Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Давайте подробнее об этой операции. Грузят тело человека в кузов так. Берут его под мышки и тащат до борта, затем, захватив одной рукой под руку, а другой под промежность, рывком поднимают, чтобы он лег на пол кузова или на борт (если его лень открыть) центром тяжести (на живот), а после этого забрасывают в кузов его ноги. Готово!

Теперь посмотрите на технологию, предложенную Хартманом. Если человека положить на брезент и поднять за оба конца полотнища, то тело сложится и получится что-то вроде мешка с центром тяжести в самом низу. Как такой мешок поднять на платформу кузова? Это надо, как штангисту, руки с краем полотнища поднимать вверх, что страшно неудобно, а для азиатов, которые обычно ниже европейцев, и невозможно. Значит, одному надо лезть в кузов, становиться на колени и попытаться захватить свой край полотнища, встать с ним и потом практически самому (второму надо поддерживать свой край) втягивать тело в кузов. Чтобы азиаты (да и русские) делали такую дурную работу, требуются очень веские основания и не те, о которых сказал Хартман.

У человека около 5 литров крови, когда он ранен — она вытекает, одежда и руки, которыми он зажимает рану, окрашиваются кровью. У Хартмана крови не было, и все поверили, что он ранен?!

Чему поверил доктор, не видя ни крови, ни гематом? Или этот доктор за 2 года войны симулянтов не видел и поверил в какое-то необычное ранение? Хартман кричал от боли, а доктор ему даже морфия не впрыснул?

Короче, вся эта байка с ранением и с тем, что в нее поверили, шита белыми нитками.

Но остается факт — солдаты, видя, что перед ними крепкий мускулистый мужик, не приняли никаких мер безопасности — не связали его. Да, он стонал и делал вид, что не держится на ногах. Но ведь без крови и следов контузии это должно было вызвать еще большее подозрение, тем более у «азиатов». Да они бы его связали по рукам и ногам и еще бы для верности стукнули прикладом по «тыкве». А вместо этого солдат оставался в кузове с Хартманом один на один. При езде в пустом кузове по проселкам ничего, в том числе и винтовку, держать в руках невозможно — ими нужно держаться за борта, чтобы тебя не бросало по кузову. Почему этот солдат и без оружия не боялся, что Хартман на него нападет? Не боятся только тогда, когда чувствуют свое огромное преимущество, но физического преимущества не было, а криками о боли «азиатов» (и именно их), повторяю, не обмануть. Остается одно — солдаты презирали Хартмана до такой степени, что потеряли осторожность и перестали бояться.

Все сомнения сводятся к одному вопросу — что Хартман сделал такого, что вызвал презрение, превысившее чувство самосохранения? Валялся в ногах, плакал, унижался, кричал: «Гитлер капут, камрады»? Наверное, но вряд ли бы «азиаты» слишком поверили и этому.

Версию о том, что произошло, мне подсказал следующий факт. Во всей биографии Хартмана он ни разу не затрагивает тему запаха, хотя был он в разных местах и в разных обстоятельствах. А в эпизоде своего плена он дважды вспоминает (спустя десятилетия) о запахах. Причем, если в первом случае, допустим, он просто хотел оскорбить солдат, то почему он держит в памяти, что от врача пахло не карболкой, а одеколоном?

Не знаю, прав ли я, но думаю, Хартману вбились в голову запахи оттого, что на протяжении всего этого события его преследовал какой-то запах, о котором он и говорить не может, и забыть его не в состоянии. Не имея возможности говорить об этом запахе, он говорит о других.

Давайте сведем вместе такие обстоятельства:

— врач не оказывает никакой помощи ценному «языку», офицеру;

— солдаты таскают его на брезенте, вместо того чтобы, подхватив под промежность, вбросить в кузов;

— его преследовал какой-то запах;

— о себе сказал, что его грузили, «как кучу мокрого белья», хотя белье никогда на брезенте не носят, откуда эта ассоциация — «мокрого»?

— солдаты презирали его до потери чувства осторожности;

— он описывает всех, как очень ласковых к нему, заклятому врагу, — способ убедить всех в том, что к нему не было презрения;

— он зачем-то счел нужным вспомнить, что не завтракал.

Достаточно много вопросов, чтобы не попытаться объединить их одним ответом. Он такой. Когда Хартман неожиданно для себя увидел, что из грузовика выходят советские солдаты, то от страха с ним приключилась «медвежья болезнь». Думаю, что во фронтовых условиях это не столь уж редкое явление, хотя оно и не сильно украшает белокурого рыцаря Рейха. Во всяком случае, надо признать, что и эта тевтонская хитрость ему удалась. Счастливчик!

* * *

Возникает вопрос: почему немецкая пропаганда назначила в «герои» именно Хартмана? Думаю, что он подходил по внешним данным для ведомства Геббельса. Ведь что в тот момент требовалось? Нужно было, чтобы тысячи молодых немцев сели в самолеты и храбро ринулись на русских, нужен был пример того, что это не так уж и трудно, что русских можно бить пачками. Для примера нужен был молодой немец и, само собой, фотогеничный. Хартман подходил идеально.

Судя по всему, пропагандисты готовили нескольких «героев», но те слишком ответственно подошли к этому делу и погибли. Скажем, в Курской битве погиб Г. Штрассель, 25 лет. С начала войны по конец 1942 года у него при 150 боевых вылетах было 14 побед. Но перед Курской битвой из него явно начали делать героя: в июне 1943 года ему записали 18 побед, а с начала битвы — с 5 по 8 июля — ему записали 30 побед и довели счет до 67. (У Хартмана на 5 июля 1943 года числилось 15 побед с ноября 1942 года.) Поэтому не исключено, что Штрассель стал бы «лучшим асом мира», если бы его карьеру 8 июля не прервал капитан Силуков196.

Свято место не бывает пусто, и героем начали делать Хартмана, разрешая этому трусу приписывать себе неимоверное количество побед.

Глава 8. Воздушные бои на Востоке

Надо видеть

Профессионалами у нас считаются те, кто получает деньги за какую-то работу, а поскольку для исполнения этой работы требуются знания, то профессионал — это тот, кто получает деньги за то, что он якобы знает то, за что получает деньги. Однако жизнь показывает, что очень часто за словом «профессионал» прячется тупой бездельник, который деньги получает, а знаний не имеет. И в этом плане гораздо авторитетнее выглядят дилетанты (любители), которые деньги за свои знания не получают, а накапливают специальные знания, потому что это их увлекает и делает жизнь интереснее. Они действительно часто знают больше, нежели «профессионалы».

Но для любителей существует опасность, и они должны о ней знать. Каким бы тупым ни был профессионал, но он часто видел то, что знает, он имеет образное представление о предмете. Вот, скажем, глупый офицер, который мало знает и о своем деле, и о войне. Но он видел танк, он водил его на учениях, он стрелял из него. Танк для него — это не картинка в книжке, как для любителя. Поэтому любителю, чтобы действительно разбираться в предмете увлечения, нужно иметь фантазию, нужно уметь воображать то, о чем читаешь. Иначе любитель будет просто запоминать слова и, сколько бы много он их ни запомнил, без воображения он останется профаном.

Что я имею в виду? Вот вы читаете, скажем, описание боя. Параллельно с прочитанным у вас в воображении должна возникать картина этого боя. Автор пишет про окоп, пушку, пушка заряжается, стреляет и т. д. И у вас в уме должна возникать картина окопа, казенная часть пушки, снаряды, прицел, то, что видно в прицеле, и т. д. Может случиться, что в какой-то момент у вас картина исчезнет, поскольку вы наткнетесь на непонятный текст, — вы не в состоянии будете сообразить то, о чем пишет автор. И тут одно из двух: либо вы недостаточно знаете детали предмета и вам нужно их дополнительно изучить, либо автор врет и того, о чем он пишет, быть не может. Если вы в себе способность к фантазированию не развиваете, то вам остается либо верить в то, что вы прочитали, либо не верить. Вам будет не до понимания. Вот почему доктор Базарный и вопиет, что у детей нужно с ранних лет развивать образное восприятие знаний, а не их механическое запоминание.

63
{"b":"107597","o":1}