В подобной ситуации крестоносцы уже знали, как себя вести, и тамплиеры с энтузиазмом их поддержали. Остроконечные щиты вонзили в песок, уперев тупые концы копий и пик в грунт и подняв их острия, чтобы они выдержали столкновение с грудью коня, напоровшегося на них на всем скаку. Лучники и арбалетчики заняли места позади щитов, а экипажи кораблей за их спинами тем временем поспешно выгружали коней. Вот как описывает Жуанвиль успешную оборону: «Мы же, узревши их приближение, уперли концы наших щитов в песок и рукояти копий в песок же, обратив острия кверху, навстречу оным. Но когда сказанные, будучи настолько близко, увидели, как копья вот-вот вонзятся в их утробы, они обратились вспять и бежали». Мусульмане подскакали достаточно близко, чтобы пустить стрелы, но те не принесли почти никакого вреда. А христианский плацдарм все расширялся с каждым высадившимся крестоносцем.

Пока мусульманские кавалеристы тщетно предпринимали атаку за атакой, разбивавшиеся о стену щитов, с кораблей успели спустить столько оседланных коней, чтобы высадившиеся рыцари предприняли контратаку. Египтянам ничего не оставалось, как отступить под защиту высоких стен Дамьетты. Для кочевых бедуинских всадников, составлявших изрядную часть египетского войска, витязи в тяжелых доспехах на невиданно крупных лошадях оказались совершенно новым противником. Многие из кочевников даже не задержались в Дамьетте, спеша оказаться как можно дальше от поля сечи.

Из Дамьетты к султану в Каир послали почтового голубя с вестью, что высадились крестоносцы. Когда же пришел ответ, по египетскому войску разлетелся ложный слух, что престарелый султан покинул сей мир. Теперь могло стрястись что угодно, вплоть до гражданской войны, и многие воины, недолго думая, дезертировали. Охваченные паникой горожане начали разбегаться, и Фахр ад-Дин, видя, как его войско сокращается прямо на глазах, а боевой дух оставшихся совсем пал, надумал под покровом тьмы покинуть Дамьетту, приказав арьергарду уничтожить понтонный мост от берега до островного города-крепости, когда все уйдут. Но воины, спешившие поскорей убраться, приказом пренебрегли.

Наутро депутация коптских христиан из Египта поведала крестоносцам, что войск в Дамьетте не осталось вовсе, и воинство Христово по уцелевшему мосту вошло в распахнутые ворота города триумфальным маршем. Мало того, в городе их ждал приятный сюрприз: султан не один месяц пекся о доставке в Дамьетту провизии и боеприпасов на случай затяжной осады, и все богатства попросту бросили.

Людовик повелел всему войску возблагодарить Господа за скорую победу, но развить успех не мог из-за разлива Нила, на несколько долгих месяцев обрекшего его на ожидание момента, когда воды реки спадут. В городских стенах всем крестоносцам места не хватало, так что изрядная часть армии встала лагерем под открытым небом, равно как и подкрепление, приведенное третьим братом Людовика – Альфонсо, графом де Пуатье. Коротая время ожидания, крестоносцы очистили главную мечеть Дамьетты и освятили ее как собор, а заодно поделили добычу между главными баронами и военными орденами. Людовик же отправил нарочных на Кипр за королевой, прибывшей в Дамьетту вместе с фрейлинами.

Тем временем, выше по течению, в Каире, султан Айюб тоже хлопотал о делах. Утрата Дамьетты ни за грош повергла его в такой гнев, что вожди отступников-бедуинов поплатились головами, а с ними заодно и все, кто дезертировал из города. Мамелюков он унизил настолько, что довел их до мятежа, и если бы не стремительность эмира Фахр ад-Дина в усмирении бунтовщиков, не миновать бы ему отсечения головы за приказ отступить из Дамьетты. Видя, что от армии остались только воспоминания, султан прибег к той же мере, что и его предшественник во время Пятого крестового похода, предложив обменять Иерусалим с прилегающими землями на Дамьетту. Однако Людовик, убежденный, что Богу неугодны какие бы то ни было сделки с язычниками, отверг предложение, едва дослушав его до конца. Дескать, сперва крестоносцы возьмут Каир и покорят весь Египет, а уж после будут диктовать условия.

К исходу пятого месяца стояния христиан в Дамьетте воды Нила пошли на убыль, но вместе с ними – и запасы провизии. Летний зной изнурял крестоносцев, а с ним – и некие болезни, распознать каковые они даже не могли. Жуанвиль сетовал, что христиане, как водится у любых солдат, пребывающих в праздности, предались пьянству и беспутству. Каирский двор объявил денежную награду за каждую христианскую голову, и на биваке что ни утро находили обезглавленные трупы жертв полночных мусульманских охотников поживиться.

Граф Петр Бретанский, выступивший с планом захватить портовый город Александрию, встретил горячую поддержку компатриотов, ведь тогда египтяне будут отрезаны от моря и атаковать Каир можно будет с воды сразу обоих рукавов Нила. План весьма здравый, но ему категорически воспротивился королевский брат граф д'Артуа, убедивший Людовика, что единственный достойный образ действий – двинуться прямиком вверх по течению на Каир. Единственной реальной преградой на пути сего замысла стал город-крепость Мансура, выстроенный специально как форпост столицы, но уж, конечно, победоносная христианская армия возьмет его без труда. Людовик отдал необходимые приказания, и крестоносцы приготовились к выступлению. Оставив в Дамьетте сильный гарнизон для защиты королевы, 20 ноября 1249 года Людовик повел свое войско вверх по дороге вдоль Нила.

Прослышав о начале похода, египетский полководец послал отряд легкой кавалерии изводить крестоносцев по пути, дабы замедлить их продвижение. Людовик же повелел не обращать на досаждающих иноверцев никакого внимания и ни под каким видом не покидать строй. А дневники Жуанвиля донесли до нас пример неповиновения тамплиеров: «…король повелел нам готовиться к выступлению, в то же самое время возбраняя всякому таковую вольность, чтобы напасть на обступившего нас недруга. Однако же случилось так, что когда наша армия выступила, и турки уразумели, что атаки тем опасаться незачем (ибо шпионы сказанных донесли, что король возбраняет таковую), оные, набравшись дерзости, устремились на храмовников, каковые шли авангардом. Некий из сказанных турков поверг рыцаря Храма на землю прямо под копыта коня, каковой пребывал под седлом брата Рено де Вишье, тогдашнего Маршала Храма. Узревши же сие, Маршал воззвал к своим братьям-храмовникам: «Ради Бога, зададим им жару! Я не в силах более сносить подобное!» С оными словами пришпорил коня, и все войско устремилось за ним вослед. Опять же сказать, наши кони были свежи, а таковые турков – измотаны; и посему, как я слыхивал, ни один из татей не избег, но все сказанные полегли». Нет никаких свидетельств того, чтобы король распекал своего друга де Вишье за сие опрометчивое, зато успешное неподчинение.

Христианнейшему королю было еще невдомек, что всего через три дня после его выступления египетский султан скончался. Не ведали о том и подданные самого султана, поскольку в Каире разыгралось диковинное и нелепое действо. Любимая жена султана Айюба – армянка Шаджар ад-Дурр («Жемчужные брызги») – прекрасно знала, какое замешательство и неурядицы всегда сеет смерть восточного властелина, каковые в годину заморского нашествия могут навлечь на державу погибель, и в сговоре со старшим евнухом утаила кончину султана, строго-настрого запретив кому бы то ни было входить в его покои. Наловчившись в подделке подписи покойного владыки, они издали его именем указ, назначавший эмира Фахр ад-Дина главнокомандующим и наместником султана вплоть до того часа, пока последний не оправится от недуга. Сей же документ удостоверял, что законным наследником трона будет султанов сын Тураншах. Сам Тураншах в то время пребывал весьма далеко, в долине Евфрата, посему к нему тайно отправили гонцов сообщить о смерти отца и понудить поторопиться в Каир. Долго скрывать труп было невозможно, и слухи о кончине султана все-таки просочились, но к тому времени Фахр ад-Дин и Шаджар ад-Дурр уже крепко держали правительство в руках, а Тураншах поспешал во дворец.