Шелест поднял голову, и Линьков увидел в его глазах растерянность и какое-то детское, наивное изумление. Это настолько не вязалось со всем обликом Шелеста, что Линьков тоже растерялся и забормотал что-то насчет неуместных шуток, хотя по лицу Шелеста уже видел, что дело вовсе не шуточное.

Шелест непонимающе поглядел на него и снова нагнулся над чертежом.

— Нет, до чего надежно и просто! — изумленно сказал он, выпрямляясь. — Вот ведь: вроде и на поверхности лежит решение, а попробуй додумайся!.. — Он поглядел на Линькова. — Вы что, не поверили? Поверить трудно, я вас понимаю. Если б не это… — Он кивнул на чертеж. — Но, поскольку расчеты имеются… В общем, Стружков совершил переход во времени!

— Как это… переход? — растерянно проговорил Линьков. — Это ведь невозможно! Он мне сам говорил!

— Было невозможно, — почти будничным, деловым тоном ответил Шелест, — до вчерашнего дня. А тут вот, — он положил тяжелую короткопалую руку на чертеж, — содержится идея нового принципа… качественно нового принципа… Если хотите — открытия. Так что теперь положение существенно изменилось.

— Вы хотите сказать, — запинаясь, проговорил Линьков, — что он действительно…

Шелест кивнул, задумчиво, почти угрюмо глядя на чертеж.

— Именно это я хочу сказать, — пробормотал он. — Хотя и не могу в это поверить! Психика не срабатывает… — Он замолчал, смущенно усмехаясь и покачивая Толовой.

Линьков ошеломленно смотрел то на Шелеста, то на чертеж, то на хронокамеру. Борис Стружков, с которым он еще вчера говорил, отправился в прошлое? Прямо отсюда… вошел в хронокамеру, как в такси, и поехал? Поэтому и подставка такая большая, наверное. Хотя нет, подставка ведь не имеет отношения к делу, раз она здесь осталась? А Борис Стружков исчез… постепенно растаял, как тают брусочки в светящемся поле, — и вернулся в двадцатое мая… Но ведь нет сейчас никакого двадцатого мая, оно прошло, исчезло, сейчас двадцать четвертое, а двадцатое… вернуться в двадцатое — да это же невозможно! Существует только «сейчас». И эта лаборатория — сейчас, и я — сейчас, а «вчера» безвозвратно осталось позади! «Психика не срабатывает! — повторил он про себя слова Шелеста и усмехнулся. — Действительно: ни в какую не срабатывает психика, вопит во весь голос, сопротивляется! Нельзя в прошлое! Нельзя, чтобы Земля ходила вокруг Солнца — я своими глазами вижу, как Солнце крутится вокруг Земли!»

Шелест поглядел на него и опять усмехнулся.

— Тоже не можете свыкнуться? — сочувственно сказал он.

Линьков почему-то застеснялся и от смущения выпалил неожиданно для самого себя:

— Скажите… а вы уверены, что это… — он запнулся, но все же докончил, — ну, что это не мистификация?

Шелест неодобрительно покачал головой.

— Какая же мистификация? Вот ведь! — Он показал на чертеж. — Вы, конечно, не разбираетесь, но это — решение проблемы. Блестящее решение! Никогда бы я не поверил, что это можно сделать за один вечер! К тому же Стружков — экспериментатор. Если б это был теоретик — Левицкий, например… Да все равно и Левицкому пришлось бы повозиться… Нет, все верно, без обмана, чего уж! И мне бы радоваться, а я злюсь. Понимаете, от страха злюсь! Рано это, слишком рано, вот в чем беда!

— Вы имеете в виду — рано для науки? — неуверенно осведомился Линьков.

— Да нет. Для людей слишком рано! Не готовы они к этому!

— Вы считаете, — осторожно спросил Линьков, — что это может иметь большое практическое значение? В каком смысле?

— А кто его знает, в каком смысле! — сердито ответил Шелест. — Откуда нам это знать, если мы стоим у самых истоков? Пользы я, честно говоря, от этого никакой не усматриваю. В том виде, в каком оно есть сейчас, это открытие, конечно, великое — но пустое! Бесполезное! А вот вреда оно может наделать, если попадет в руки дуракам или мерзавцам. Да и вообще… Уже от перехода Стружкова произойдут какие-то последствия — почем я знаю, какие! Любые — в зависимости от характера воздействия… Вернее, не произойдут, а уже произошли.

— Ну, судя по тому, что мы с вами живы-здоровы и никаких перемен не видим, — заметил Линьков, — последствия не столь уж значительны…

— Да что мы с вами можем увидеть! Последствия-то будут не на нашей мировой линии, а на другой… на новой! Понимаете?

Линьков неопределенно хмыкнул: он далеко не был уверен, что понимает.

— Но попробуй это объяснить неспециалистам!.. — огорченно сказал Шелест. — Ничего ведь толком не объяснишь…

«Да уж, — подумал Линьков, — попробуй объясни все это. Скажут: чего там, просто ваш Стружков испугался разоблачения и сбежал. Почему-то, скажут, пока его никто ни в чем не подозревал, он никаких великих открытий не совершал и Левицкого спасать не пробовал… хотя была для этого самая нормальная возможность и даже обязанность! А приперли его к стенке, так он сразу эпохальное открытие совершил и тут же в прошлое полез? Опытный вы работник, товарищ Линьков, а позволяете себя за нос водить! Путешествие во времени! Что вы нас фантастикой-то кормите? Так вот и скажут, определенно!» Линьков вздохнул и поглядел на Шелеста: тот уселся за стол и, наморщив лоб, делал какие-то расчеты.

«Конечно, это не мистификация. Шелест — крупнейший специалист в этой области, его не проведешь. Стружков действительно ушел в прошлое. Отставим эмоции, преодолеем сопротивление психики, будем рассуждать логически. Значит, Стружков вернулся в двадцатое мая. Но ведь он там уже был? Как же так? Тихо, тихо, не будем поддаваться панике. Да, был. Значит… значит, там теперь уже двое Стружковых?»

— Игорь Владимирович, — робко спросил Линьков, — а что, Стружков… ну, там, в прошлом… он должен бил встретиться с самим собой?

Шелест поднял голову и посмотрел на Линькова невидящими глазами. Потом до него все же дошел смысл вопроса.

— Ну да… в принципе, конечно! Может и не встретиться нос к носу, но вообще-то… — Шелест снова глянул в расчеты, потом недовольно засопел, схватился за трубку, назвал номер. — Шелест говорит. Ну, давайте ваши цифры… Та-ак… А вы твердо уверены, что не ошибаетесь? Ну-ну, верю. Но странно… — Он положил трубку и повторил, будто раздумывая вслух: — Очень даже странно.

Он встал и подошел к ЭВМ. Линьков смотрел, как он медлительно выбивает дыры на перфокарте, и продолжал раздумывать: «Значит, один Борис сидит в библиотеке, а другой в это время появляется в лаборатории… ну да, в лаборатории, ведь камера могла переместить его только туда. Интересно, в котором часу он туда явился? Почему интересно? Стоп-стоп, что-то тут есть… Ах, вот оно что! Левицкий открывал дверь ключом, а в запертой лаборатории кто-то ждал его. Мы думали, что Левицкий дал этому человеку ключ. Но ведь все могло быть иначе…»

Линьков невидящими глазами смотрел на широкую спину Шелеста. Мысли проносились в его мозгу, обгоняя друг друга:

«Да, теперь приходится иначе оценивать многие факты, раз в их ряду становится переход в прошлое. Ведь это факт… теперь это факт, хоть и невероятный с виду. А если Стружков ушел в прошлое, то уже существуют его поступки в прошлом, и они меняют настоящее. А мы, выходит, ничего не знаем об этих изменениях… и не узнаем никогда».

Шелест гулко откашлялся и, держа перед глазами листок с расчетами, включил какой-то тумблер. На панели ЭВМ, вделанной в стену, начали перемигиваться короткие вспышки индикаторов — машина работала, заглатывая составленную Шелестом программу. Линьков вздохнул:

«Хорошо бы задать этой многоглазой умнице свои вопросы! А нельзя. В нее не введешь ни характеры Стружкова и Левицкого, ни их взаимоотношения. Дана помощь ЭВМ рассчитывать нечего, а самому тоже, пожалуй, не справиться… Попробуем все же… Что и как могло произойти в прошлом после появления Стружкова? Достоверно, пожалуй, лишь одно: что вышел он из камеры тут же, в лаборатории, — ведь камера перемещается только во времени, а не в пространстве. Ну, а дальше сплошной туман! Неизвестно даже, в котором часу Стружков там появился. Целился-то он, конечно, на вечер — не раньше чем часов на семь, надо полагать, — и на такое время, когда в лаборатории не будет никого, кроме Левицкого… Да, но из показаний Чернышева можно заключить, что там все время кто-то был, вплоть до одиннадцати. Так, может, это и был Стружков? Ведь в одиннадцать часов выходил из лаборатории именно он… Постой, но все это, наверное, происходило уже на другой мировой линии, раз Стружков вмешался в прошлое?… А кого же тогда видели Чернышев и Берестова? «Настоящего», «здешнего» Стружкова, который никуда не уходил и не переходил, а сидел в лаборатории? Но зачем он там сидел, какую роль играл в гибели Левицкого?… Ну, и так далее — вся серия вопросов, на которые нет никакого разумного ответа!