Это сравнение было для меня новым и потрясло до глубины души. Конечно, думала я. В главной церемонии патриархальных религий мужчина вбирает в себя энергию йони, силу сотворения, символично порождая новую жизнь. Неудивительно, что главы мировых религий, мужчины, так часто говорят, что человек рождается во грехе: любой из нас рожден женщиной. И только подчиняясь правилам патриархата, мы можем переродиться, очиститься. Неудивительно, что священники обходят нас, разбрызгивая над нашими головами святую воду — подобие продолжающего род семени, дают нам новые имена и обещают перерождение в вечную жизнь. Неудивительно, что духовенство старается держать женщину подальше от алтаря, так же, как нас пытаются лишить возможности контролировать наши собственные силы деторождения. Все эти ритуалы, символичные или реальные, посвящены контролю над силой, заключенной в женском теле.

С тех пор я никогда не чувствовала прежнего отчуждения, входя в храм. Наоборот, я прохожу по нефу, вхожу в «вагину» и представляю, как к алтарю вернутся те священники — и мужчины, и женщины, — которые не будут унижать женскую сексуальность, и развенчают миф об исключительной мужской роли в Сотворении мира, и преумножат священные слова и символы, и возродят идею присутствия Духа Божьего во всех живых созданиях.

Если свержение пятитысячелетнего патриархата кажется чрезмерно глобальной задачей, просто сосредоточьтесь на праздновании отдельных значимых шагов на этом пути.

Я думала об этом, наблюдая, как маленькие девочки рисуют сердечки в блокнотах или ставят сердечко в основании восклицательного знака. Интересно, не потому ли их так влечет этот первобытный знак, что он похож на часть их тела? Я вернулась к этой мысли, беседуя с группой около двадцати шестнадцати-девятнадцатилетних одиноких девушек, которые недавно пришли к осмыслению слов: вагина, губы, клитор. После той беседы эта «магическая связка» стала их любимой. И, что самое важное, обсуждение продолжилось со смехом и спорами. Какой, однако, долгий и благословенный путь избавления от презрительного отношения к «тому месту»!

Хотела бы я, чтобы мои праматери знали, что их тело священно. Я верю, что благодаря яростным и честным словам этой книги будущие бабушки, матери и дочери исцелятся и сделают мир лучше.

Я не знаю точно, почему была избрана. У меня, например, не было детской мечты стать «Леди Вагиной» (так меня часто называют, иногда очень громко, например, в переполненном обувном отделе). Я и представить не могла, что однажды буду рассуждать о вагинах на ток-шоу в Афинах, нараспев повторять слово «вагина» вместе с тысячами восторженных женщин Балтимора или испытывать тридцать два публичных оргазма за вечер. Такого в моих планах не было. С этой точки зрения у меня вообще было мало общего с персонажами «Монологов вагины». Но они словно захватили меня.

Теперь я понимаю, что всегда была главным кандидатом на эту роль. Я была драматургом. Я была феминисткой. Мой отец унижал меня сексуально, я страдала от домашнего насилия. У меня были эксгибиционистские наклонности. Я была известна своим экстремизмом и больше всего на свете хотела найти обратный путь к собственной вагине.

Я в точности не помню, с чего все началось. Кажется, с беседы с одной пожилой женщиной о ее вагине — она так презрительно говорила о своих половых органах, что шокировала меня. Она заставила меня задуматься о том, что другие женщины думают о своих вагинах. Помню, как я расспрашивала подруг, и они удивляли меня своей открытостью, готовностью делиться своими ощущениями и соображениями. Одна даже сказала, что если вагину одеть, та предпочтет берет. В то время подруга переживала увлечение оральным сексом.

Я не помню, как именно писала эту пьесу. Я просто попала в плен к вагинальным демонам. Я никогда не делала набросков к пьесе, не выстраивала ее сознательно. Она вообще изначально не предназначалась для печати. Я спрашивала у женщин об их вагинах, когда писала другую, «настоящую» пьесу. Но мой гражданский муж Ариэль Орр Джордан (я убеждена, что над ним тоже потрудились вагинальные демоны) убедил меня отнестись к этим материалам всерьез, прочувствовать пьесу и составить план. Но даже после этого «Монологи вагины» не стали частью моего бизнеса.

Я на виду. Я работаю, чтобы оставаться в форме. Я черпаю силы из «мокко фрапуччино». Я стараюсь держаться до последнего. И со мной порой случаются чудеса. Сейчас поясню, что я имею в виду.

Я никогда не была актрисой. Только через три года участия в «Монологах вагины» до меня дошло, что я действительно играю на сцене! Но пока я этого не осознавала, я думала, что просто рассказываю чьи-то очень личные истории, которыми со мной щедро поделились. Я чувствовала, как искренне и порой неистово защищаю всех этих женщин и их истории. Рассказывая, я не могла пошевелиться. Я должна была сидеть на стуле с высокой спинкой и подставкой для ног. Это было похоже на ежевечерний полет на космическом корабле. Я должна была говорить в микрофон даже в таких местах, где меня отлично слышали и без него. Микрофон иногда служил рулем, а иногда и ручкой переключения скорости.

В первые годы я была обязана носить чулки и тяжелые мужские ботинки на сцене. Позже, когда мой режиссер Джо Мантелло разрешил мне их снять, я выступала исключительно босиком.

Я должна была держать в руках пять — восемь карточек в течение всей пьесы, несмотря на то, что помнила текст наизусть. С их помощью создавалось ощущение, что женщины, у которых я брала интервью, незримо присутствуют рядом.

Рассказы вагины нашли меня, как позже находили люди, которые хотели поставить пьесу или привезти ее в свой город. Каждый раз, когда я пыталась написать приемлемый для общественного сознания монолог, ничего не получалось. И еще учтите: у меня нет монологов о менопаузе или смене пола. Я пыталась.

«Монологи вагины» привлекают внимание сами по себе, без рекламы.

За время существования пьесы произошло много всего. Много почти нереального и одновременно совершенно логичного. Вот примеры.

Заголовки газет:

«Девушка стремится „туда“» (Марио Томас[1] о «Монологах»).

«Грязные словечки жены мэра» (решение Донны Ганновер[2] участвовать в «Монологах»).

Красные боа на главной странице шести лондонских газет на следующий день после «Дня V» в Олд-Вике, и все газетные стойки Британии были похожи на море вагин.

Телевидение:

Кэти Ли Гиффорд[3] распевает слово «вагина» вместе с Калистой Флокхарт[4] и аудиторией ее студии на передаче «В прямом эфире с Рэгис и Кэти Ли».

Дэвид Леттерман[5] пытается произнести «вагина», но не может.

Барбара Уолтерс[6] признается на передаче «Точка зрения» что «Монологи» смутили ее своей откровенностью. Но позже она отказалась от своих слов.

«Си-эн-эн» делает десятиминутный спецвыпуск о «Монологах», но не произносит ключевых слов.

В одной из серий родители Дармы и Грега[7] покупают билеты на «Монологи».

Вагинослучаи из пьесы:

Гленн Клоуз[8] заставляет 2500 человек вскочить с мест, и все вместе они скандируют слово «пизда».

Тове Фельдманштерн[9] запрещают ставить «Монологи» в ее прогрессивной школе для девочек, но она все равно сама организует представление.

Женщина-раввин посылает мне булочку хаманташ[10] и описывает ее сходство с вагиной.