Тёмкин оскорбился и ушел.

В следующий раз он приехал в Москву уже без Нины Апрелевой.

Именно тогда, в этот следующий раз, мы, засучив рукава, взялись за дело.

Предстояло договориться об авторе литературного сценария и о кандидатуре режиссера будущего фильма.

Сурин рекомендовал Дмитрию Зиновьевичу посмотреть мосфильмовские новинки: «Войну и мир» Сергея Бондарчука, «Председателя» Алексея Салтыкова, «Дневные звезды» Игоря Таланкина, а также материал снимающихся фильмов.

Для этой цели был забронирован просмотровый зал, где американский гость мог, без помех, вкусить наслаждение от этих новых картин и поразмыслить о вариантах с режиссером и сценаристом.

Мне же, отправляясь на очередной просмотр, Тёмкин сунул в руки потрепанную книжицу, на обложке которой я мельком прочел: Нина Берберова, «Чайковский».

Тем летом я жил на берегу Пироговского водохранилища, где мы всей семьей, уже который год подряд, снимали дачу в деревне Подрезово — в благодатном месте Подмосковья, тогда еще тихом и не сильно загаженном.

На плёсах водоема, повинуясь древним инстинктам, рыба упорно держалась старого русла речки Клязьмы, затопленного водохранилищем. Мне показали эти места, и я был удачлив в ловле на донку леща и густёрки.

Мама, жена и дети собирали грибы в окрестных лесах.

По утрам за мною приезжала студийная «Волга», увозила в Москву, а вечером привозила обратно.

Здесь я и прочел книгу Нины Берберовой. Поначалу отнесся к ней настороженно: ведь это был «тамиздат» — парижское издание еще тридцатых годов. Но вскоре совковый мандраж улетучился. Меня покорил доверительный тон изложения, очевидное богатство материалов, источников, живых свидетельств, тот восхитительный такт, с которым писательница касалась запретной темы.

В ту пору, когда писалась книга, за рубежом, а именно во Франции, где жила Нина Берберова, отнюдь не наблюдался разгул вседозволенности в изображении сексуальных причуд. И уж во всяком случае, не было нынешней, преднамеренно подогреваемой моды на эту тему.

Особенно строгих правил на сей счет — я имею в виду печатный аспект проблемы, — придерживались люди русской эмиграции.

В предисловии к более позднему изданию книги Нина Берберова приводит восхитительные детали своего разговора с Прасковьей Владимировной Чайковской, урожденной Коншиной, когда-то известной московской красавицей:

«...Сперва она не поверила, что я та самая, которая пишет биографию Петруши... Я, идя к ней, приготовилась к твердому ответу, если она будет требовать убрать некоторые намеки на его ранние отношения с Апухтиным (12-ти и 13-ти лет) и в дальнейшем интимных тем не касаться. Но вышло совсем по-другому: она попросила в будущем издании убрать тот факт, что, когда по ночам Петр Ильич работал — за письменным столом и роялем — Алеша (слуга) приносил ему перед сном рюмочку коньяку. Ее просьба сводилась к следующему: вы написали, что это случалось каждую ночь, напишите, что это случалось раз в неделю. А то подумают, что он был алкоголиком...»

Именно это предисловие заканчивается лаконичным, но категорическим утверждением: «В 1966г. совместными усилиями Совкино и Голливуда по моей книге был сделан фильм».

Речь идет, конечно же, о мосфильмовской ленте, хотя в советский прокат она вышла гораздо позже, в 70-м году. И в титрах фильма, во всяком случае — в русской версии, нет упоминания о книге Нины Берберовой.

Но я забегаю вперед.

Ведь сейчас еще нету не только фильма, но даже сценария. Есть только ужаснейший скелетон, привезенный Дмитрием Зиновьевичем (меня продирал морозец по коже от этого словца!) да еще потрепанная книжица «тамиздата», которую я как раз закончил читать.

Уловив в моем взгляде теплое отношение к прочитанному, Тёмкин, понизив голос, сказал:

— Мы можем пригласить для работы над фильмом, в качестве консультанта, крупнейшего в Штатах специалиста по проблемам гомосексуализма. За счет американской стороны.

Едва сдерживаясь — ведь разговор шел в служебном кабинете — я ответил ему:

— Дмитрий Зиновьевич, давайте договоримся: если вы еще раз заведете разговор об этом, я закрою проект. Никакого фильма не будет!

— Хорошо-хорошо, — замахал он руками, давая отбой.

И здесь я хочу заранее отмести любые возможные домыслы на сей счет, касающиеся самого Дмитрия Зиновьевича Тёмкина. Я уверен, что все разговоры про это, которые он затевал иногда, возникали лишь потому, что они соответствовали подлинным обстоятельствам биографии нашего героя. Я могу подтвердить свою точку зрения многими неоспоримыми доводами. Во-первых, сугубо негативным отношением Дмитрия Зиновьевича к поэту Апухтину, который в ранней своей поре, обучаясь в младших классах училища Правоведения, очень дурно влиял на Петрушу (эпизоды учебы в этом заведении вообще не вошли в фильм). Во-вторых, о безупречной ориентации композитора Тёмкина свидетельствовал приезд вместе с ним в Москву обворожительной парижанки Нины Апрелевой. В-третьих, общаясь с дамами, Тёмкин иногда задавал им вопросы, которые не оставляли сомнений в направленности его интересов, — примеры последуют.

А теперь продолжу изложение нашей беседы.

Выслушав мои протесты и остережения, Дмитрий Зиновьевич сам перешел в атаку:

— Послушайте, я посмотрел все фильмы, которые вы мне рекомендовали. «Война и мир» — это исключено! Разве там Пьер Безухов? Разве там Элен? Это — продавщица из парфюмерной лавки, а не Элен...

— Дальше, — сухо перебил я.

— Меня заинтересовал Таланкин, постановщик «Дневных звезд», и некоторые актеры из этого фильма. Я видел материал «Анны Карениной», там Бетси играет Майя Плисецкая — я восхищен ею! Но больше всего...

Тёмкин, выдержав торжественную паузу, поднял указательный палец:

— Но больше всего мне понравился фильм «Председатель»!

— Да, конечно, — обрадовался я тому, что у этой ленты появился еще один поклонник. — Но, видите ли, там изображен колхоз, сначала отстающий, а потом передовой. Это, пожалуй, далековато от нашей темы — музыкальной классики...

— Можем ли мы заказать сценарий Юрию Нагибину? — поставил вопрос ребром продюсер с американской стороны.

В одном из своих выступлений перед читателями, запись которого сохранилась, Нагибин сам рассказывает об этом:

«...Совершенно неожиданно я получил предложение сделать фильм о Чайковском. Причем инициатива этого предложения исходила от Дмитрия Тёмкина, американского композитора и продюсера русского происхождения. Выбрал он меня по весьма странному принципу. Он посмотрел у нас много картин, и больше всего ему понравился «Председатель» по моему сценарию. Когда его спросили, какое отношение имеет Егор Трубников, матерщинник и рукосуй, к интеллигентнейшему Петру Ильичу Чайковскому, он, не колеблясь, ответил: это фильм о талантливом человеке, а талант, в сельском ли хозяйстве или в искусстве, — всегда талант: раз Нагибин умеет изобразить талант, пусть он и работает...»

Всё это стало сюрпризом для Юрия Марковича.

Свидетельствую: поначалу он категорически отказывался от этого предложения. В доверительных беседах со мною он ссылался, прежде всего, на полное отсутствие музыкального слуха. Да, говорил он, в детстве меня пытались обучать игре на фортепьяно, но уже тогда обнаружилось, что мне слон на ухо наступил. Да, в юности я охотно посещал оперные спектакли в Большом театре, слушал партию Ленского в исполнении Сергея Яковлевича Лемешева — и навсегда влюбился в его голос, в него самого. Но я и сейчас не отличу Пятой симфонии Чайковского от Пятой симфонии Мясковского... у Мясковского есть Пятая?

Однако Тёмкин настаивал, и я поддержал его в этой достаточно смелой идее.

Она, эта идея, имела неожиданные последствия. Работа над сценарием о Чайковском настолько увлекла Юрия Нагибина, что он, преодолев терзавшие его сомнения, впоследствии написал еще несколько сценариев, посвященных музыке и музыкантам — о Рахманинове, о Кальмане, — но, главное, это подтолкнуло его к разработке музыкальной темы в прозе: он написал повести «Как был куплен лес» и «Когда погас фейерверк», посвященные Чайковскому и его благодетельнице баронессе фон Мекк; рассказы «Сирень» и «Где стол был яств...» о Рахманинове и Скрябине; «Перед твоим престолом» — об Иоганне Себастьяне Бахе.