Но все же дам вам закончить эту тему.

«Однако же, достаточно хорошо уловив общий настрой книги, Ю.И. Мухин перед тем, как броситься доказывать отличные боевые качества советских пилотов, книгу в части, касающейся воздушных боев, читал недостаточно внимательно. Хартман сбил не 352 советских самолета, а 345. 7 оставшихся — американские «Мустанги», записанные за ним после нескольких вылетов против союзной авиации. И в книге есть описание боев с ними, которое мало отличается от остальных. Существенное отличие лишь одно — «Белокурого рыцаря» таки догнали. 8 самолетов, восемь отличных американских истребителей «Мустанг». (Немцы сами признавали, что «Мустанги» превосходили Ме-109G.) И не смогли сбить. 8 на одного, а выпрыгнул Хартман из самолета потому, что у него кончились патроны и горючее. Заметим, что это единственный бой за всю книгу, где у него кончаются патроны. Почему? Да потому что это вообще единственный полноценный воздушный бой во всей книге. Хартман сам признается, что воздушных боев не вел, а просто подбивал самолет, выходил из боя на скорости, набирал высоту и начинал атаку заново. В «каруселях» он, по крайней мере на Восточном фронте, не участвовал. Однако же «Мустанги» смогли его догнать. Тут великому воздушному снайперу стало не до снайперской стрельбы — начнешь прицеливаться, погонишься за одним, семеро догонят и наваляют. Великий снайпер решил лететь на базу, попутно отгоняя особо назойливых американцев короткими очередями. И доотгонялся. Кончились патроны, а потом и горючее, съеденное маневрами уклонения. Короче, воздушную победу американцы себе честно заработали. Однако сам Хартман, трофей куда более ценный, чем потрепанный Ме-109, ушел. Итого: конец войны, американские пилоты на «лучших в мире самолетах Р-51» ввосьмером сбить Хартмана не могут. Вот вам уровень союзнических пилотов-истребителей конца войны».

А зачем американцам тратить патроны, если Хартман сам сиганул из самолета? Какую ценность представляет из себя пилот, трусливо бросающий свою машину? Однако вам этого не понять. Дело в другом.

В эту туфту, надиктованную Хартманом американцам, могут поверить только люди, которым по жизни остается только верить кому-нибудь. Прочтя Ваше предложение: «…попутно отгоняя особо назойливых американцев короткими очередями», — вспомнил юмореску Задорнова, в которой тот зачитал строчку из милицейского рапорта: «Убегая от преступников, я шесть раз выстрелил задом».

Из чего Хартман стрелял короткими очередями по догонявшим его американцам? Ведь у истребителя все оружие направлено вперед, по этой же причине американских истребителей не могло быть ни впереди, ни сбоку. Вы исказили то, что болтал Хартман, но сделали эпизод более точным: у американских летчиков наверняка не было противогазов, и Хартман таким образом действительно мог их отогнать даже «короткими очередями».

Сам же Хартман дает две взаимоисключающие версии этого боя: по одной он удирал, а по другой вел бой — «крутил карусель», т. е. глубокими виражами, или боевыми разворотами, заходя американцам в хвост.

Вторая версия — наглая брехня по многим причинам.

Если бы он вел бой хотя бы несколько секунд, то, даже бросив самолет, мог бы сказать, что его сбили, и не позориться трусливым прыжком из неповрежденного самолета. Но дело-то происходило над немецкой территорией, и бой-то уж увидели бы все, если бы он был. Так что — боя не было.

Аэродром Хартмана находился в нескольких минутах лета от цели американских бомбардировщиков — Плоешти. А американцы прилетели из Италии с подвесными баками. С чего бы они час (пока у Хартмана бензин не кончился) летали с ним или за ним или крутили с ним «карусель»? А на каком горючем им возвращаться в Италию?

Кто бы отпустил из строя 8 истребителей гоняться за одним удирающим истребителем немцев, когда остальные немецкие истребители атакуют американские бомбардировщики?

Престарелый Хартман (когда он диктовал свои мемуары, то был уже в возрасте сивого мерина) вешал на уши придурковатым американским журналистам такую героическую лапшу: «Буби, Буби, сзади! Отрывайся! Отрывайся!» — голос сержанта Юнгеpa загремел в головных телефонах.

Эрих толкнул ручку вперед, переходя в крутое пике. Он почувствовал, как глаза вылезают из орбит. Эрих едва не ударился головой о фонарь, когда отрицательное ускорение заставило затрещать привязные ремни. Крутой левой спиралью на полном газу Белокурый Рыцарь пошел вниз, и «Мустанги» висели у него на хвосте.

«Возвращайся на базу один, я вернусь самостоятельно», — приказал он по радио. Это даст Юнгеру шанс. Слишком много проклятых американских истребителей набросилось на них. Целые орды мчались за Эрихом, полные решимости не позволить одинокому «мессершмитту» ускользнуть».[195]

Истребители летали в паре именно потому, что так легче защищаться в условиях превосходства противника. Легче всего сбить истребитель, зайдя ему в хвост (не надо выносить прицел для упреждения).

Одиночный истребитель отбить атаку на себя из задней полусферы не может. Поэтому и нужен второй истребитель — ведомый. Он летит сзади, в 300 — 400-х м, и, когда противник заходит в хвост ведущему, ведомый открывает по нему огонь, защищая своего ведущего от атак сзади. Если самолетов противника много, то обороняющиеся становятся в круг — летают по кругу в горизонтальной плоскости, стараясь вытягивать этот круг в сторону своих войск или возможной помощи. В этом случае самолеты противника не могут зайти в хвост никому из летающих в круге, поскольку следующий их собьет. Противник вынужден атаковать круг либо сверху, либо сбоку, либо снизу, но в любом случае ему очень трудно прицеливаться: расстояние до цели сокращается стремительно, цель смещается поперек движения атакующего и стрелять нужно не в цель, а в некую точку пространства перед целью, в которой теоретически должны встретиться цель и снаряды. Но чтобы стать в оборонительный круг, нужно хотя бы два самолета, почему они в одиночку и не летали.

Хартман врет, что приказал ведомому спасаться: ведомый в той ситуации спасал и его, и себя. Если бы он дал такую команду, то это было бы убийством ведомого, поскольку это Хартман его бросал одного, и за ведомым тоже могли погнаться пресловутые 8 «Мустангов».

Ведомый этой команды не выполнил бы, поскольку если бы Хартман погиб, то ведомого расстреляли бы за то, что он бросил ведущего в бою. Хартман врет, врет и врет. Почему? Потому что дело, что очевидно, происходило так.

Это другие немецкие летчики атаковали бомбардировщики и гибли от их огня и огня прикрывающих истребителей. А Хартман всю войну заходил со стороны солнца, выбирал подбитый, отставший или зазевавшийся истребитель сопровождения, стремительно атаковал его и немедленно удирал на форсаже. Наши истребители догнать его не могли, да и не хотели надолго бросить строй охраняемых бомбардировщиков.

И в этом бою Хартман неверняка применил наработанный прием, но когда начал удирать, оказалось, что «Мустанги» более скоростные и Хартман не может от них оторваться даже на форсаже и с набором скорости в пикировании. Такого у него еще не было и он, перетрусив, выбросился с парашютом. А ведомый, успешно выйдя из боя, оторвался от «Мустангов» и благополучно вернулся на свой аэродром. И об этом позоре в Люфтваффе, надо думать, знали многие, иначе Хартман придумал бы байку подостовернее.

Нет, не убедил меня Андрей Морозов в том, что немцы действительно имели столько побед над нашими летчиками, сколько они себе приписывали в пропагандистских целях. Вообще-то даже иностранные историки видят, что в этих немецких победах что-то не то, но, опять же из пропагандистских соображений, не обсуждают причины бросающихся в глаза несоответствий.

Скажем, упомянутый М. Спик в книге «Асы Люфтваффе» пишет: «Другим отличием люфтваффе от ВВС союзников была система баллов за победы, хотя она использовалась в боях на Западном фронте только начиная с 1943 года. Полбалла присуждалось пилоту за уничтожение уже поврежденного двухмоторного самолета противника, один балл — за сбитый одномоторный самолет, нанесение повреждений двухмоторной машине или окончательное уничтожение поврежденного четырехмоторного бомбардировщика; два балла присуждались за сбитый двухмоторный самолет или за вывод из строя многомоторного вражеского бомбардировщика, и, наконец, тремя баллами оценивалось уничтожение четырехмоторного бомбардировщика противника. Как мы убедимся ниже, последний из перечисленных пунктов было выполнить особенно сложно.