И тут пришло удивительное известие, что египтяне покидают аль-Адилию. Христиане еще не знали, что войска нужнее аль-Камилу в Каире, где был раскрыт заговор – султана намеревались убить, чтобы его место занял младший брат аль-Фаиз. Юного царевича за участие в заговоре предали бескровной смерти, удушив тетивой. А пока аль-Камил пекся о спасении трона и собственной жизни, христиане вошли в аль-Адилию. Теперь в их руках оказались крепости и к северу, и к югу от Дамьетты, и они могли воспрепятствовать любым попыткам прислать осажденным помощь из Каира, но когда султан повел свою рать им навстречу, наступление вверх по Нилу решили отложить ради массированного штурма Дамьетты. Тем временем аль-Муаззам в Дамаске решил принять меры по защите собственных владений на случай, если христиане преуспеют в завоевании Египта, и повелел разобрать стены Иерусалима, после чего настал черед крепостей в Галилее.
Пришло лето, земля просохла, и христиане начали осыпать стены Дамьетты огромными камнями, доставленными на кораблях. Обороняющиеся же изливали на них потоки греческого огня и нефти, чтобы уничтожить осадные машины. Время от времени завязывались стычки вне стен города, но ни одна из противостоящих армий одержать решительной победы не могла. Великий Магистр тамплиеров де Шартр был прекрасным администратором, но считал наипервейшим долгом вести рыцарей в бой, несмотря на пошатнувшееся здоровье. Держа оборону в августе 1219 года, он получил настолько серьезное ранение, что объявил о своей отставке, дабы его место занял крепкий здоровьем Великий Магистр. А несколько дней спустя скончался – то ли от ран, то ли от усугубившейся хвори, вызвавшей у него омертвение десен и паралич ног. Тогда же герцог Леопольд Австрийский, проведший в крестовом походе уже два года и насмотревшийся смертей и болезней до самого конца жизни, надумал вернуться на родину.
Пока франкский король Жан спорил о стратегии с испанцем Пелагием, итальянские солдаты решились перейти к действиям без их ведома. И устремились на египетское войско – но не дисциплинированным строем, а неупорядоченной толпой. Мусульмане же, чуть ли не рефлекторно прибегнув к излюбленному боевому маневру, разыграли отступление. Когда же ринувшиеся вдогонку итальянцы вытянулись вереницей, египтяне вдруг остановились и построились в боевые порядки в ожидании приказа атаковать. Итальянцы запаниковали. Последовавший за ними кардинал Пелагий попытался созвать разбегающихся итальянцев под свой флаг, но те не обращали ни малейшего внимания на облаченного в алое прелата, громогласно призывавшего их вернуться в бой. Не растерявшийся король Жан ринулся в бой во главе группы французских и английских рыцарей. Вместе с отрядами тамплиеров и госпитальеров, успевших оседлать коней, он сумел остановить атаку мусульман на христианский стан, а кардиналу в тот день было похвастаться ровным счетом нечем.
Разумеется, покорение Дамьетты разрешило бы все проблемы, но попытки взять ее разбивались о высокие стены и отчаянное сопротивление защитников. Двадцать первого августа 1219 года при попытке взять город при помощи штурмовых лестниц тамплиеры потеряли пятьдесят человек, а госпитальеры – тридцать два. Конечно, для армии в десятки тысяч человек – совсем немного, но для военных орденов потеря весьма существенная; тем более, что их роль в поддержании порядка с каждым днем все возрастала.
Епископ Акры, вознося восторженные хвалы поведению тамплиеров, писал: «Тамплиеры же были преисполнены духом Гедеона [Книга судей, гл. 6-8], и пример их вдохновлял прочих христиан». А германский поэт пошел даже дальше, перенеся тамплиеров в мир фантазий. Миннезингер Вольфрам фон Эшенбах, отправившийся в крестовый поход с отрядом германских солдат, испытывал благоговение перед духовным пылом и преданностью военных орденов Богу, особливо рыцарей-тамплиеров. В своей эпической поэме «Парсифаль» он приравнял тамплиеров к рыцарям Святого Грааля, чем уготовил им в легендах о рыцарях Круглого стола роль стражей замка Грааля. Вероятно, его духовное переосмысление кровавого действа, разыгравшегося перед ним в окружении невзгод и болезней, хотя бы отчасти было вдохновлено еще более выдающимся гостем, прибывшим, дабы принять участие в борьбе христиан.
Люди едва осмеливались поверить собственным ушам, когда по стану крестоносцев стрелой разлетелась эта весть. Они сбегались толпами, только бы хоть одним глазком поглядеть на знаменитого святого – брата Франциска Ассизского, вдруг оказавшегося среди них. Франциск надумал отправиться на место боев, ибо вопреки всем свидетельствам обратного (что верно и по сей день) – свято верил, что мира на Ближнем Востоке легко добиться, если только люди доброй воли сядут рядком и все обсудят ладком. Для кардинала Пелагия, видевшего в преклонении перед Франциском подрыв собственного авторитета, визит оказался неприятной неожиданностью, но он никак не мог возбранить гостю навестить султана аль-Камила под мирным флагом.
Султану доложили, что гость – святейший человек («христианский дервиш»), чрезвычайно почитаемый единоверцами, но когда тот предстал перед ним, мусульманский владыка был просто ошеломлен. Франциск, хранивший верность обету нищенства, явился к султану босиком, со спутанными волосами, в изодранном рубище и – что более всего потрясло аль-Камила – грязным и смрадным. Тем не менее, усадив Франциска на почетное место, султан выслушал его очень внимательно, предложил ему угощение, а по окончании аудиенции поднес богатые дары, каковые тот во исполнение обета нестяжания вынужден был отклонить. Франциска порадовало, что его приняли с таким уважением, но то было не уважение к человеку, причисленному собственной церковью к лику святых, а предписываемое культурой султана почтение ко всякому, кого Аллах осенил безумием. Оба не поняли друг друга ни на йоту.
Из Дамьетты сведения аль-Камилу доходили неутешительные: среди воинов запертого там гарнизона разгулялась болезнь, взимавшая свою гибельную дань, и долго им не продержаться. Донесения, поступавшие с северо-востока, тоже не радовали, указывая на возможность войны в Сирии, поскольку среднеазиатский шах Хорезма сумел захватить изрядную часть современного Ирана и Ирака и держал суннитского халифа Багдада в плену. В такой обстановке брат султана аль-Муаззам в Дамаске вряд ли уделит хоть толику своих войск для помощи Египту.
Чтобы распутать этот клубок, аль-Камил освободил пленного рыцаря-католика, дабы тот доставил крестоносцам послание: аль-Камил предлагал короткое перемирие, во время которого готов был обсудить вопрос о том, кому должен принадлежать Иерусалим. Перемирие христианские полководцы приняли, но от переговоров решительно отказались. Передышкой же обе стороны воспользовались, чтобы укрепить оборону. Тамплиеры употребили это время для тайного созыва в полевых условиях Великого Собора, где избрали пятнадцатым Великим Магистром закаленного в сражениях брата Педро де Монтегю. Избрание испанского тамплиера вождем ордена, почти целиком состоящего из французов, было в диковинку, но рыцари, должно быть, сочли, что испанцу будет куда проще найти общий язык с испанским кардиналом Пелагием.
И тут аль-Камил приготовил крестоносцам дивный сюрприз. На сей раз он освободил из плена даже двух католиков – видимо, чтобы оба вкупе удостоверили его поразительное предложение. Буде крестоносцы просто покинут Египет, он передаст им Иерусалим, центральную Палестину с Назаретом и Вифлеемом и территорию Галилеи. Мусульмане же оставят за собой только замки Трансиордании. Дабы скрепить сделку, султан вернет святую реликвию – Животворящий Крест Господень. Вот уж воистину полнейшая победа воинства Христова. Европейские дворяне и вместе с ними король Жан, рассчитывающий после возвращения страны стать ее правителем, призывали немедленно принять предложение.
Однако кардинал Пелагий встретил предложение султана в штыки, желая добиться абсолютной, безоговорочной победы над иноверцами, чтобы лично продиктовать им условия капитуляции. Командиры тамплиеров и госпитальеров тоже запротестовали, но по более реальным соображениям. Во-первых, Иерусалим и окрестные земли находятся в руках султанова брата аль-Муаззама Дамасского – так как же аль-Камил собирается отдать владения, которыми не распоряжается? Во-вторых, после заключения договора европейские паломники-крестоносцы отправятся по домам, возложив оборону вновь обретенных территорий на военные ордена, – а ведь стены Иерусалима разобраны, крепости в Галилее разрушены, и мусульмане смогут напасть когда вздумается, а после стремглав укрыться за Иорданом, в оставленных за собой замках Трансиордании. Тамплиеры жаждали снова обосноваться в мечети аль-Акса на месте храма Соломонова, но не на такой же шаткой основе! Единственным разумным выходом было потребовать, чтобы аль-Камил пополнил свое предложение еще и крепостями Трансиордании.
