокоительное!

Я взглянула на Сьюки. Маленькая, раздавленная, она, сгорбившись, сидела на краешке дивана с осунувшимся от горя и смятения лицом. Мне так захотелось ее утешить!

— Мамочка… — начала я. Кукольное лицо тотчас просветлело и озарилось до вольной улыбкой. — Извини, но я просто не могу…

Я вскочила, сорвала куртку с крючка, распахнула тяжелую дверь и понеслась вниз по гремящим металлическим ступеням. На лестничной клетке эхом разносился голос Сьюки: «Пиппа, вернись… Пиппа, обещаю тебе…»

Что именно она обещала, выяснить не удалось: я не оглядываясь пробежала по Первой авеню тридцать кварталов — до самой Хьюстон-стрит. Куда направляюсь, не знала сама, а думать не хотелось. Поворот налево, и я быстро-быстро зашагала дальше, представляя, как Сьюки нагоняет меня и хватает за шиворот. Позади остались авеню А, В, С, Д — я оказалась у пролива Ист-Ривер и, остановившись неподалеку от магистрали ФДР, принялась смотреть, как мимо летят машины, а корабли бороздят алую в лучах заходящего солнца гладь воды. Сильный ветер насквозь продувал тонкую хлопковую куртку-бушлат, так что пришлось поднять воротник и засунуть руки поглубже в карманы.

«Я здесь живу…» — осмелилась подумать я и чуть не захлебнулась от счастья, неожиданным цунами накрывшего душу. Никто не знал, где я находилась в тот конкретный момент. Я стала одной из миллионов, маленьким человеком в огромном городе. Попади я под колеса грузовика, случайно свернувшего с магистрали, меня отвезли бы в морг и похоронили вместе с бомжами. На те несколько секунд я исчезла с радара мамы, папы и даже тети Триш. Я была одна, ни с кем не связанная, никому не обязанная. Я была свободна.

Вернувшись к тете, родителей я уже не застала и тотчас подумала о Сьюки. О том, как она переживала, когда, несмотря на все ее старания, я не вернулась. О гнетущем молчании, наверняка царящем сейчас в машине Деса. Опустившись на коричневый диванчик, я закрыла лицо руками и дала волю слезам.

Триш обняла меня за плечи:

— Слушай, детка, ситуация, конечно, непростая. Твоя мама серьезно больна, ясно? Да, именно так! Боюсь, никто другой открыто признать не решится… Ты ни в чем не виновата — и думаю, приехав сюда, сделала правильно. Кстати, это не означает, что ты сбежала навсегда, равно как и то, что нельзя позвонить маме и сказать, как сильно ты ее любишь.

От тетиных слов я начала всхлипывать. Я ведь любила Сьюки, любила так, как вряд ли могла полюбить другого человека. До чего же тяжело было причинять ей боль!

Триш еще крепче обняла меня за плечи:

— Тш-ш, ты не виновата, ты не в чем не виновата…

В конце концов она накрыла меня одеялом навахо и включила телевизор. Показывали «Гильду». «Рита Хейуорт рыжая, — машинально отметила я. — Совсем как Сьюки». А потом я уснула.

Когда проснулась, за окном было темно, а с кухни слышался шепот. Обернувшись, я увидела, как высокая худощавая женщина со стрижкой, напоминающей шлем центуриона, мешает салат. Глянув на меня, она заговорщицки подмигнула.

— Привет! — низким голосом проговорила она, а тетя Триш достала из духовки противень с шипящими мясными пирожками. Так я и познакомились с Кэт.

Под снисходительными взглядами Триш и Кэт я съела сразу два пирожка и выпила целый литр молока. У Кэт были высокие скулы, крупный рот и миндалевидные, но скошенные книзу глаза. Она то и дело потряхивала головой в такт какой-то мелодии и чуть слышно напевала.

Когда мои челюсти заработали медленнее, тетя Триш объявила, каков расклад.

— Ну, Пиппе, мы с твоими родителями договорились следующим образом. Вариантов у тебя несколько. Первый, — она подняла грубоватый большой палец, — переводишься в местную школу и получаешь аттестат здесь. Второй, — Триш подняла указательный палец, — занимаешься самостоятельно, а потом сдаешь экзамены. И третий, — тетя подняла средний палец, — возвращаешься домой.

Я остановилась на самостоятельной подготовке. Привыкать к новой школе ради одного семестра совершенно не хотелось: игра просто не стоила свеч.

Кэт быстро собрала и вымыла тарелки, потом зевнула, потянувшись так, что из-под короткого свитера показался плоский живот.

— Прежде чем Пиппа ляжет спать, я немного поработаю в своей комнате, — объявила она. — До скорого, Пиппа!

— До скорого, — отозвалась я, и Кэт, пританцовывая, повернулась к тете Триш.

— Пока, милая! — проурчала она и наклонилась для поцелуя. Тетя повернула голову, чтобы Кэт чмокнула ее в щеку, но та, взяв за подбородок, поцеловала в губы. Я мгновенно сообразила, почему Триш редко появляется на семейных праздниках. Кэт улизнула в вообще-то ее, а теперь и мою комнату, а тетя развела руками, мол, мы такие, и ничего не поделаешь. Я вскинула брови и ободряюще улыбнулась.

— Мы с тобой паршивые овцы! — объявила она и рассмеялась. Звук получился низким, даже носовым, но мне показался самым чудесным на свете. От меня не отвернулись, а приняли в свою команду. В команду изгоев.

Кэт и Триш спали под блестящим лиловым покрывалом, а у кровати висела картина, изображающая обнаженную девушку с огромными глазами и длиннющими ресницами. Девушка буквально дышала изяществом, красотой и… распутством. Поначалу жизнь в тетином доме текла спокойно. Комнату Кэт, где временно поселилась я, любой назвал бы не спальней, а кабинетом, в который поставили диван: ведь там имелись и заваленный бумагами стол, и электрическая пишущая машинка. Кэт, хотя и была секретарем на текстильном складе в Челси, все свободное время писала роман. В шесть утра она беззвучно прокрадывалась ко мне с чашкой чая, сильно пахнущего болотом, и начинала печатать. Я уносила одеяло на диван гостиной и дремала до тех пор, пока часов в семь на кухне не появлялась Триш. Тетя работала на мясохладобойне и на службу ходила с папкой.