Старый мир был разрушен.

Первая мировая война похоронила сословные монархии Габсбургов, Романовых и Гогенцоллернов (а заодно с ними – и королевские дома всей остальной Германии), вместо них явив миру конгломерат новых государств, с ранее неведомыми названиями и невообразимой мешаниной идеологий. Казалось, что та война (тогда она называлась просто «Мировой») сотрясла европейский континент именно с целью уничтожения последних дворянских империй, чтобы расчистить место для нового, доселе неведомого мира. «Который будет лучше довоенного»?

Этот новый, вылупившийся на свет в кровавую осень восемнадцатого года, мир отнюдь не стал лучше довоенного. Уровень жизни к 1920 году во всех трех потерпевших поражение империях (а то, что Россия потерпела поражение в Первой мировой – ни для кого не секрет) упал до критического минимума, к тому же в России это падение усугубилось трехлетним ожесточением гражданской войны.

Коммунистам, пришедшим к власти в этой стране, казалось недостаточным просто отрешить от власти дворянство и буржуазию – большевистская идеология (и логика насильственного захвата власти) требовала физического уничтожения представителей «правящего класса». И русские с неистовым ожесточением три года занимались самоистреблением своей нации, доведя страну до состояния перманентной дикости и варварства. Людоедство во время Поволжского голода 1921 года – естественный результат небывалого внутреннего кризиса, когда жизни миллионов были брошены в жертву созданию доселе невиданного «пролетарского государства». Путем кровопролитной гражданской войны, таким образом, застраховавшего себя от возможной реставрации и потенциальных периферийных мятежей на далеких окраинах. И истребив всех, кто мог бы в будущем стать закваской политического недовольства, большевики смогли начать свой социальный эксперимент в политически стерильно чистой стране.

Ни в Германии, ни в Австрии новые властители не могли себе позволить физическое истребление человеческой составляющей бывших сословных империй – к власти в этих государствах пришли гораздо менее экстремистки настроенные политические силы. Правда, в Баварии, Венгрии, Словакии в 1918 году были попытки установления власти маргинального крыла социалистического движения, но эти попытки были в достаточной степени быстро ликвидированы националистически настроенными силами.

Германия проиграла войну. Империя рухнула, по сути, в 1918 году исчезла целая цивилизация – но не исчезли люди, которые помнили о былом величии Рейха.

Некоторые из них продолжали воевать и тогда, когда Германия согласилась со своим поражением.

Фрайкоры из бывших солдат, унтер-офицеров и офицеров кайзеровской армии вели безнадежную, и оттого немыслимо ожесточенную войну на окраинных забытых фронтах. С большевиками и латышами в Курляндии сражалась «Железная дивизия» фон дер Гольца (в августе 1919 года преданная «веймарцами» и обманутая латышами, которым она фактически подарила независимость), с поляками в Верхней Силезии (события мая 1921 года) – «Оберланд» Йозефа Ремера, «Стальной шлем» – с «Красной армией Рура» (после капповского путча марта 1921).

Остальным просто не хватило фронтов.

И большинство солдат, вернувшихся с фронтов «непобежденными» (во всяком случае, так они считали), начали объединяться в свои союзы – просто потому, что за четыре года войны привыкли к солдатскому братству, единству во имя достижения общей цели – и не могли найти себя в послевоенной Веймарской республике. «Стальной шлем», «Боевой союз» в Мюнхене, фрайкор «Оберланд» доктора Вебера, «Рейхскригсфлагге» капитана Эрнста Рема, «Викинги» капитана третьего ранга Эрхарда (того самого, что повел морскую пехоту на Берлин во время капповского путча), десятки других объединений бывших солдат – были идеальной почвой для возникновения идей реванша.

Версальский мир – бесчестье и позор Германии – был еще более сильным раздражителем для «двухсот тысяч безработных капитанов и лейтенантов», чем послевоенное еврейское доминирование в экономике и политике Германии. Низвести великий народ до роли уличного попрошайки! Отнять не только имущество, оружие, золото и боевые корабли, но растоптать честь и достоинство немецкого солдата – это было слишком. И посему версальская система не могла просуществовать долго – немыслимое унижение Германии неизбежно порождало ответную реакцию. Реакцию абсолютного отрицания навязанных стране чужих ценностей и выработке, им в противовес, ценностей национальных, странной смеси консерватизма и социализма, приправленной густым антисемитизмом.

А разве другая реакция была бы возможна?

Физическое истребление всех носителей имперского духа (как в России) – было единственным способом избежать прихода к власти в Германии НСДАП. Перебить всех офицеров кайзеровской армии, всех университетских профессоров, всех сельских учителей, да что там – всех тех, кто умеет читать и родился до 1890 года! – тогда, может быть, нацисты и не пришли бы к власти. А ничего другого, чтобы сохранить послевоенную систему, сделать после Версаля было нельзя!

Коммунисты в России поступили именно так. Они вытравили из народного сознания все позитивное, что было в Российской империи, закрасили глубоким черным цветом всю тысячелетнюю историю страны, низведя ее до непрерывной классовой борьбы от времен Гостомысла и до победоносного ее завершения в октябре семнадцатого. Героями страны были объявлены насильники и убийцы (Разин, Пугачев, Болотников и их подельники), террористы («герои Народной воли»), предатели и клятвопреступники (Герцен, «декабристы» и прочие иуды). Мало того, вся человеческая история стала рассматриваться как непрерывный путь человечества к созданию «пролетарского государства», высшего и самого разумного способа человеческого общежития.

Немцы не стали заниматься самоистреблением.

Немцы занялись самоорганизацией.

Когда весь мир считает тебя исчадьем ада, «гунном», тупым солдафоном и жалким невеждой – кем себя будешь считать ты?

Когда весь мир будет ежечасно залазить в твой карман в поисках чего-нибудь, не вытащенного ранее – как к этому будешь относиться ты?

Когда тебя лишают возможности быть хозяином в собственной стране, когда в экономике и политике «Веймарского ублюдка», возникшего на месте твоей Германии, правят бал инородцы, вдруг объявившие тебя гостем в собственном доме – что будешь делать ты?

Германские коммунисты предлагали сделать, «как в России». Социалисты – «как во Франции». И только нацисты – «как в Германии».

Гитлер отнюдь не был создателем идеологии национал-социализма. Ее и не нужно было создавать – она возникла в тысячах умов по всей Германии, как ответная реакция на франко-бельгийскую оккупацию Саара и Рура, на вопиющее, вызывающее богатство, нажитое еврейской буржуазией и выставляемое сегодня напоказ, на грабительские условия Версальского мира.

Не был Гитлер и идеологом расового превосходства германского народа – на то были Фихте («германский народ избран Провидением, дабы занять высшее место в истории Вселенной»), Гегель («немцы ведут остальной мир к славным вершинам принудительной культуры»), Ницше («сверхчеловек стоит выше обычного контроля») и прочие Большие Умы. Да и «Общество Туле» возникло не в Веймарской Германии, а было создано еще при кайзере…

Кроме национал-социализма, в Германии в начале двадцатых годов был еще и национал-большевизм, была коммунистическая доктрина (достаточно влиятельная, надо отметить). Идей хватало! Не хватало только хлеба и работы…

Исторический факт – именно национал-социализм попал в резонанс общему настроению самой пассионарной части немецкого народа – отчаявшихся и готовых на все ветеранов, молодежь, воспитанную в русле «великогерманской идеи», мелких лавочников, ущемленных экономически более могущественным еврейским капиталом, промышленных рабочих, за свой квалифицированный труд получавших гроши.

В принципе, если говорить умными словами, национал-социализм, как общественно-политическое течение, появился вследствие тяжелого кризиса традиционного для большинства немецкого народа консервативного типа сознания, вызванного крахом кайзеровской империи и структурными реформами всей общественно-экономической жизни Германии, отразившимися на судьбе как народа, так и немецкой элиты.