Архиепископ же Иосия проследовал в Рим, дабы уведомить обо всем Папу, но тому скверные новости уже принесли посланцы из Генуи. И без того тщедушный и больной старик, Урбан III был просто не в состоянии снести такой удар, впал в черную меланхолию и 20 октября скончался. Его преемник, принявший имя Григория VIII, разослал призыв к крестовому походу всем христианским государям, напоминая, что падение Иерусалима и утрата Животворящего Креста Господня – прямое следствие того, что прежде они пропустили папские мольбы мимо ушей, предпочитая свои мелкотравчатые свары войне за Бога и Спасителя. Теперь же им надлежит искупить прошлые грехи, приняв крест священного похода. Любой крестоносец будет вознагражден полным отпущением грехов и вечным блаженством на небесах. Далее Папа провозгласил, что каждую пятницу в ближайшие пять лет надлежит блюсти строгий пост, а по средам и субботам подобает воздерживаться от мяса. А дабы подчеркнуть самоотверженность владык церкви, добавил, что и он, и все кардиналы, и все их родственники будут поститься еще и каждый понедельник.
Григорию VIII так и не довелось узнать, какие плоды принесли его старания, ибо сам он скончался, проведя на Престоле Петровом всего два месяца. Видимо, из-за паники по поводу утраты Иерусалима на выборы преемника ушло менее двух суток. Новый Папа нарек себя Климентом III. Прибегнув к более непосредственному, личному общению, нежели его предшественник, Климент III послал архиепископа Иосию Тирского продвигать крестовый поход к Генриху II Английскому и Филиппу Августу Французскому, а сам обратился к Фридриху I, государю Священной Римской империи, повсеместно известному как Фридрих Барбаросса.
Иосия Тирский застал английского и французского королей в один из тех редких моментов, когда оба были вместе – на сей раз обсуждая в Жизоре условия перемирия. Те уже ведали о падении Иерусалима, описанном во всех подробностях в письмах патриарха Антиохийского и Генрихова сына Ричарда, графа Пуату, уже успевшего принести обет крестоносца. Оба короля согласились лично принять участие в крестовом походе, предусмотрев в своем соглашении даже такие детали, как белые кресты для англичан, красные – для французов и зеленые – для фламандцев.
Генрих II Английский обложил всех подданных «саладиновой десятиной», попросив помочь в ее сборе тамплиеров, уже ставших опытными мытарями. Однако каковы же были их гнев и смущение, когда тамплиер брат Гилберт Хокстон попался на том, что без зазрения совести запускал руку в собранные средства. Очевидно, Генрих не винил в преступлении одиночки весь орден храмовников, поскольку не придал жалобе архиепископа Кентерберийского на тамплиеров ни малейшего значения.
Архиепископ получил письмо от рассерженного Конрада де Монферра из Тира. Судя по всему, тамплиеры растратили еще не все деньги, полученные от Генриха Английского в качестве епитимьи за убийство предшественника архиепископа – Томаса Беккета. Конрад требовал, чтобы эти средства передали ему для покрытия расходов на оборону
Тира, но Великий Магистр де Ридфор, не дав и ломаного гроша, непоколебимо стоял на своем. Конрад просил, чтобы архиепископ Кентерберийский и король Генрих приказали тамплиерам выдать деньги, но Генрих вмешиваться отказался – вероятно, потому что на месте де Ридфора поступил бы точно так же.
Приготовления к крестовому походу в Англии понемногу продвигались и шли бы еще лучше, если бы не темперамент принца Ричарда. Не вынося непокорности, будь там хоть трижды крестовый поход, он считал своим долгом наказать кое-кого из норовистых подданных в своем графстве Пуату, бросивших вызов его власти. После, вколотив в головы подданных малость ума, надумал отправиться в карательную экспедицию против графа Тулузского, что рассердило Филиппа Августа, в ответ посягнувшего на земли короля Генриха в Берри. Это, в свою очередь, разъярило Генриха, напавшего на французские территории короля Филиппа Августа. Ричард, среди добродетелей коего не числилось ни крупицы сыновней любви или уважения к отцу, без колебаний заключил альянс с Филиппом Августом против короля Генриха. Упоительное религиозное единомыслие, достигнутое в Жизоре с легкой руки архиепископа Тирского, выродилось в тривиальную междоусобицу.
Приняв присягу крестоносца в марте 1188 года, Фридрих I вызвался собрать самую большую христианскую рать изо всех ходивших в Святую Землю, но столь грандиозное предприятие требовало времени, а вот времени-то, как опасались жители осажденных городов Тир, Триполи и Антиохия, как раз и не было. Саладин сдержал свое обещание возобновить войну против христиан. Пока коленопреклоненный Фридрих I приносил священный обет крестоносца, Саладин снова выступил на завоевание Святой Земли. Он двинулся было к мощнейшему из замков госпитальеров Крак де-Шевалье, но затем решил обойти его стороной. Такое же решение он принял и после безуспешного штурма сильнейшего замка тамплиеров в Тортозе, предпочитая сперва разобраться с менее упорными мишенями, взяв прибрежные города Джабалу и Латтакию, расположенные между Тиром и Антиохией.
В июле, уступая просьбе королевы Сивиллы, султан надумал освободить короля Ги – вероятно, по политическим соображениям. При Конраде в Тире христиане сплотились, а теперь Саладин уже знал наверняка, что своей победой при Рогах Хаттин в немалой степени обязан расколу среди христианских предводителей, посеянному Ги де Лузиньяном и Великим Магистром де Ридфором. А возвращение христианского государя может снова расколоть христиан. Король Ги охотно поклялся больше никогда не подымать оружия против мусульман и отплыть за море, прочь от Святой Земли. Саладин согласился освободить заодно с ним еще десять дворян, в том числе и Амальрика, брата Ги и коннетабля королевства. Получив свободу, они поспешили в Триполи, где нашла убежище королева Сивилла вместе с юным графом Боэмундом, унаследовавшим титул после недавней смерти старого врага Ги – графа Раймунда Триполийского. Поприветствовать короля Ги из Тира прибыл Великий Магистр де Ридфор, надумав оттуда двинуться еще дальше на север, чтобы проинспектировать замки тамплиеров в Тортозе и на небольшом островке Руад. Король Ги отправился с ним – наверное, чтобы занять себя хоть чем-нибудь. В пути у них была масса времени для обсуждения планов, как восстановить Ги в нравах владыки королевства и прижать к ногтю надменного Конрада из Тира, побуждаемого последователями держаться, будто владыка суверенного государства.
Однако оба не могли толком измыслить, как остановить Саладина, понемногу подгребавшего под себя потрепанные остатки христианского королевства. Во всех замках военных орденов сказы валась серьезная нехватка людей, поэтому теперь эти крепости стали главным объектом для нападений. Саладин взял замок госпитальеров Сахьюн, затем двинулся далеко на север, чтобы захватить замки тамплиеров Баграс и Дарбезак, охранявшие перевал через Ермонские горы между Арменией и Антиохией. Свернув на юг, он покорил замок Сафед, хотя тамплиеры считали его неприступным.
Не забыл Саладин и о цели, игравшей для него почти такую же эмоциональную роль, как и сам Иерусалим – замке Керак ненавистного Рейнольда Шатильонского по ту сторону Иордана. Тамошние рыцари и ратники помогали Рейнольду во всех его беззаконных набегах на мусульман, и именно в Керак приводил Рейнольд пленных мусульман, чтобы продавать их работорговцам. Решив, что Керак надо подмять хотя бы ради собственного успокоения, Саладин отправил брата аль-Адила с войском обложить осадой могучий замок, возведенный на уступе высокой горы.
Катапульты против Керака были бесполезны, поэтому взять крепость можно было только измором. На это ушел месяц, но план удался. Как только у христиан закончилось пропитание, они съели всех своих лошадей, а там и всех птиц, собак и кошек в городе. Некоторые даже выталкивали за ворота своих женщин и детей, чтобы не кормить их, нимало не тревожась, что в горах арабы, схватив их, продадут в рабство. Некоторые пленницы повествовали о случаях людоедства в замке. Когда же христиане все-таки сдались в конце 1188 года, завоеватели не смогли отыскать во всей обширной крепости ни единой крохи съестного. А после падения соседнего замка Монреаль еще через пару недель все земли по обоим берегам Иордана стали владениями Саладина.
