– Не понял? – с недоумением посмотрел на шефа Никулин, а Серега даже рот открыл от удивления.

– А что здесь непонятного? – ответил Филатов, по прежнему не отрывая взгляда от дороги. – Интересно им, что мы еще выкинем, и чем наши эскапады завершатся.

Алексей долго переваривал эту информацию, потом мрачно произнес:

– Не слишком лестно для нас все это звучит. Я бы даже сказал – оскорбительно.

Филатов не ответил.

Волопаевск удивил непривычной тишиной и безлюдьем. Ни старушек, судачащих на скамейках подле каждого подъезда, ни детей, играющих в песочницах, ни мужиков, забивающих до смерти «козла» костяшками домино.

– Что такое? – удивленно пробормотал Алексей.

Серега только и смог, что пожать плечами.

– Митинг, – пояснил Филатов. – Новый мэр демократически призвал всех как один добровольно явиться на центральную площадь, пообещав, что не пришедшие будут наказаны. Рублем и общественным порицанием.

Центр бурлил и шумел тысячеголосой глоткой. Вскоре Игорю Станиславовичу пришлось остановить машину.

– Все, ребятки, – сказал он, нажимая на педаль тормоза. – Дальше не проехать. Мне придется в объезд, ну а вам ближе пешком проходными дворами.

– А вы на митинг не пойдете? – спросил Серега, открывая дверцу.

Всегда сдержанный шеф, к вящему удивлению Алексея, внезапно выругавшись, бросил вместо прощания:

– Домой поеду. Поставлю машину в гараж и напьюсь до чертиков!..

Ошарашено поглядев вслед набирающему скорость «жигуленку», Алексей с Серегой свернули в проулок, ведущий к центральной площади. Кощей, опять нагрузивший на себя чемоданы, шустро семенил следом. Не отставала и Яга.

– Посмотрим? – сказал Серега, кивая в сторону шумного сборища.

– Давай, – без особого энтузиазма согласился Алексей. – Только недолго.

Огромная толпа окружала бортовой «КамАЗ», на кабине которого в позе человека, случайно забравшегося на броневик, стоял Шамошвалов. В одной руке он сжимал мегафон, а вторая по всем канонам была вытянута вперед, к светлому, так сказать, будущему. Цезаря Филипповича бережно поддерживали Малиновый пиджак и Витька Шубин. И еще Серега с удивлением заметил восторженную рожу Арбатского, торчащую из толпы возле самого грузовика.

«Выбрался-таки труп-то наш», – подумал Бубенцов и улыбнулся.

– Товарищи! – разнесся окрест надрывный голос Шамошвалова. – Сограждане! Господа, не побоюсь этого слова! Времена нынче, сами знаете, какие! Каждый тянет одеяло на себя! А про нас, волопаевцев, все забыли!

– Правильно! – закричали казаки, стоявшие в первых рядах.

– Про нас! – продолжал вещать Шамошвалов, – Про тех, кому, может быть, тяжелее всех доводится! Справедливо ли это? Нет! Наш город, по сути, лишен централизованного снабжения, и как, прикажете, нам нынче выживать? А?! Разве мы сможем себя прокормить, когда поля наши закатаны бетоном, превратившись во взлетно-посадочные полосы для инопланетных кораблей?

– Не в жисть! – загорланили казаки.

– Мало того! Область от нас еще требует каких-то денежных средств!

– Шиш им! – взвыла толпа.

– Так зачем нам такая область? Я вас спрашиваю, дорогие мои волопаевцы! Что нам с нею делать? Не знаете? А я так скажу: надо отделяться от нее к едреной матери. Сами проживем! Москва нам говорит прямо: берите столько суверенитета, сколько сможете унести!

– Любо! – засвистели казаки.

– И каким это образом? – выкрикнул первый секретарь горкома партии Евгений Федорович Смирный, пытаясь взобраться на грузовик.

Но его аккуратненько стащили вниз и уволокли прочь.

Шамошвалов и бровью не повел, продолжая:

– Я мог бы не отвечать на вопрос этого человека, на себе ощутившего, что значит гнев народа! Мог бы не отвечать представителю преступной партии, семьдесят лет пившей кровь собственного электората!

Толпа взвыла от восторга. Шамошвалов выждал, покуда спал шквал аплодисментов и снова приблизил к лицу мегафон:

– Повторяю, я мог бы не отвечать человеку, который, уверен, в ближайшее время будет отвечать перед судом за свое участие в ежовско-бериевских преступлениях…

На самом деле Смирный совсем недавно разменял вторую полусотню и в злодеяниях, упомянутых оратором, участвовать не мог по чисто техническим причинам, но Шамошвалова это нисколько не смущало.

– Я отвечу! – орал он. – Отвечу и ему, хотя он того и не заслуживает, и его единомышленникам, и тем, кто еще не понимает стоящих перед нами перспектив. Мы не только можем прожить сами! У нас будет все!

От единодушного рева испуганно взмыли в небо голуби, обсиживавшие крыши окружающих площадь домов.

– Я вас избавил от инопланетной заразы! – продолжал свою речь новоиспеченный мэр, – и результаты видны в первый же день – мы снизили цены на некоторые товары первой необходимости!

«Любо!» и «Ура!» усилились стократно.

– Но они еще вернутся, – тыча пальцем в небо, сурово сказал Шамошвалов, и толпа испуганно притихла. – Они не могут не вернуться, им нужен наш Волопаевск! И вот тогда чужаки будут платить нам за все: за каждый шаг, сделанный по нашей земле, за каждый глоток нашего воздуха!

В который раз восторженно взвыла площадь. В бывшем уже здании горкома партии от акустического удара полопались стекла.

– И еще одно, – поднял руку Шамошвалов. – Мы будем жить и за счет иностранных туристов! На чудеса, которые творятся в нашем городе, захочет посмотреть весь цивилизованный мир. Увы, раньше сюда доступ им был заказан. Но мы поднимем железный занавес! Недостроенные многоэтажки переделаем в гостиницы, переоборудуем старые и будем процветать. Это я вам гарантирую!

– Любо! – вновь заверещали казаки.

«Интересно, что он им еще пообещает?» – подумал Алексей, продолжая слушать зажигательную речь Шамошвалова и не понимая, куда девалось его прежнее пустомелие.

Новоиспеченный мэр нес чушь, но она была нужна собравшимся, именно она вызывала восторг, сбивала их в единое целое.

В то, что Шамошвалов за такой короткий срок набрался ума-разума, Никулин не верил. Чувствовалось опытная рука, направляющая Цезаря Филипповича, но сама при этом остающаяся в тени. Чья это была рука, Алексей не знал, но догадывался. Имелись в городе люди, успевшие на кооперативном движении поднакопить солидные средства и боявшиеся их потерять. Ведь был уже когда-то НЭП, да где он?..

– Ура!!! – завопил Витька Шубин, перекрикивая довольный гул толпы. – Шамошвалова – в президенты Волопаевской республики!

Доцент по-отечески положил руку на плечо Витьки.

– Рано! – сказал он внезапно затихшей площади. – Не торопитесь, молодой патриот! На крайние меры мы пойдем только, если нас к этому вынудят. Но я обещаю вам, сограждане, – Шамошвалов возвысил голос, – я клянусь, что вам не будет стыдно за свое доверие ко мне!

– Это что ж получается, – Бубенцов толкнул Алексея локтем. – Волопаевск теперь отдельным государством станет?

– Я уже ничему не удивлюсь, – пробормотал Никулин.

– Во блин, – почесав затылок, сказал Серега. – А может, это и к лучшему?

– Ага, давай еще каждый суверенитет свой квартиры объявит… Ладно, пойдем отсюда. Делать тут больше нечего.

– Пошли, – согласился Бубенцов.

Кощей и Баба-Яга наотрез отказались заходить к Алексею в гости, сославшись на неотложные дела. Впрочем, Серега тоже не настаивал, и потому Никулин отступился.

– Как знаете, – сказал он. – Но если вам негде будет переночевать, то милости прошу к нашему шалашу. Место всем найдется.

Старички ушли, но тут же вместо них появился Леонард.

– Фу, – выдохнул он. – Вот вы где!

– А ты где пропадал? – спросил Алексей. – Мы пешком от самой дачи протопали.

– Прости, – развел руками черт. – Все таксисты на митинге. Даже мне не удалось никого уговорить. Все ждут раздела общего пирога, и каждый боится упустить свой кусок.

– Да не извиняйся, – усмехнулся Никулин, – ты ведь не обязан.

– А почему бы для хорошего человека не сделать доброе дело?