Амели Нотомб

Биография голода

Жители республики Вануату на островах Новые Гебриды, расположенных между Новой Каледонией и Фиджи, никогда не знали голода. На протяжении тысячелетий здесь действуют два фактора, каждый из которых достаточно редок сам по себе, сочетание же их – явление поистине уникальное. Это изобилие и полная изоляция от мира. Конечно, применительно к островам «изоляция» звучит почти как плеоназм. Однако на свете найдется немало архипелагов, куда туристы валят валом, и ни одного столь мало посещаемого, как Новые Гебриды.

Странно, но факт: охотников побывать на Вануату никогда не находилось. Свои фанаты есть даже у самых заброшенных уголков, вроде острова Десоласьон. Возможно, их привлекает название.[1] Хотите прослыть любителем уединения или прикинуться проклятым поэтом? Скажите: «Я только что вернулся с острова Десоласьон», – и дело сделано. Кто побывал на Маркизах, тому положено рассуждать об экологии, посетивший Полинезию заведет речь о Гогене, ну и так далее. А с Вануату не связано решительно ничего.

Между тем Новые Гебриды – славное местечко. С полным стандартным набором морской экзотики: пальмы, песчаные пляжи, цветы, кокосы, легкая жизнь и тому подобное. Пародируя Виалатта,[2] можно сказать, что Эфате и его собратья – всем островам острова, так почему же здесь не срабатывает та особая островная магия, которой наделен любой торчащий из воды голый утес?

Как бы то ни было, но Вануату почему-то не интересует никого.

Этот загадочный факт не дает мне покоя.

Вот карта Океании из старого, 1975 года издания, «Ларусса». В то время еще не существовало республики Вануату: Новые Гебриды были франко-британским кондоминиумом.

Карта испещрена надписями. Вся Океания разделена на части морскими границами – чисто абстрактными, условными, но строго оговоренными. Кое-где наблюдается тенденция к интеграции: острова Уоллис примыкают к Самоа, а те, в свою очередь, почти сливаются с островами Кука – иди разбери, где что! Видны зоны конфликтов и даже острых кризисов: США и Великобритания схлестнулись из-за островов, одинаково мало известных как под именем Лайн, так и под другим, более звучным названием Центральные Полинезийские Спорады. Каролинские же острова ухитряются не только принадлежать одновременно Австралии и Новой Зеландии, но еще и пребывать под английской опекой. И так далее.

Поистине Океания – самая запутанная страница во всем атласе. Но Вануату и тут выглядит белой вороной. Просто возмутительно: сначала находиться в совместном владении Франции и Англии, двух исконно враждующих стран, ни разу не вызвав ни одной распри между ними, а потом получить независимость так, чтобы никто не только не оспаривал ее, – что уже слегка оскорбительно, – но и вообще не почесался по этому поводу!

И обитатели Вануату затаили обиду на весь мир. Не скажу точно, было ли это чувство свойственно им еще в новогебридские времена, но за граждан республики ручаюсь, поскольку имею прямые доказательства. По прихоти судьбы я оказалась обладательницей каталога искусства народов Океании, не помню уж с какой стати подаренного мне составителем, как раз уроженцем Вануату. Судя по дарственной надписи, которой удостоил меня этот человек (не рискую воспроизводить его сложное имя), он на меня обижен. Вот как она выглядит:

Амели Нотомб,

которой, разумеется, все это безразлично.

Подпись

11.7. 2003

Я прочла и удивилась. Почему автор, который видел меня первый раз в жизни, так убежден, что я отнесусь к его труду с полным безразличием?

Я пролистала книгу. В искусстве Океании я действительно ничего не смыслю, и все это знают, а потому мое мнение никого не волнует. Однако это не означает, что у меня его нет.

В каталоге были фотографии изумительных новогвинейских амулетов, красивых расписных тканей с Самоа, изящных вееров с островов Уоллис, прекрасных ваз с Соломоновых островов и прочих замечательных предметов. Если же попадалось что-то скучное и заурядное, можно было не смотреть на подпись: этот гребень (или маска, или фигурка) – изделие с Вануату, как две капли воды похожее на гребни, маски или фигурки, встречающиеся в девяноста девяти процентах краеведческих музеев всего мира наряду с неизбежными кремневыми ножами и бусами из зубов, которыми наши предки набивали свои пещеры. Выставлять такие вещи всегда казалось мне страшно глупым – все равно как если бы в далеком будущем археологи помещали в витрину наши пластиковые вилки и картонные тарелки.

Получалось, будто ученый господин с Вануату заранее знал, что предметы, сделанные у него на родине, оставят меня равнодушной. И главное, оказался прав. Не угадал он лишь того, что вся эта история разбудит мое любопытство.

При ближайшем рассмотрении я заметила в каталоге еще одну интересную деталь. Повсюду в первобытном искусстве Океании присутствует тема ямса, это что-то вроде тамошней картошки, предмет настоящего культа. Ничего смешного, наши доисторические предки тоже рисовали пищу. Впрочем, незачем так далеко ходить: чуть ли не все натюрморты состоят из съестного.

Мне возразят: «Но не из картошки же!» Что ж, скажу я в ответ, у каждого свои деликатесы. В художественном изображении пищи есть одна-единственная закономерность: художник (скульптор и т. д.) всегда выбирает не обыденные, а самые редкие кушанья. Так, хотя ученые доказали, что люди культуры Ласко[3] питались исключительно олениной, ни одного оленя на расписных стенах пещеры не найдется.

Вот она, вечная неблагодарность рода людского, предпочитающего воспевать не хлеб насущный, которому он обязан жизнью, а омаров и ортоланов.

Так что, если жители Океании упорно изображают ямс, значит, для них это деликатес, значит, выращивание этих клубней стоит им большого труда. Будь у нас картошка редкостью, снобы лакомились бы картофельным пюре.

Но в каталоге не было ямса с Вануату, как, впрочем, и ни одного изображения какой-нибудь другой снеди. Видимо, пища не является там чем-то вожделенным. А почему?

А потому, что жители Вануату никогда не хотели есть. Никогда не испытывали голода.

Еще одно небольшое наблюдение: ямс и другие съедобные вещи чаще всего изображали обитатели Новой Гвинеи. И, на мой взгляд, именно здесь искусство отличалось особой яркостью, богатством и оригинальностью, причем это касалось не только «пищевой» тематики, но и других, куда более замысловатых произведений. Выводы напрашиваются сами собой: во-первых, у художников был пустой живот, во-вторых, это подхлестывало их воображение.

Наконец волею судьбы мне довелось повстречать троих уроженцев Вануату. Прежде всего меня поразила их внешность: все трое походили на баобабы.

Не только комплекцией и пышной шевелюрой, но, я бы сказала, еще и выражением огромных сонных глаз. Тут нет никакого уничижительного оттенка: сонливость не порок.

Мы сидели за общим столом. Другие гости ели с видимым удовольствием, исправно орудуя вилкой.

Эти же трое едва притрагивались к пище – не как аскеты, а как плотно отобедавшие, сытые по горло люди. Кто-то спросил: может, им не нравится угощение?

– Нет-нет, все очень вкусно, – ответил один из островитян.

– Тогда почему же вы не едите?

– Нам не хочется, – последовал явно правдивый ответ.

Все, кроме меня, тем и удовольствовались, я же продолжала допытываться:

– А почему это вам не хочется?

Островитяне не обязаны были пускаться в объяснения. Но мое любопытство не показалось им бестактным, и тот, что, похоже, отвечал за всех, медленно, будто и правда наелся до отвала и к тому же не привык утруждаться, заговорил:

– На Вануату полно всякой пищи. Нам никогда не приходилось добывать ее. Протянешь руку – упадет кокос, протянешь другую – гроздь бананов. Зайдешь в море искупаться – тут так и кишат устрицы, крабы, вкуснейшая рыба, лови не хочу! Забредешь в лес – птиц видимо-невидимо. Поневоле сделаешь им одолжение, возьмешь из гнезда парочку лишних яиц или свернешь шею какому-нибудь пернатому – улетать они и не думают. Дикие свиньи тоже переедают, а потом не знают, как избавиться от молока, – умоляют помочь им, орут и орут, пока не придешь, так уж и быть, не подоишь.