Прохожих, напротив, было много, но их вид радости не доставлял — это были хмурые, озабоченные люди, с недоверием и страхом разглядывающие почти каждую машину или группу людей.
Мы должны были забрать еще чету Васильевых, но они жили по пути к аэропорту, на проспекте Стачек, так что нам предстояло еще пересечь центр города, а потом всю его южную часть.
Смотреть на город было все более неприятно — в довершение картины разгрома на перекрестках не работали светофоры, причем гаишников и людей в форме, разумеется, и близко не было видно. Поэтому машины проезжали перекрестки, как в анекдотах, не по правилам движения, а по понятиям — чья машина больше или чей водила страшнее.
Наш микроавтобус пользовался уважением — еще в июле, сразу после покупки, мы раскрасили его в камуфляж и облепили наклейками с изображениями медведей в боевых стойках. Впрочем, с большей вероятностью нас опасались потому, что не было видно, кто именно сидит в таком большом и бронированном салоне…
Васильевы ждали нас уже во дворе — высокая, светловолосая Катя быстро затолкала таких же белобрысых близняшек в салон, уселась сама и потом, с облегчением выдохнув, сказала Ленке:
— Господи, как я рада, что мы улетаем отсюда! Се
годня ночью в доме просто какой-то кошмар творился.
Просто ужас!
Мы дождались, пока Валера закинет в салон дорожный чемодан и пару сумок, усядется сам и закроет Дверь, Потом раздались вопросы:
— Что было-то?
Валера небрежно отмахнулся, а Катя объяснила:
— Соседей приходили грабить. Человек тридцать
явились, какие-то таджики или туркмены, в общем, гастарбайтеры из Азии. А наш сосед — он тоже из тех краев, но давно уже в Питере живет, продуктовый магазин держит. Вот его соплеменники, видать, прознали про богатую квартирку и явились грабить.
— И чего? — оживился Палыч, выруливая со двора на проспект.
— Чего-чего! — раздраженно подхватила Катя.— Валерка, конечно, встал среди ночи, оделся и полез геройствовать! Идиот! — вдруг заорала она во весь голос и отвесила сидящему рядом Валере чувствительный подзатыльник, а потом закрыла лицо руками и заплакала.
— Вот грохнули бы тебя там, и что дальше ? Кто бы нас потом защищал? Сосед твой драгоценный? — сквозь слезы простонала она, отворачиваясь к окну.
— У меня работа такая — людей выручать,— виновато буркнул Васильев.
— Идиот! — снова заорала на него Катя, повернув покрасневшее лицо.— У тебя даже пистолет отобрали, чтобы ты никуда не лез, а ты все за свое, выручатель хренов!
— Правда, что ли, пистолет забрали? — не поверил я.
— Правда,— кивнул Валера.— Во избежание провокаций городское начальство распорядилось по всем отделам, чтоб менты, кто не на дежурстве, свое личное оружие сдали в оружейки. При себе оружие носить запрещено под угрозой немедленного увольнения.
— Охренеть… — только и смогли сказать мы с Палы-чем, глядя друг на друга круглыми глазами.
— Может, они специально все это делают, чтоб мародерам проще грабить было? Типа, заговор такой, все в доле,— предположила Ленка, осторожно поглаживая уснувшую Лизку по голове.
— Фигня! —тут же отозвался Палыч, не оборачиваясь.— Не надо искать заговора там, где речь идет об обыкновенном кретинизме. А в ГУВД сейчас одни кретины и заправляют. Им проще, если менты будут безоружными — значит, не придется отвечать за разные инциденты. А то, что мента прибить могут, так это дело житейское — не
генерала же прибьют. У генералов охрана вооруженная, и ее разоружать не будут ни при каких обстоятельствах. Мы помолчали немного, а потом я все-таки спросил: •— А ты как справился-то там, у соседа, один и без оружия?..
Валера поднял на меня свою нечесаную башку и поправил очки.
— Да вот, как-то справился,— как бы сам себе удивляясь, буркнул он.
— Он с пневматическим пугачом к соседям заявился. И начал орать, что всех перестреляет,— объяснила за него Катя.— Еще фуражку ментовскую нацепил, кретин! — Она уже справилась со своей истерикой и теперь лишь глубоко вздыхала, постепенно успокаиваясь.
— И чего? — пожелал узнать продолжение Палыч.
— Чего-чего! Сдриснули тут же, как будто их и не было,— ответил Валера, расправляя сутулые плечи.
— Да-а,— покачал головой Палыч.— Права Катька. Кретин ты, Валера, редкостный…
— У соседа две дочки, моим пацанам погодки. И жена беременная, на шестом месяце. Когда ночью его жена закричала, я с кровати и поднялся,— просто сказал Васильев, и мы все заткнулись, потому что тут и говорить было не о чем. И Палыч, и я, да и кто угодно в такой ситуации, разумеется, сделал бы то, что сделал Валерка. Все эти геройства, они ведь не для публики делаются. Если ты пройдешь мимо очевидного беспредела, тебя же потом совесть загрызет, что мог спасти человека, а вот взял и не спас…
Так что я понимал Валерку — мне тоже проще схлопотать по морде, чем пройти мимо. Морда заживет, а вот душа — навряд ли. Не дай бог, забили бы соседских детишек до смерти или как-нибудь надругались бы над соседкой — смог бы нормально жить после всего этого Валера? Конечно, нет. Не жизнь это была бы, а так, существование от рюмки к рюмке.
Мы выбрались на Пулковское шоссе, и сразу поток машин вокруг нас стал гуще и как-то нервнее, что ли.
Машины неслись беспорядочным роем. Некоторые, внезапно перестраиваясь, грубо подрезали соседей, но те не реагировали, как бывало, криками и демонстрацией среднего пальца, а упрямо рвались вперед, расчищая себе дорогу дальним светом или клаксонами.
— Как с цепи народ сорвался,— удивился Палыч,вцепившись в руль и выжимая газ до сотни.— Попробую оторваться от этих ненормальных…
Оторваться не получилось — сразу после поворота на аэропорт нам открылась огромная очередь из сотен, если не тысяч машин.
Мы встали в хвост, и Ленка озабоченно спросила:
— Мы успеем?
Я взглянул на часы — пять вечера. До посадки еще три часа.
— Успеем. Если что, побежим напрямик через поле — здесь всего километров семь.
— Да я и по полю проеду, если что… — отозвался Палыч, заглушая мотор и выбираясь наружу. Я вышел следом, потягиваясь и оглядываясь по сторонам.
Народ в очереди тоже повылезал из автомобилей и кучковался в группах, оживленно обсуждая ситуацию. Я подошел поближе и навострил уши.
— Закрыть границу не имеют права1! Сначала парламент должен принять закон. И вообще, это будет нарушение гражданских прав на свободу передвижения,— неуверенно убеждал соседей лысый круглолицый мужик, стоя возле такого же круглолицего серебристого «мерседеса».
— Ага-ага! А когда янки в свои вонючие Штаты мне визу не дали, это что было, не нарушение гражданских прав на свободу передвижения? — возразил атлетического вида гражданин в шортах и борцовской майке.
— .Если бы границу закрыли, очередь вообще бы не двигалась! А она двигается! — сказала темноволосая женщина, одетая, несмотря на жару, в глухой деловой костюм, где даже юбка была не мини, а намного ниже колена.
Тут у нее зазвонил телефон, и она одним торопливым движением выудила его из сумочки:
— Да, Василий Семенович! О, вы уже в аэропорту?Да, я знаю, но я не могу — здесь какая-то страшная пробка. Да, у меня все документы с собой. Я буду, я обязательно вам все передам, но мне надо проехать эти несколько километров. А как вы проехали? А самолеты летают?.. Что? Что они ищут?.. О боже!.. Да, я поняла…
Хорошо, Василий Семенович, до встречи.
Деловая мадам выключила трубу и совершенно потерянным голосом сказала своим собеседникам:
— Никакую границу никто не закрывал. Знаете, от чего такая пробка? Мне Василий Семенович рассказал, он уже в аэропорту.
Она обвела собравшихся совершенно безумными глазами, и на нее заорали сразу оба — и лысый, и атлет:
— Не томи, Кристина! Говори!
— В общем, прошлой ночью ограбили квартиру тещи генерала ГУВД. Вот менты и обыскивают все машины, ну, по списку ищут награбленное. А там, в награбленном, в основном ювелирка. Менты сверяют описания. А народ же везет с собой свое, разумеется. Отсюда и пробка. Никакой политики, короче. Просто люди свое бабло возвращают.
