Большая часть этой элиты (экономическая) предала, в глазах населения, Германию, эволюционировала в сторону навязанного Антантой немцам либерализма. Отказалась от второстепенного в своем положении (в нашем случае – от «национального духа» и присущих ему поведенческих мотиваций) во имя сохранения главного – устойчивого получения барышей и незыблемости прав собственности. Для этой группы элиты либеральные ценности (уж какие они были) пришли на смену ценностям эпохи кайзера Вильгельма. Национальная принадлежность этой части элиты опять же предоставляла широкое поле для антисемитизма – большинство ее деятелей были ненемецкой национальности.

Другая же группа (в основном из интеллектуальной элиты, иначе говоря, босяки с университетскими дипломами), наоборот, резко ушла вправо. Как сегодня принято говорить, к правому радикализму, а, вернее, к тоталитарной идеологии с ярко-выраженной националистической окраской.

Не имея поддержки экономической элиты, устойчиво принявшей условия пост-версальского мира, эта «интеллектуальная элита» без гроша за душой начала резко менять социальную базу, стремясь опереться на как можно более широкий спектр сил, «на народ», как сказали бы большевики. Для этого они перехватывают у левых их популярные и броские лозунги.

В 1918–1919 годах в Германии происходит именно такой процесс, возникают первые группировки и организации, постепенно вырабатывавшие платформу "консервативной революции". Главным в идеях "консервативных революционеров" и порожденного ими «национально-революционного движения" была задача перечеркнуть позор Версальского договора и навязанного Германии «демократического» режима Веймарской республики, восстановить могущество и военный потенциал страны. Вместо неспособного к выполнению этой задачи "слабосильного" государственного аппарата Веймарской республики во главе страны должна была стать сильная военно-политическая элита. Чрезвычайно важной была также идея цезаризма и фюрерства. Свою ненависть к «Веймарскому позору» адепты нового течения распространяли на всю цивилизацию Запада.

Для теоретиков «раннего» национал-социализма были весьма характерны этатизм (форма общественного устройства, при которой государству принадлежат важнейшие функции) и вытекающий их него высокий уровень государственного патернализма. "Национал-революционеры" выступали за социализацию средств производства и за принцип "народной сообщности" в экономике.

Если отрешится от идеологических догм, то можно сделать один очень простой вывод: «пивной» путч нацистов 1923 года в Мюнхене – первая попытка реставрации немецкой власти на немецкой земле, предпринятая новой политической силой, опирающейся на новую идеологию.

Применительно к Баварии ноября 1923 года – это был, по своей сути, срыв монархического заговора, во главе которого стояли тогдашние правители этой земли (премьер фон Кар, главнокомандующий фон Лоссов и начальник полиции Зейссер).

Монархические традиции были сильны в крестьянской, в своем подавляющем большинстве, Баварии, и кандидатура фельдмаршала принца Рупрехта всерьез рассматривалась тамошним истеблишментом на «должность» короля. Ведь Виттельсбахи уступили власть республике всего пять лет назад, и эта республика, объявленная Эйснером 8 ноября 1918 года, у большинства народа доверием не пользовалась.

Но монархический переворот – означал отделение Баварии от Германии, возвращение к добисмарковским временам. Гитлер со своими национал-социалистами «перешел дорогу» монархистам, сорвал сепаратистский заговор и предпринял попытку самостоятельного захвата власти. Она провалилась (да и не могла не провалится) – но резонанс от нее прошел по всей стране.

Отныне немецкий народ получил идею, которая через десять лет станет государственной идеологией.

Кроме того, существовала еще одна немаловажная деталь, способствующая развитию идей национал-социализма среди населения Германии.

Концепция германского «национального социального государства» получала могучую информационную подпитку из Советской России. В то время, когда Западная Европа все никак не могла выбраться из идеологических тенет Первой мировой, Россия, проигравшая свою войну, постаралась об этом как можно быстрее забыть. Вместо пессимистического восприятия мира (что, в общем-то, нормально для проигравшей войну нации) советскому народу было предложено участие в великом социальном эксперименте. Целью этого эксперимента было сделать страну самой образованной (при 90-% неграмотности), самой промышленно развитой (при всеобщей разрухе начала двадцатых), самой боеготовой (при оснащенности РККА боевой техникой на уровне едва ли не начала века). И успехи СССР на этом пути (пусть зачастую значительно приукрашенные, но все же успехи) давали повод немецким национал-социалистам утверждать о безусловном успехе предлагаемого ими «национального социального государства».

«Исключение из народного хозяйства спекулятивного банковского капитала», «национальное производство в национальных интересах» – эти лозунги были одинаково доступны и воспринимаемы и мелкими лавочниками, и промышленными рабочими. Ну а уж «превосходство арийской расы» над всеми прочими вообще проходило вне конкуренции под бурные, продолжительные аплодисменты. Приятно, черт возьми, почувствовать себя частью «расы господ»!

Частичная стабилизация мировой экономической системы в 1925–1929 годах, правда, отодвинула нацистов во главе с Гитлером на обочину немецкого политического процесса. Казалось, жизнь налаживается, и надобности в экстремистских политиканах более не возникнет. Перед Рождеством 1924 года Гитлера выпускают из тюрьмы как уже безвредного «бывшего» экстремиста (на выборах правые потеряли более половины своих мест в рейхстаге), и ему даже официально разрешают функционирование нацистской партии. Для баварского (не говоря уж об общегерманском) правительства эта партия, как им казалась, уже не опасна – от былой пламенной пассионарности народа начала двадцатых мало что осталось.

Есть мнение, что, если бы не всемирный кризис, начавшийся в 1929 году в США, то никакого нацизма в Германии не было бы.

Может быть. На выборах 1928 года в рейхстаг прошло всего 12 депутатов-нацистов! Но это – на поверхности…

Немцы не стали жить лучше. Бедные оставались бедными, богатые – богатыми. И пропасть меж ними только росла. А главное – правительство не могло предложить НИЧЕГО, что исправило бы вопиющее неравенство в стране. И работа братьев Штрассеров приносила свои плоды – к нацистам приходило все больше и больше обездоленных, утративших надежду, способных на все людей – в Пруссии, Ганновере, даже в «красной» Саксонии и пролетарском Гамбурге.

Конечно, если бы не мировой кризис, то неизвестно, во что бы вылилась политическая ситуация в Германии.

Но 29 октября 1929 года произошел крах нью-йоркской фондовой биржи, западный мир содрогнулся в корчах немыслимой доселе экономической катастрофы – и закономерным результатом его в Германии стал приход к власти в стране национал-социалистической немецкой рабочей партии, знавшей (или говорившей, что знает) способ выход из экономического коллапса. И чем труднее становится экономическое положение Германии, тем выше росли политические акции НСДАП.

Выборы сентября 1930 года – 18 % избирателей проголосовало за нацистов.

Выборы июня 1932 года – уже 37 % избирателей проголосовало за нацистов.

К этому времени окончательно рушится экономическая система Веймарской республики – падение производства достигло 40 %, загрузка производственных мощностей составляла в машиностроении – 27 %, в автомобилестроении – 25 %, в строительстве – 20 %, а всего германская промышленность в это время работала на треть своей мощности. 44 % наемных рабочих оказались полностью безработными, 23 % работали неполную рабочую неделю. Нищета и безысходное отчаянье вновь охватили Германию.

Веймарская политическая система рухнула вслед за экономической. Рычаги управления Германией нужно было передавать иным, новым политическим силам – которые найдут выход из сложившегося тупика.