Поутру они получили известие, что процессия, вероятно, достигнет собора около трех часов. С самого утра Микаэла вновь надела траурное платье, но волосы пока оставила распущенными ради Оуэна и все утро провела у окна, любуясь садом, пока сын у ее ног играл со своими рыцарями. На черной похоронной тунике ярким пятном выделялось Кольцо Огня на золотой цепочке. После завтрака она позволила Райсиль убрать волосы в прическу, накинула вдовью вуаль и надела державную корону с переплетенными крестами и листьями.

В два часа за ними пришли Таммарон с Ричардом, и это не слишком напугало мальчика, поскольку он знал обоих мужчин, но когда король с матерью оказались на ступенях парадного зала, то почетный караул Custodes тут же встал по стойке смирно с таким топотом, грохотом и лязгом оружия, что малыш Оуэн невольно оступился и зарылся в материнские юбки.

— Ничего, ничего, милый, — прошептала Микаэла, нагнувшись, чтобы приободрить его, в то время как граф Таммарон жестом показал ей на носилки под балдахином, что ожидали у подножия лестницы. — Эти люди просто хотят поприветствовать тебя. Сегодня многие будут делать то же самое. Ты помнишь, как вчера сановники целовали тебе руку?

Он неуверенно кивнул.

— Ну вот, а солдаты выражают свое уважение, лязгая оружием, потому что именно так они служат тебе — своей силой и отвагой. А теперь подними головку и возьми маму за руку, как вчера. Смотри, мы поедем в этом замечательном паланкине архиепископа. Тебе никогда не хотелось прокатиться в одном из них? Я об этом давно мечтала!

Успокоив сына, Микаэла медленно спустилась по ступеням, и он забрался в роскошный паланкин с достоинством бывалого придворного. Правда, оказавшись наверху, тут же растерял всю свою невозмутимость и схватил мать за руку.

— Высоко, — прошептал он, стискивая в руках папу-рыцаря.

— Да, немножко, — согласилась она. — Но зато смотри, как отсюда хорошо видно.

Поначалу паланкин неуверенно подпрыгивал, но затем движение сделалось более мягким, когда лошади, наконец, принялись шагать в ногу. Будучи коннетаблем замка, Ричард ехал рядом с ними с конным эскортом своих людей в доспехах цветов Картана. Таммарон держался рядом с Оуэном, а сэр Ронделл — неподалеку от Микаэлы. Позади следовали рыцари Custodes. Всю дорогу толпа, собравшаяся на улицах, молча провожала их взглядами. Мужчины ломали шапки при виде маленького короля, а многие женщины плакали, умиляясь его юному возрасту и сожалея об утрате, постигшей их всех.

Когда они, наконец, подъехали к ступеням собора, там их встретил архиепископ Хьюберт вместе с епископом Альфредом, которого прежде прочили в архиепископы Ремутские, а также аббат Секорим, который теперь был самым вероятным кандидатом на сей пост. Там же ожидали клирики с факелами, кадильницами и огромным распятием, украшенным драгоценными камнями, но Хьюберт сразу отвел королеву с сыном под крышу собора, подальше от солнечных лучей, чтобы переждать в прохладе баптистерия, пока похоронный кортеж не покажется в поле зрения. В соборе было полно богато одетых мужчин и женщин, и Оуэн принялся с любопытством наблюдать за ними.

— Мама, а эти люди что, пришли сюда ради папы? — шепотом спросил он.

— Полагаю, что да, — отозвалась она.

«И для того, чтобы узреть своими глазами этого малыша, который станет их новым королем», — подумала она про себя, вновь охваченная жалостью к нему… и к самой себе.

— Почему бы тебе не посидеть тихонько со мной рядом, пока архиепископ не вернется за нами? Давай помолимся за папу.

Они прочли несколько молитв, и Оуэн вновь принялся играть со своим рыцарем, когда за ними, наконец, пришел лорд Таммарон.

— Пора, ваше величество, — произнес он шепотом, и стражники Custodes у входа вытянулись на караул. — Сир, прошу вас, пойдемте со мной.

Оуэн напряженно вскинул голову и протянул матери руку, с серьезным видом шествуя с ней вместе вслед за Таммароном, который прикусил губу, чтобы не выдать своих чувств при виде маленького короля.

Хор затянул латинский гимн, едва лишь Микаэла с сыном вышли на солнце, и она увидела процессию, приближающуюся к ступеням собора. В числе первых ехал ее брат Катан, рядом с ним Ран с Манфредом, а позади, в окружении рыцарей Custodes, под огромным распятием и стягом Райсема, лошади везли дроги с укрытым черной тканью гробом. Она видела отблески солнца на его мече и короне, и слезы затуманили ей глаза. Она стиснула руку сына, не сводя взора с приближающегося кортежа.

Первые всадники уже начали спешиваться. Ран с Манфредом вместе с Катаном двинулись по ступеням собора, в сопровождении пары рыцарей Custodes. Брат ее выглядел ужасно. Он осунулся, похудел и побледнел за то время, пока она его не видела, но, по крайней мере, он вернулся домой живым.

Она перевела взгляд на Рана с Манфредом, которые в полных доспехах с самодовольным видом преклонили колени у ног Оуэна и поцеловали его маленькую ручку, а затем, невозмутимо поприветствовав Таммарона, расступились, чтобы дать дорогу Катану. Тот сумел выдавить на губах ободряющую улыбку в адрес маленького племянника, когда склонился над рукой мальчика, но когда он поднялся, чтобы обнять и расцеловать сестру в обе щеки, она увидела, что зрачки его остаются расширенными даже на ярком солнце. Так, значит, он одурманен… Это объясняло и его внешний вид, и замедленность движений, и то, что он, казалось, с трудом удерживается на ногах. Все эти признаки были ей слишком хорошо знакомы, ведь она помнила, как то же самое было с Райсемом много лет назад. Она попыталась поддержать его под руку, предлагая мысленно свое утешение и поддержку, но он не впустил ее в свой разум, остекленевшим взглядом уставившись на гроб Райсема, который сейчас уже начали опускать на землю подоспевшие стражники.

Со слезами на глазах, Микаэла наблюдала, как священники воскуряют благовония над гробом мужа и окропляют его святой водой, и услышала молитву Хьюберта, который взывал к святым и ангелам, дабы они пришли на помощь Райсему и явили душу его пред всемогущим Господом.

— Suscipiat te Christus, qui vocavit te… — выпевал Хьюберт. — Да примет тебя Христос, который призвал тебя, и пусть ангелы вознесут тебя на лоно Авраамово.

«А ведь так оно и было, знаешь, — донеслась до нее мысль Катана в тот миг, когда он стиснул ей руку. — Ангелы явились за ним… Точнее, это были архангелы… Те же самые, что пришли в ту ночь, когда он получал свою магию. Их призвал отец Кверон, я точно знаю, что он упокоился в мире, Мика…»

— Requiem aeternam dona ei, Domine, — выводил Хьюберт, — et lux perpetua luceat ei…

— Offerentes earn in conspectu Altissimi…

Ошеломленная и обрадованная этим известием, с глазами, туманящимися от слез, Микаэла каким-то образом сумела дожить до конца церемонии, последовав за гробом мужа в притихший собор. Катан поддерживал ее под правую руку, а Оуэн цеплялся за левую. Саркофаг несли королевские сановники, Таммарон, Манфред, Ран, Ричард, — а также лорд Эйнсли и сэр Ронделл, поскольку Хьюберт и Секорим не могли в этом участвовать.

Облака благовонного дыма окружали их, и путь показался Микаэле гораздо, гораздо более долгим, чем обычно. А ведь ей не так редко приходилось проделывать этот путь по нефу собора. Радостнее всего, когда она давала брачный обет человеку, за чьим гробом следовала теперь; а труднее всего, если не считать сегодняшнего дня, было идти за ним в день коронации, сознавая, что он должен будет принести перед Богом клятву, которую ему никогда не позволят сдержать.

Хор затянул гимн, обещая воскресение и спасение, и сановники поставили гроб на заранее подготовленный катафалк, а затем установили по местам похоронные свечи: толстые, желтые столпы, закрепленные в шести высоких серебряных подсвечниках, по три с каждой стороны. Хьюберт вознес очередную молитву, после того как сановники преклонили колена за спиной у королевы и маленького короля, а затем вновь окропил гроб святой водой и воскурил благовония, отчего Оуэн едва не расчихался.