Хьюберт продолжил молитву, монахи отвечали ему, а Микаэла на мгновение отвлеклась, стараясь не думать об этой мраморной плите, которую Ран, Манфред, Таммарон и помогавшие им монахи, медленно опускали поверх саркофага… Все было лучше, чем думать о том человеке, который покоился сейчас в этом гробу, а ведь ей даже не позволили его увидеть, после того как привезли сюда в собор… Нет, ей не хотелось помнить его таким, не нужно вспоминать это обескровленное неподвижное тело, эти затуманенные серые глаза, этот погребальный саван и гроб… руку, отсеченную от тела. Сильную изящную руку, что должна была уверенно сжимать бразды правления… Руку, что так часто дарила ей наслаждение…

Зажмурившись, она заставила себя перестать думать и об этом тоже, и на миг отпустила плечо Оуэна, чтобы вытереть слезы под вдовьей вуалью.

Мальчик стоял прямо перед ней, и слезы катились по его щекам. Папу-рыцаря он изо всех сил прижимал к груди. Справа от королевы, чуть покачиваясь, держался Катан, а рядом с ним неотступно находился отвратительный Галлард де Бреффни. За могилой Райсема находились могилы трех последних королей Халдейнов: Синхила и его несчастных сыновей.

Изваяния, высеченные на крышках саркофагов, изображали тех, кто покоился внутри. Скульпторы постарались представить их в наилучшем виде, и даже Алрой, слабый и болезненный, выглядел здесь здоровым и полным жизни юношей, сорванным безжалостной рукой смерти в расцвете своей молодости. Микаэла задумалась, каким изобразит художник ее Райсема, который, возможно, был самым отважным из них из всех…

– Дражайшие братья и сестры, – произнес Хьюберт. – Мы будем с верой и любовью вспоминать брата нашего, Райса-Майкла Элистера, которого Господь взял к себе и избавил от испытаний бренного мира…

Они все преклонили колена для последней молитвы, и Катан оперся рукой о край саркофага Джавана, лбом упираясь в прохладный камень.

То, что Райсем тоже оказался здесь, и так скоро, по-прежнему казалось ему величайшей несправедливостью. С такой отвагой, с такой верой в свои силы, как он мог не преуспеть? Неужто никто и никогда не сможет свалить власть старых регентов? Отчасти он винил в этом короля Синхила, который сделал столь неразумный выбор.

После его смерти казалось, что звезда Халдейнов начала свое стремительное падение. Он отчаянно надеялся, что именно Райсему удастся вернуть Халдейнам утраченную славу и величие, в особенности после той судьбы, что постигла Джавана. Но теперь, даже если обстоятельства сложатся наилучшим образом, пройдет много лет, пока наследник Райсема, юный Оуэн, повзрослеет достаточно, чтобы исполнить мечту своего отца.

– Kyrie eleison… kyrie eleison… Christe eleison… Pater noster…

Скорбь тяжким гнетом давила ему на плечи, и к этому примешивалась еще физическая слабость и действие наркотиков, которыми его напичкали, так что больше всего сейчас Катану хотелось разразиться беспомощными рыданиями, однако он сумел, сосредоточившись на привычных словах молитвы, все же взять себя в руки.

Наверняка еще не все потеряно. Друзья спешат на помощь. Поспеют ли они вовремя, еще неизвестно, но, возможно, они сумеют добиться исполнения последней воли Райсема.

– A porti inferi.

– Erue, Domine, animam eius.

Из врат ада вызволи его душу, Господи. Да упокоится он с миром… Аминь.

– Domine, exaudi orationem meam… – молился Хьюберт.

И Катан тоже принялся молиться, чуть заметно шевеля губами:

– О, Господи, услышь мою мольбу, и позволь мне воззвать к тебе. Отмсти за него, Господи. Враги принесли его в жертву своим нечестивым помыслам, творя зло во имя Твое. Порази их, Господи. Дай силу тем, кто желает исполнить его волю и сделай меня орудием в руках Твоих, Господи. Руками моими исправь причиненное зло, прошу Тебя, Господи.

– Господи, молим тебя даровать милосердие рабу твоему, Райсу-Майклу Элистеру, которому ты повелел оставить мир сей, – молился Хьюберт, и Катан поразился, насколько фальшиво звучит молитва архиепископа. – И пусть он, всегда исполнявший верно волю твою, за деяния свои не понесет кары, но обретет место в свете и покое, вместе с ангелами небесными. К Христу, Господу нашему, взываю. Аминь.

– Аминь, – раздался ответ.

– О, великий и всемогущий Судия над живыми и мертвыми, пред коим все мы предстанем в конце жизни своей, дабы дать отчет о делах своих, молим Тебя, пусть смерть эта глубоко тронет наши сердца, и когда мы предаем земле тело раба Твоего Райса-Майкла Элистера, напомни нам о собственной бренности и близкой смерти, и не дай нам уклониться с путей Твоих и верно следовать заповедям Твоим, дабы, после того как покинем мы мир сей, Ты был бы милосерден к нам, и вознес нас к счастью вечному. Аминь.

– И даруй ему, Господи, вечный покой, – поддержал Хьюберта Секорим.

– И да воссияет над ним свет вечный.

– И да упокоится он в мире.

– Аминь.

– И пусть душа его, и души всех истинно верующих милостью Божией упокоятся в мире.

– Аминь.

Завершив молитву, Хьюберт осенил себя крестным знамением и с трудом поднялся на ноги, ухватившись за край саркофага. «Большой Георгий» продолжал звонить где-то вдалеке. Секорим извлек из боковой ниши канделябр с тремя незажженными свечками и поставил на крышку саркофага, тогда как Хьюберт, взяв вощеный фитиль, поджег его от ближайшего факела, и подозвал к себе Микаэлу, Катана и маленького Оуэна.

– Вы можете каждый зажечь по свече, ваши величества, – произнес он негромко, протягивая фитиль, – присоединяя свои молитвы к нашим.

Микаэла, взяв себя в руки, откинула назад вуаль, затем подняла Оуэна и свободной рукой взяв фитиль у Хьюберта, зажгла первую свечу, после чего, вложив фитиль в ручонку сына, помогла ему сделать то же самое со второй.

– Да благословит Бог папу, – подсказала она тихонько. – И пусть он возьмет его к своим ангелам. Аминь.

– Да благословит Бог папу, – послушно повторил Оуэн, в то время как Микаэла передала горящий фитиль Катану. – Мама, а ангелы тут повсюду. Они что, пришли вернуть нам папу обратно?

Услышав это, Катан едва не выронил фитиль, но Микаэла, слегка побледнев, покачала головой, не осмеливаясь признаться, что тоже слышит трепетание незримых крыл, и молча возблагодарила небесные Создания, за то, что они явились сюда в этот час… одновременно молясь в душе, чтобы Хьюберт не обратил особого внимания на слова Оуэна и не стал расспрашивать его о том, каких это ангелов тот видит на самом деле.

– Едва ли ангелы смогут вернуть нам папу, милый, – прошептала она, в то время как Катан принялся вслух читать молитву, чтобы заглушить ее голос. – Порой ангелы приходят утешить нас, когда мы печалимся… А твой ангел-хранитель всегда рядом, когда он нужен тебе. Может быть, это папин ангел-хранитель пришел попрощаться с нами.

Оуэн нахмурился, но, повинуясь мысленному приказу матери, больше не сказал ни слова, а вместо этого обернулся к остальным саркофагам, что стояли в усыпальнице.

– Теперь можем подняться наверх, – заявил Хьюберт, указывая на лестницу, что вела обратно в собор. – Не могу понять, почему колокол до сих пор звонит. Ведь он должен был замолкнуть, отбив столько ударов, сколько было лет королю.

– Мама, постой! – воскликнул Оуэн и потянул мать за рукав. – А почему у папы нет своего короля?

– Что?

Он указал на остальные могилы.

– У дедушки Синхила есть свой король, у дяди Джавана и…

– Полагаю, он имеет в виду изваяния, – со снисходительной улыбкой произнес Хьюберт, оглядываясь на остальных. – Ваше величество, резчики по камню сделают статую для вашего папы, у них просто пока еще не хватило на это времени.

Оуэн недовольно поджал розовые губки.

– У моего папы тоже должен быть король.

– Будет, обещаю…

– Он должен быть сейчас.

– Ваше величество, это невоз…

– Мама…

– Я постараюсь решить эту проблему, – прошептал Катан и подхватил Оуэна на руки. – Оуэн, Оуэн, послушай меня, не надо плакать. Послушай меня.

Несколько минут он что-то нашептывал мальчику на ухо, и слезы Оуэна понемногу высохли, и вскоре он даже принялся кивать темноволосой головкой.