С трудом успокоив развоевавшихся детишек, мы принялись за работу — детям предстояло совершить утренний моцион, на обязательности которого настаивал Олег Меерович. Помимо утреннего умывания и туалета, психиатр требовал, чтобы дети самостоятельно заправляли свои кровати. На мой простодушный взгляд, это было совершенно невыполнимое требование, но дед уверял, что именно это действие, уборка собственного дома, отличает человека от животного, и настаивал на обязательности соблюдения ритуала.

Впрочем, дед сам контролировал выполнение своих требований, так что я со спокойной душой повел мальчиков в туалет, пока девочки во главе с психиатром застилали свои постели.

Черноволосый мальчик Гарик, почти без капризов согласившийся сесть на горшок, потому что семь унитазов на пятнадцать ребят очевидно не хватало, размотав рулон туалетной бумаги, выдал мне вдруг замечательную сентенцию:

— Дядя Антон! Вы знаете, что бумага на нашей планете совсем скоро кончится? А люди все какают и какают!..

Гарик Ованесян был одним из пяти детишек, кто вспомнил телефон своих родных — у него в какой-то передряге погибли мать с отцом, но жива была бабушка. Впрочем, бабушка оказалась совершенно глухой или слабоумной — я минут десять повторял ей одну и ту же фразу про Гарика, которого надо забрать, но она в ответ переспрашивала меня про пенсию, которую ей уже неделю никак не принесут из собеса.

В детдоме «Солнышко» оба телефона молчали с утра до вечера, а по остальным номерам, названным детишками, никаких осмысленных комментариев услышать не довелось — их озвучивали какие-то странные существа: либо алкоголики, находящиеся в перманентном запое, либо, что вернее, наркоманы, напрочь оторвавшиеся от реальности. Олег Меерович даже некоторое время записывал тексты, исходящие от этих абонентов, пока мы не напомнили доктору, что звонки стоят денег. А ведь с августа сотовые операторы подняли тарифы втрое…

Что там случилось с семьями наших детишек, кто обосновался в их квартирах, можно было только гадать. Впрочем, в детдом, как правило, и попадают дети асоциальных родителей, так что ничего удивительного в этой ситуации не было. Просто стало окончательно ясно, что спихнуть детей в ближайшее время будет некуда.

Я отмахнулся от печальных мыслей и погнал своих пацанов к раковинам — умываться. Пока дети возились в умывальнике, я раздумывал над очередной проблемой — полотенца за эти два дня уже успели приобрести отчетливый серый оттенок, но постирать их было нечем. То есть стиральная машина, слава президенту и его партийным спонсорам, в этом детском садике имелась, но вот стирального порошка не было ни грамма. Значит, придется выбираться в город, меняться с кем-нибудь, наверное, на спирт. Но это же будет целая войсковая операция — наверняка, глядя на Олега Мее-ровича, там захотят нас кинуть, поэтому придется убедительно доказывать, что ты не лох и можешь за себя постоять.

Вывод: чем меняться, проще сразу пристрелить и забрать всё даром.

Впрочем, так всегда проще.

Управившись с парнями, я повел их обратно в палаты, где строго-настрого приказал одеваться, не отвлекаясь на глупости. Дети принялись одеваться с каким-то неожиданным и подозрительным послушанием, и я заглянул даже под кровати в поисках подвоха, но ничего неожиданного там не увидел.

Девочки, завершившие туалет раньше, уже расселись на застеленных кроватях и щебетали на вечные темы — все ли мальчики дураки или есть среди них один неглупый, бросит ли самочка Маня самца Ваню из реа-лити-шоу про человекообразных кроликов «Землянка-2», а также действительно ли крем «О'кей» помогает от морщин так, как его рекламируют, или это все сплошной обман и бесстыдный пиар.

Вместе с Олегом Мееровичем мы отвели детей в столовую, где их ждала рисовая каша на порошковом молоке — дед сам сварил ее и сам разлил по тарелкам.

Вообще он оказался настоящим профессионалом в том, что касалось общепитовской кухни, и это было приятным сюрпризом.

Там же, в столовой, мы впервые рассказали детям, как им предстоит отныне жить днем, и расписали дежурства по самым старшим. Старшие, особенно мальуцики, сразу принялись ужасно важничать, обсуждая технологии обнаружения диверсантов на дальних подступах к объекту, а застенчивая третьеклашка Маша драбова, как самая грамотная и аккуратная девочка всех времен и народов, легко согласилась составить список дежурных. Потом, вручив мне список, она замерла, выразительно глядя на меня распахнутыми карими глазами, и я подумал, что она ждет конфету или что-нибудь подобное.

— Маш, у меня нет ничего вкусненького,— виновато развел я руками.— Но я обязательно раздобуду каких-нибудь конфет, завтра или послезавтра,— пообещал я, всерьез задумавшись, где в разгромленной Кашире можно найти конфеты. Наверное, опять на спирт придется выменивать.

— Мне не надо конфет, дядя Антон,— покачала кудряшками Маша.— Раз я буду дежурной, дайте мне, пожалуйста, свой пистолет. У вас ведь еще много пистолетов. Ну, пожалуйста, дайте мне один! — Она вдруг вцепилась в меня обеими руками, и я совершенно растерялся от этой неожиданной атаки.

— Ты что, боишься? — спросил я наугад, глупо улыбаясь.

— Да! Да!! Они вернутся! Они придут ночью. Я знаю. Я жду. Они и вас убьют, как Полину Ивановну и Дарью Семеновну! А если у меня будет пистолет, они до меня больше никогда не дотронутся… — Она наконец зарыдала, и я был этому рад. Лучше слушать невнятные рыдания, делая вид, что не понимаешь, о чем они плачут каждую ночь, чем выслушивать этот пронзительный, режущий сердце и корежащий душу речитатив. В голове даже Чужой затрепыхался, хотя никакой опасности рядом не было.

На мое счастье, в коридоре появился Олег Мееро-вич, без слов оценил ситуацию и увел Машу на кухню. Там он взялся мыть посуду, и ему добровольно остались помогать, помимо Маши, еще несколько старших девочек. Всех остальных детей я повел во двор — выгуливать, пока погода баловала скромным осенним солнышком и еще теплым, но уже резким, порывистым ветерком.

Самым удобным местом для наблюдения оказалась деревянная беседка, установленная посреди асфальтового озера двора. Там я прилег на неудобной — широкой, но короткой — лавочке и оттуда же через несколько минут заметил двух озабоченных женщин, которые смело форсировали пустырь между зданием садика и жилым массивом неподалеку.

Возле запертых ворот женщины встали, поставив на землю какие-то кастрюли, сумки, пакеты, и принялись призывно махать руками. Они заметили меня раньше, чем я их, и мне это не понравилось. Мне вообще ничего не нравилось с самого утра — кроме разве что рисовой каши на порошковом молоке.

Я неспешно поднялся и зашагал к воротам, привычно поправив помпу под левым плечом.

— Ох, сынок, а мы смотрим, детки в садике опять появились! — Первая женщина картинно всплеснула белыми пухлыми ручками, но улыбалась мне напряженно и тревожно. — По телевизору брешут, что вы из тех самых, «Восточных медведей»,— осторожно сказала вторая.

Я, усмехнувшись, небрежно приложил правый ку лак к виску, но этот жест оказал на женщин совершенно невероятное воздействие — они с видимым облегчением выдохнули: «Слава богу, действительно «гризли»!» — и уже повели беседу спокойно, по-деловому.

— Значит, так, сынки. Мы ваших деток покормим,помоем, спать уложим и сказку расскажем. Вы только сами не подведите — от злодеев защищайте, как по телевизору показывают.

Я молча уставился на этих женщин, и только мину ты через две до меня наконец стало доходить, за кого нас тут принимают. Спаси и сохрани — кажется, так звучит это заклинание? Но я уверен, что Иисус Христос был намного выше меня — выше во всех смыслах.

Вот ведь, кстати, вопиющая несправедливость — Иисус, понимаете ли, выше во всех смыслах, а спасать и сохранять должен я!

— Юлия Эдуардовна Назаретян, педиатр.— Первая женщина улыбнулась мне уже по-человечески, тепло и искренне.

— Валентина Владимировна Щепакова, бухгалтер,— представилась вторая, колыхнув немаленьким бюстом.