— Если он вызывает у вас отвращение, вы должны прощать ему.

— Прощаю, да, но на хорошем расстоянии. Он дает мне повод для греха. Я же говорю вам — я выхожу из себя, когда вижу его.

Зерчи ухмыльнулся.

— Ладно, миссис Грейлес, я выслушаю вашу исповедь, но у меня есть кое-какие неотложные дела. Встретимся в часовне Богородицы в половине первого. В первой кабине. Это вам подойдет?

— Ай, благословение на вас, святой отец! — она радостно закивала головой. Аббат Зерчи мог поклясться, что голова Рэчел слабо вторит этим кивкам.

Он прогнал от себя эту мысль и направился в гараж. Постулант выкатил ему автомобиль. Он взобрался в него, набрал на диске код места назначения и утомленно откинулся в кресле. Робот осторожно повел автомобиль к воротам. Проезжая ворота, аббат увидел на обочине девушку. С ней был ребенок. Зерчи нажал кнопку «Сброс», и автомобиль остановился. «Ожидаю» — сообщил робот.

Девушка носила гипсовую повязку, — она охватывала ее бедро от талии до левого колена, — и опиралась на пару костылей и тяжело дышала. Каким-то образом она выбралась из домика для гостей и прошла через ворота, но, очевидно, дальше идти не могла. Ребенок держался за один из костылей и смотрел на движущиеся по шоссе машины.

Зерчи открыл дверцу автомобиля и поспешно вышел из кабины. Девушка взглянула на него, но быстро отвела взгляд.

— Почему это вы не в постели, дитя мое? — тихо спросил он. — Вам нельзя вставать, тем более с таким бедром. И куда вы собираетесь идти?

Она слегка сдвинулась с места, и лицо ее исказилось гримасой боли.

— В город, — ответила она. — Я должна идти. Это очень важно.

— Но не настолько, чтобы никто не мог сделать это за вас. Я попрошу брата…

— Нет, святой отец, нет! Никто, кроме меня, не сможет этого сделать. Я должна попасть в город.

Она лгала. Он был уверен, что она лгала.

— Хорошо, — сказал он. — Я отвезу вас в город. Я так или иначе заеду туда.

— Нет! Я пойду сама! Я… — Она сделала шаг и задохнулась. Он успел подхватить ее, прежде чем она упала.

— Даже если святой Христофор будет поддерживать ваши костыли, вы не дойдете до города, дитя мое. Пойдемте, я отведу вас назад, в постель.

— Я должна идти в город! — со злостью крикнула она. Испуганный ребенок начал монотонно плакать. Она попыталась успокоить его, но потом сникла.

— Хорошо, отец. Вы отвезете меня в город?

— Вам вообще нельзя ходить.

— А я говорю вам, что мне нужно идти!

— Ладно-ладно. Давайте я помогу вам сесть… и ребенку…

Ребенок истерически закричал, когда священник поднял его и усадил в автомобиль рядом с матерью. Он крепко вцепился в нее и возобновил свои монотонные всхлипывания. Из-за свободной влажной одежды и обожженных волос пол ребенка было трудно определить с первого взгляда, но аббат Зерчи решил, что это девочка.

Он снова набрал код. Автомобиль дождался просвета в дорожном движении, а затем вывернул на шоссе, на среднескоростную трассу. Две минуты спустя, когда они приблизились к лагерю Зеленой Звезды, он перешел на более медленную трассу.

Пятеро монахов маршировали перед палатками торжественной, одетой в капюшоны, линией пикета. Они ходили взад и вперед под вывеской лагеря милосердия, но старались не мешать при этом свободному проходу. На их свеженарисованных плакатах было написано:

Зерчи намеревался остановиться и поговорить с ними, но у него в машине была девушка, и он довольствовался только наблюдением, пока они проезжали мимо. Их медленная траурная процессия в рясах и капюшонах производила желанный эффект. Но было сомнительно, что Зеленая Звезда будет настолько смущена этим, что перенесет свой лагерь. Недавно небольшая толпа хеклеров,[179] как стало известно в аббатстве, выкрикивала оскорбления и кидала камни в плакаты, которые несли пикетчики. На обочине дороге стояли две полицейские машины, несколько полицейск х стояли рядом и с бесстрастными лицами наблюдали за происходящим. Поскольку толпа хеклеров появилась совершенно неожиданно, а полицейские машины — сразу же за ними, как раз вовремя, чтобы стать свидетелями того, как хеклеры пытались вырвать у пикетчиков плакаты, и поскольку официальный представитель Зеленой Звезды после этого пригрозил судебным постановлением, аббат предположил, что появление хеклеров было так же тщательно организовано, как и пикетирование, чтобы дать возможность чиновнику Зеленой Звезды получить судебное предписание. Вероятно, оно будет получено, но до удовлетворения запроса аббат Зерчи не собирался забирать послушников из пикета.

Он бросил взгляд на статую, которую лагерные рабочие установили возле ворот, и невольно вздрогнул. Он узнал в ней одно из фотомонтажных человеческих изображений, созданных на основе массовых психологических тестов, во время которых испытуемым давали рисунки и фотографии незнакомых людей и задавали разные вопросы, например: «С кем из них вы бы хотели познакомиться?» или «Кто из них, по-вашему, станет прекрасным отцом?», или «Кто из них, по-вашему, преступник?» Из этих тестов были выбраны «наиболее» или «наименее» предпочтительные лица, а затем с помощью вычислительной машины из массы результатов испытаний был смонтирован ряд «средних лиц», каждое из которых отражало усредненное мнение испытуемых.

Эта статуя, как обескураженно отметил Зерчи, имела заметное сходство с некоторыми наиболее женоподобными изображениями, которыми посредственные или более чем посредственные художники искаженно представляли Христа. До отвращения слащавое лицо, пустые глаза, притворно улыбающиеся губы и руки, широко расставленные, словно для объятия. Бедра были широкими, как у женщины, грудная клетка намекала на наличие грудей, если только это не были складки плаща. «Господь наш, распятый на Голгофе, — тихо вздохнул аббат Зерчи, — вот как толпа представляет тебя!» Он с трудом мог представить эту статую говорящей: «Позвольте придти ко мне малым детям», и совсем не мог представить, чтобы она сказала: «Отрекшиеся от меня прокляты будут на вечный огонь», или изгнала из храма менял. «Какие вопросы, — подумал он, — они задавали испытуемым, чтобы вызвать в воображении толпы это синтетическое лицо?» Это был всего лишь безымянный christus.[180]

Надпись на пьедестале гласила: «Успокоение». И Зеленая Звезда, конечно, должна была увидеть сходство с традиционным хорошеньким christus убогих художников. Но они взвалили его в кузов грузовика, прикрепили красный флажок к большому пальцу правой ноги и сходство стало трудно обнаружить.

Девушка держала руку на ручке двери и смотрела на пульт управления автомобилем. Зерчи быстро набрал на пульте «Скоростная трасса». Машина снова помчалась вперед, и девушка отпустила дверь.

— Сегодня много канюков, — тихо сказал он, глядя на небо через лобовое стекло.

Девушка сидела, не выражая никаких чувств. Он посмотрел на выражение ее лица.

— Вам больно, дочь моя?

— Это не имеет значения.

— Откройте эту боль небесам, дитя мое.

Она холодно посмотрела на него.

— Вы думаете, Богу это доставит удовольствие?

— Если вы откроете ее, то да.

— Я не могу представить себе Бога, которому доставляет удовольствие боль моего ребенка.

Священник вздрогнул.

— О, нет, нет! Не боль приятна Богу, дитя мое. Богу приятна стойкость души в вере, в надежде и в любви, несмотря на телесные страдания. Боль подобна отвратительному искушению. Богу не доставляют удовольствия искушения, которые терзают тело. Ему приятно, когда душа воспаряет над искушением и говорит: «Изыди, Сатана». То же самое и с болью, которая часто искушает нас отчаянием, гневом, потерей веры…

— Не тратьте напрасно слов, святой отец. Я не ропщу. Жалуется моя дочка, но она не понимает вашей проповеди. Ей может быть больнее моего, но она не может вас понять.