– Ну и чем все кончилось?

– В конце концов вороне мои взбрыкивания не по душе пришлись. Осерчала она совсем, тварюга, да как долбанет меня клювом прямо в задницу… Это ее и погубило. Такого издевательства над своей собственной личностью я уж стерпеть не мог. Извернулся, да хвать обидчицу за горло. Та и пикнуть не успела, только крыльями махнула раз-другой. Докаркалась, стало быть.

– А дальше что? – спросил, икая, комендант.

– Ничего. Рыбнадзоровцы в конце концов отчалили, а я смотал снасти да к тебе подался. И ворону прихватил. Вот она, – и брат действительно извлек на свет божий дохлую ворону.

– Да на кой она тебе? – брезгливо спросил Петр Петрович.

– Ты что?! – загорячился брат, – сейчас опалим ее на кухне – первейшая наживка на сома получится.

– Э, нет, – возразил комендант. – Перебьешься. Не хватало, что б ты мне хату всю провонял. Приспичило, так пали эту пакость у себя.

– У меня жена не даст, – пояснил брат, снова наполняя стаканы, и, поразмыслив, добавил, – Ладно. Я ее ощиплю и выдам своей стерве за курицу. Все равно завтра уйду на рыбалку, а она пускай давится.

После третьей бутылки брат наотрез отказался забирать свои снасти.

– П-пусть у тебя постоят, – с пьяными слезами на глазах уговаривал он Петра Петровича. – Никому не оставлял, а тебе, братуха, доверяю. И сетки, и спиннинги, и наживку… Вот! – он снял тряпку с небольшого ведерка и сунул его под нос коменданту. В ведре плавало несколько жирных лягушек. – Видишь, какие красавицы?! За каждую из них тебе любой рыбак что хочешь даст. А я оставляю. Только вот эту с собой возьму, – брат засунул руку в ведро, – я ее среди тысячи узнаю. Это она, умница, со мной в кустах хоронилась. Я, если хочешь знать, ценю ее больше, чем законную свою сколопендру… А остальные пускай у тебя живут. Ладно, братуха? …

Петр Петрович, которого уже давно тянуло в сон, готов был согласиться с чем угодно. Едва закрыв за братом дверь, он повалился на кровать, забыв даже выключить свет.

Проснулся комендант от женского визга. Две незнакомые девицы усердно таскали друг друга за волосы прямо посреди его комнаты, еще четверо азартно подначивали дерущихся дружными криками.

– Что тут творится?! – пересохшими губами пробормотал П П П, медленно переходя из алкогольного сна в реальность. – Как вы здесь оказались? Кто такие?

Шесть симпатичных мордашек с нежностью воззрились на всклокоченного и опухшего коменданта.

– Жены… Жены, милый… Мы твои жены, Петенька, – зазвенели нежные девичьи голоса.

– Вы что, сдурели?! – взвился Петров, напрочь забыв о похмельном синдроме. – Какие еще жены? Ну-ка предъявите документы! – срывая голос, заорал он.

Шесть паспортов легли перед отставным капитаном. В каждом стоял штамп, свидетельствующий, что обладательница данного документа накануне вступила в законный брак с гражданином Петровым Петром Петровичем. Все браки были зарегистрированы Волопаевским городским ЗАГСом.

Серега всмотрелся в выражение лица Ярилы, дочитывающего пачку листов, полчаса назад выброшенных принтером. Текст Бубенцов помнил чуть ли не наизусть и ясно представлял, что именно читает сейчас бог…

Ладилы[25]

Осип проснулся посреди ночи, ошалело повел глазищами по сторонам – темень, хоть очи коли. Прислушался. Да нет, тишь вокруг, даже собаки не брешут. Кряхтя, Осип перевернулся на бок. Полати жалобно застонали, но и этот шум тут же разморило в тишине. Снова Осипу сном стянуло веки. Но не заснул он, прокинулся от голосов тихих, но писклявых.

– О-хо-хо, – стонал кто-то в дальнем углу. – Что за житие нынче пошло, маята одна и никакого просвету. Хуже приблудышей живем безродных да бездомных.

– Верно глаголишь, – подтвердил второй голос. – Мы не лешаки какие, не водяные, а как не крути с этаким хозяином нам гобзии[26] не видать.

– Да не в изобилии-то дело, – раздался третий, с надтреснутой хрипотцой голос. – Осип хозяин справный, не чета иным. Чай сами не раз его нахваливали, говорючи, что добра у него големо-приголемо.[27]

Осип ухмыльнулся, догадавшись, что в уголке спорят домовые люди. По голосам он даже различил, кто именно: Дрема, Спех, да сам Дед – голова над всеми домовыми проказниками. Но мешать им Осип не стал. Занятно ему было выведать, чего это берегини ему косточки удумали перемывать.

А Дед тем временем продолжал хрипеть:

– Осип – человек старательный. Руки у него – золото. Одна беда – порядка человече не приемлет. Работу сделает да на полати спать лезет, не прибираючись. По горнице – и то ходить боязно, того и гляди носом на что напорешься. Не век же нам за ним ходить, как за ребятенком малым.

– А как же иначе? – удивился Спех. – Кто же вместо нас, домовых, этим делом заниматься будет. На то мы и приставлены.

– Ты не путай бревно с коромыслом, – хмыкнул Дрема. – Мы здеся для того, чтобы за порядком приглядывать, а не самим спину гнуть.

– То-то и оно, – подтвердил Дед. – Женить надо Осипа – вот что! Сколько можно в бобылях ему ходить? Уже плешь на полмакушки, а все парубкует.

– Не, – сказал Спех, – не выйдет. Он баб боится, как упырь осину. А может и еще поболее. И чего это он так, не пойму?

– Помолчал бы, глаза твои бесстыжие, – пробормотал Дед. – Гадаешь, не ведомо нам как ты с Шишиморой в овин бегаешь?

– А почему бы и нет? – с вызовом сказал Спех. – На то я и мужеского полу, чтобы сердца слабые зничь.[28]

– Да ладно вам, – давя зевок, пробормотал Дрема. – Спать давно пора, а мы так ничего и не порешили.

– И то верно, – подал голос Осип. – А то удумали! Женить!

– А почему бы и нет? – тут же из угла отозвался Дед. – Разве ж то плохо, коли баба есть? Она тебе и хлеб испечет, и щец наладит, и портки постирает, да мало чего еще.

– Вот именно, – хмыкнул Осип. – И плешь перегрызет, и ступой по горбу пройдет, да мало ли еще…

Он соскочил с полати, подошел к печке и запалил лучину от тлеющих головешек. Из-за сундука выбрался кривоногенький, весь покрытый сивой шерсткой старичок величиной с локоток и, стряхивая с себя клочья пыли, захрипел, отчаянно при этом жестикулируя:

– Глупости, Осип Хрипатыч, глупости. Ты – мужик, вот и поставь себя хозяином, чтобы женушка и пикнуть не посмела без твоего на то согласия.

– Да не в этом-то дело, – вздохнул Осип. – Баба же она ведь не только для того, чтобы портки стирать, ее ведь и… э… того надобно. Ну а с какого боку к ней подойти, я и не ведаю.

– Я тебе подмогну, – хихикнул из-за сундука Спех.

– Я те подмогну! – рявкнул на него Дед. – Ишь ты, казан новый выискался, Дон Ху…ан. А ты, Осип, не боись. Коль что – у Лады поспрошай, что да как. Она хоть и верхосвятица, но помощь оказать в этих делах не откажется. Работа ее это.

– Все едино не могу, – снова вздохнул Осип. – Страх меня берет, ничего поделать не в силах.

– Коль не можешь, так и не моги, – сказал Дрема. – Возьми в дом жену не для услады, хозяйства ради.

– А разве так можно? – удивился Осип.

– Еще как!

– Ну, я не знаю… Где ж такую найти?

– А это уж не твоя забота, – произнес Дед. – Дай время, сыщем.

– Только уж не совсем страхолюдину какую.

– Обижаешь, – разом отозвались домовые…

Ярило отложил последний лист и задумчиво потер лоб.

– Хорошо, – наконец, вымолвил он. – Но чего-то все же не хватает…

– Это только наброски, – сказал Бубенцов, – потом расширю каждую главу, добавлю антуража, приметы эпохи, выпишу подробнее характеры. Плохо, конечно, что приходится опираться только на рассказы очевидцев. Сами знаете, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.