— Рояль у нас на реке? Да ты спятил! — прогремел Родригиш.

— Готов поклясться, полковник, так оно и есть.

Полковником Родригиша называли все, неважно, работал человек на него или нет: это была дань славному прошлому Родригиша, и, хотя его служба давно закончилась, правило следовало соблюдать, если только вы не хотели проявить неуважение к его персоне — за что можно было легко получить пулю между глаз и сгнить в каком-нибудь отдаленном уголке джунглей.

— Да откуда мог тут взяться этот чертов рояль, ну скажи, болван? Со дна реки, что ли?

Сервеза отпил немного из своего стакана, покачал головой и, не отрывая взгляда от прекрасных глаз Жулии, с улыбкой объявил:

— А может, это рыба-рояль.

Метиска прыснула. Но у Родригиша не было настроения шутить. Он закусил окурок сигариллы и, обращаясь ко всем присутствовавшим, язвительно выпалил:

— Если это рояль, я дам отрезать себе яйца!

Несколько голосов повторили за ним, словно эхо:

— Ну дает Сервеза! Рыба-рояль!

— Ага, еще скажите: раздвижной осьминог!

— А почему не шестиструнная рыба-меч? В таверне захихикали над швейцарцем.

Его тут все любили, но надо сказать, иногда от пьянства у него шарики заходили за ролики.

— Да точно, полковник, это рояль!

Музыка слышалась все более внятно.

— Вашим яйцам не повезло, полковник: кажется, на этот раз Сервеза прав. Идите посмотрите и ущипните меня, если я сплю.

Это сказал Жесус Диаш, ловец пираний. И если в чем-то на этом свете можно быть уверенным — так это в том, что Жесус Диаш не из тех, кто видит сны наяву.

— Что ты сказал? — спросил Родригиш, резко поворачиваясь к человеку, который нарушил спокойствие в Эсмеральде и теперь торчал в дверях, словно плесень, выросшая в напитанных влагой джунглях.

Жесус Диаш снял соломенную шляпу, улыбнулся всеми своими желтыми зубами и бросил, как будто ни к кому не обращаясь:

— Я сказал, что там на реке — рояль.

Вслед за Жесусом Диашем из таверны один за другим вышли Родригиш и его люди — странная процессия. Не в силах справиться с любопытством, они приблизились к реке и увидели странную картину: по воде медленно скользил плот, а на плоту — рояль, табурет и музыкант.

Река была красная, музыкант — черный, рояль — белый. Занятное зрелище, в самом деле. И еще тут и там несколько островков тени, будто специально, чтобы картина казалась еще нереальней, а все цвета на ней — еще ярче: пелена тумана поднималась над рекой, струйки пара выходили изо рта музыканта, водоворотики нот исторгались из белого рояля. И все вместе двигалось в ритме музыки, музыка скользила и струилась по джунглям, словно огромная змея в разноцветных созвучиях.

— Рояль в наших местах?

— Да еще белый?

— Может, мираж?

— Какой тут мираж!

— Да что ж это такое?

— Рояль, сам же видишь!

— Нет, я о музыке, которую играет этот парень. Что это?

— Никогда не слышал такой даже в лучших борделях Манауса!

— Вообще-то красиво!

— Прямо мурашки по коже.

— А мне хочется плакать.

— А играет-то как быстро, четыре руки у него, что ли?

— Думаешь, обычный человек может так играть?

— Даже не знаю.

— Вот и я тоже.

— Чертовщина какая-то, не иначе.

— Кто его знает. Здесь все может быть...

Но вскоре прозвучал голос рассудка:

— Слышал я одного пианиста в Белене, он тоже так играл. И могу поклясться, это был не призрак!

Все взгляды обратились на говорящего. Полковник — это сказал именно он — внешне сохранял полное безразличие к происходящему: он достал из кармана сигариллу, поднес ко рту, чиркнул спичкой о подметку, закурил. Потом, резко дунув на спичку, затушил ее, бросил на землю и, попыхивая, двинулся в сторону понтона. Мужчины без единого слова расступились и пропустили его. Полковник с грохотом прошагал по пристани, доски скрипели и гнулись под его тяжестью. Он дошел до конца понтона, где обычно было пришвартовано единственное в деревне суденышко, и осмотрел горизонт.

С берега спросили:

— Что будем делать? — Это был Жесус Диаш.

Полковник повернулся в его сторону и не допускающим возражений тоном ответил:

— Ничего. Пока ничего. Ждем, что будет дальше.

Плот медленно скользил по течению и скоро стал виден лучше. Пожалуй, это был даже не плот, а обломок палубы, оставшийся на плаву после кораблекрушения и влекомый волей реки и музыки.

— Ну так что же это, полковник, если не рояль? — спросил Сервеза.

Полковник проворчал с недовольной гримасой:

— Во-первых, это не обычный рояль. А во-вторых, и музыка-то...

— Что — музыка?

Родригиш вынул изо рта сигариллу, сплюнул в реку черноватого цвета слюну и отрезал:

— По мне, так это музыка для негров!

Полковнику Родригишу, хозяину единственной таверны в деревне Эсмеральда на Риу-Herpy, в четырехстах километрах к западу от Барселуса, была хорошо знакома только одна мелодия — стук кассы, который услаждал слух владельца таверны, в особенности субботними вечерами, когда сборщики каучука, получив свои денежки, спешили раскошелиться на пиво, ром или кашасу. Ящичек кассы открывался, слышалось громкое звяканье, потом резкий щелчок: ящик закрылся — эти звуки обладали для полковника неотразимым очарованием. Но чтобы здесь появился рояль...

И все-таки приходилось признать, что Сервеза и Жесус Диаш правы. Перед полковником в самом деле был плот, а на плоту чернокожий музыкант играл на рояле.

Родригиш снова сунул в рот сигариллу и проворчал:

— Откуда этот псих взялся?

Пятьдесят пар глаз смотрели на реку в недоумении. Пианист, которого занесло в один из самых отдаленных уголков Южной Америки, да еще на плоту, — это не из тех зрелищ, которые они привыкли видеть каждый день.

Внезапно стало тихо. Как только музыкант увидел такое количество зрителей — прямо-таки комитет по встрече важного гостя, хоть и довольно необычный, — он перестал играть. Встал с табурета и помахал им рукой. Никакой реакции. Ну и ладно. Музыкант взялся за длинную доску, служившую ему веслом, и направил плот к берегу.

Когда до пристани оставалось несколько метров, Жесус Диаш бросил ему канат для швартовки. Минуту спустя музыкант спрыгнул с плота на берег.

— Откуда этот псих взялся? — повторил Родригиш, сходя с понтона, чтобы обрести твердую почву под ногами.

Уперев руки в боки и выпятив живот, который помогал ему сохранять равновесие и не свалиться в реку, полковник смотрел на пришельца недобрым взглядом. Сервеза наклонился к нему и шепнул на ухо:

— Похоже, он сюда прямиком из Каракаса или Боготы.

Может, Сервеза и прав. Человек в белом смокинге не мог быть здешним. Он выглядел так, словно только что вышел с вечернего приема и не успел переодеться. Не успел даже оторваться от рояля или спокойно докурить сигару. В общем, он явился из того мира, к которому они уже много лет не имели отношения. Из мира, где люди еще владели искусством жить красиво, были чисто выбриты, ценили элегантность и утонченность.

Музыкант выглядел довольным, он улыбался и доверчиво пожимал всем руки. Он был высок, широк в плечах и хорош собой.

Оказавшись перед Родригишем, он приподнял шляпу и объявил с улыбкой почти такой же широкой, как клавиатура его рояля:

— Должен признаться, господа, я очень рад, что наконец добрался до своего пункта назначения.

Полковник Родригиш смерил музыканта ледяным взглядом. У этого типа был белоснежный костюм и подпиленные ногти, от него шел пьянящий аромат духов, вроде тех, которыми иногда пользуются женщины перед тем, как заняться любовью, и он не внушал полковнику никакого доверия.

— Ты откуда, чужак?

Музыкант тыльной стороной ладони отряхнул пыль со смокинга, затянулся сигарой — не резко, а довольно изящно, не скрывая удовольствия, — и ответил: