Спасибо за книгу Хаецкой. Вдруг оказалось, это книга о том, что мир неисчерпаемо многомерен, он включает в себя все миры, которые только можно вообразить, разом. И есть только два сорта людей: одни в это не верят, а другие это знают. Именно знают, и здесь нет никакого «верю – не верю». Ведь грань между мирами не просто условна, ее не существует вовсе, и все, что нужно, чтобы войти в другой мир, – это разрешить себе его увидеть. Без ритуалов, заклинаний, особых мест и мистических проводников. Именно так начинает видеть один из миров, на которые расслаивается Петербург Хаецкой, герой «Царицы вод и осьминогов». На его псевдоинициации, которой оборачивается костюмированная вечеринка, не происходит ровным счетом ничего – пустой, маловыразительный трёп, но именно он таинственным образом фокусирует зрение героя, позволяя различить на привычных улицах странных, словно просочившихся со страниц Лавкрафта персонажей, – и разве мы можем сказать, что они так уж незнакомы нам самим? Вспомните же, вот эти «в грязных шароварах, босые, в балахонах или вовсе полунагие, с острым горбиком между лопаток, согнутые, кривобокие, чрезмерно тучные или, наоборот, ужасно тощие» – мы ведь встречаем их, сталкиваемся с ними ежедневно, иной раз даже касаемся и тут же гоним прочь из мыслей и памяти, судорожно цепляясь за привычный мирок.

Но чужое лишь на первый взгляд кажется жутким и отвратительным. Владычица «детей влаги» – прекрасная женщина, нисколько не похожая на Ктулху. Хотя, возможно, именно Ктулху ворочается в заливе во время чудовищного наводнения 2024 года, – но разве в том мире, который мы привыкли называть обыденным, природные силы менее страшны?

Грани нет – и из текучего, сочащегося водой и слизью мира прозерпиниан мы шагаем в каменный, твердый и мощный мир троллей.

Бессмысленно гадать, тролли ли похищают человеческих детей или люди – трольчат. Границы нет, а дети еще не умеют, подобно взрослым, держаться за привычную реальность, за ними не уследишь, и вот уже в детском доме оказывается тролль по имени Петр Иванович («Петр» означает «камень», такая простая символика вполне под стать существам, чья плоть – скала), а за безымянной человеческой девочкой бережно и печально ухаживает знатная троллиха. Неужели тролли ходят по нашим улицам?! Что ж, теперь, когда вы уже всё знаете, сможете ли вы утверждать, что не видели их?

И, право же, пугаться здесь нечего. Мир троллей, описанный Хаецкой, по-своему прекрасен: это мир сильных и чистых эмоций, мир существ, обладающих непоколебимой цельностью духа, мир тех, кто никогда не сдается – и лишь потому, а вовсе не благодаря физической силе побеждает.

Куда более странным, болезненным и мрачным выглядит мир в повести «Дочь Адольфа». Нищета духовная и физическая давно источили его, и он расползся бы гнилой плесенью, если бы не единственная сила, которая еще держит в человеческой оболочке душу, – любовь. Ничем не замутненная, яростная, наивная и не задающая лишних вопросов любовь дочери к отцу и отца к дочери. И вся грязь мутных времен стекает с этих двоих, как с ограненного алмаза, – ей не за что уцепиться, некуда впитаться. Этому веришь безусловно, но странно: из всего сборника именно эта, единственная реалистическая повесть, где нет ни осьминогоподобных существ с дальней планеты, ни фей-крестных, ни троллей, ни фэйри, читается, словно страшная сказка. Со счастливым концом – и все равно страшная.

А что мы сами? Кто же мы сами? Ведь миров бесконечное множество, и неисчислимы странные существа, перетекающие из реальности в реальность. «Я не птица и вообще не уверена в том, что у меня есть крылья, но я летаю, определенно», – почти случайно проговаривается автор. А вы? Что можете вы? Меняться от доверчивого женского взгляда? Видеть иную реальность, сочащуюся сквозь поры нашей? Останавливать грудью мчащиеся автомобили? Придумывать зверей, которых никогда не было? Говорить с вдохновением, которое сминает и подхватывает людские души? Но ведь что-то вы точно можете!

Я только что закончила читать Хаецкую. «Тролли в городе» – это прежде всего песня Петербургу, Васильевскому острову. С его холодными углами и неярким мороком. Всякий, кто любит Петербург, кто пытался прожить хотя бы один день его частью, будет рад заблудиться в капканных садах этой книжки.

Про «Дочь Адольфа» писать очень трудно. На мой взгляд, это великая вещь. Неисчерпаемая тема отцов-детей повернута такой неожиданной стороной, настолько по-нутряному человечно, что пространство книги обживается и становится совершенно своим. Эту короткую повесть надо изучать, есть ложкой. Ее надо читать на ночь и по утрам. Ее надо держать под рукой, всегда.

Привет!

Слушай, Питер в «Троллях» – совсем мой и узнаваемый; когда я первый раз попала на Васильевский, шел дождь, а когда на Васильевском дождь, кажется, что граница реальности открыта, даже если не встретишь ни одного тролля и ящера. В книге Хаецкой эта граница не просто открыта, она смыта напрочь, сказка перестает быть сказкой, все возможно, и пространство расширяется настолько, что в нем умещается вся правда про людей и про город, и вообще про все. А «Дочь Адольфа», пожалуй, лучшая история о любви, и очень хорошо, что она вошла в эту книгу.

О тайной жизни предметов знает каждый, кто не дурак.

Стоит отвернуться – и они начинают дышать, шевелиться, отползать и замышлять. Иногда, если правильно и вовремя скосить глаза, можно кое-что такое заметить и понять.

О тайной жизни самой жизни, напротив, знают совсем некоторые, и еще довольно-таки немногочисленный состав населения смутно догадывается. Поэтому совсем, совсем не каждый может взять и написать об этом книжку.

О том, что стоит зазеваться, отвлечься – и вот уже каменный незнакомец вступил в сговор с резиновыми перчатками, натянул их – куда надо натянул, куда надо! – и заявился в гости, запросто, потолковать о невестах, о двойниках, о башмачках. Может еще и аквариум с собой припереть, но это не всегда, это редко.

Стоит зазеваться. Но стоит и не зазеваться – и тоже еще неизвестно, поможет ли. И надо ли. И страшно ли это – или, наоборот, как раз хорошо и интересно.

Это я к чему? Это я к тому, что мы что-то разучились доверять миру, в котором происходит разное, а не только привычное и понятное, – а это неправильно.

Так что давайте-ка учиться обратно и жить как тролли люди, которым повезло.

А что? Разве нет?

Давайте-давайте.

А то сами знаете, что будет.