— А королевское правосудие требует моей смерти, верно, несмотря даже на то, что я избавил вас от необходимости казнить Манфреда с Лиором?

Катан вновь кивнул.

— Так вот, я не желаю класть голову на плаху, или совать ее в петлю. Я не потерплю, чтобы меня схватили, но зато постараюсь прихватить с собой тебя. Такова моя цена, если я отпущу мальчишку.

Глубоко вздохнув, Катан понял, что ему придется дать согласие, хотя и сильно сомневался, что имеет хоть самый маленький шанс устоять против Рана. Конечно, снадобья Тиега и его чары по-прежнему действовали, и он был вполовину моложе Рана — а значит, и быстрее — но зато у Рана было гораздо больше опыта, и он превосходил его силой.

— Отпусти его, — произнес Катан ровным голосом.

Зло усмехаясь, Ран встал перед Оуэном и подтолкнул мальчика в спину.

— Прочь с дороги, сынок, — промолвил он. — Дядя Катан с дядей Раном сейчас будут драться.

Катан осознал, что противник ему не по зубам после первого же удара. Когда Ран оцарапал его повторно, он твердо понял, что проиграет. И все же он продолжал сражаться, поскольку у него не было выбора, и потому что всегда оставался шанс, что Ран допустит ошибку. Вот только ошибок он не допускал.

Пригнувшись, чтобы ускользнуть от очередного жестокого удара, Катан ударился о перила с такой силой, что часть их обрушилась, и обломки посыпались сверху на мраморный пол, прямо на испуганных зрителей. Катан также едва не свалился вниз, но Ран ухватил его за рукав и втащил обратно, и тут же нанес очередной удар, который Катан отразил лишь с огромным трудом.

Третья рана оказалась более серьезной, чем две предыдущих. Оступившись, он рухнул навзничь, совсем рядом с зияющим провалом, — и вот уже Ран навис над ним, целя кинжалом Катану в горло. Катан отчаянно попытался отразить натиск, замедлить его, однако Ран прижал его руку с ножом к полу.

Но внезапно Ран выпустил его запястье, а вместо этого схватил юношу за волосы и запрокинул ему голову, обнажая горло. Сам не сознавая, как у него это получилось, Катан вскинул руку с кинжалом, нанес удар и вогнал нож прямо в грудь противнику по самую рукоятку.

Рана это даже словно бы ничуть не удивило. Он не издал ни единого звука, и лишь как-то коротко, булькающе всхлипнул. Тело его напряглось, словно пытаясь уйти от острия кинжала, но губы тут же искривила слабая улыбка, и нож, нацеленный Катану в горло, упал из онемевших пальцев. Свет угас в его глазах, и всем телом он рухнул Катану на грудь.

Несколько бесконечно долгих мгновений Катан лежал неподвижно, едва осмеливаясь вздохнуть, изумленный и тем, что сделал Ран, и тем, что сам он еще жив. Затем, собравшись наконец с силами, он постарался выбрать из-под трупа поверженного противника и оттолкнул его к тому краю, где были сломаны перила, — ибо справа стена оказалась слишком близко. Тело перекатилось через бок… одна нога уже свисала вниз, — и, словно куль с зерном, рухнуло вниз, на бесконечно далекий пол собора.

Задыхаясь, Катан перекатился набок и выглянул вниз, на людей, что столпились вокруг трупа Рана, а Оуэн с радостным криком устремился к нему навстречу, обеими руками ухватил Катана за шею и прижался к его груди, не обращая внимания на кровь, пятнавшую его одежду.

И прочие услышат, и убоятся, и не станут впредь делать такое зло среди тебя.[37]

Поскольку из всех прежних регентов, которые пытались на протяжении десятилетия превратить королей Гвиннеда в подвластных им марионеток, в живых остался один лишь Хьюберт, двое новых регентов, столь дорогой ценой назначенные на сей пост покойным королем, немедленно принялись укреплять новое регентство, которое должно было помогать править державой юному наследнику престола, пока тот не войдет в возраст мужчины. Они, разумеется, никогда и нигде не упоминали о той магии, которая послужила причиной смерти Таммарона… а если и задумывались об этом, то приписывали сие вмешательство священнику, именовавшему себя Донатом, который бесследно исчез в той неразберихе, которая последовала за гибелью Таммарона. Епископ Эйлин вознес Господу благодарственную молитву, — и обеспечил собственное будущее в Гвиннеде. Подчиняясь указаниям покойного короля, Грэхем Клейборнский и Сигер Марлийский вызвали сэра Катана Драммонда вниз в крипту и приняли клятву нового регента прямо на крышке гроба его покойного друга и господина. Сестра его плакала от радости и облегчения, а юный племянник обнимал игрушечного папу-рыцаря как свидетеля, — хотя и оставил его на могиле, когда они вернулись в замок, ибо по-прежнему считал, что отцу его подобает иметь короля на своей могиле, подобно деду и обоим дядьям.

Архиепископа Хьюберта Мак-Инниса взяли под стражу, а затем отдали под суд совету епископов, которые отстранили того от должности и назначили его преемником Эйлина Мак-Грегора. Будучи архиепископом и примасом Гвиннедским, Эйлин получил место в новом регентском совете, к вящему удовлетворению своих собратьев-регентов. Одним из первых изданных им указов в новой должности было восстановление в правах изгнанного епископа Дермота О'Бирна, бывшего его помощником в Валорете, — ибо именно Дермот все эти годы поддерживал связь между ним и теми людьми, которые стремились освободить королевство от ига алчных сановников. Правда, Эйлин не решился вернуть изгнанного Дерини Ниеллана, и все же Дерини, которым было известно о том, какой смелости потребовало от Эйлина даже возвращение Дермота, в последующие годы немного спокойнее спали в своих постелях.

Приговор, вынесенный Хьюберту, был куда менее удовлетворительным. Хотя большинство епископов вскоре убедились в его предательстве, по мере того как им предъявлялись все новые свидетельства преступлений, им неприятна была мысль о том, чтобы запятнать прежний сан Хьюберта и передать его светским властям, которые, несомненно, приговорили бы его к смерти, — хотя многим даже это показалось бы слишком милосердным наказанием. В конце концов, его отправили в изгнание в удаленный монастырь, название и местонахождение которого никогда не разглашались, дабы там он постарался искупить свои грехи, подчиняясь жесткой монастырской дисциплине, постясь и принося покаяние и не общаясь ни с кем из людей, кроме своего исповедника и духовного наставника. Он умер в своей постели, не прошло и года, — и уход его был как говорят, довольно мирным; он похудел едва ли не вдвое, но так и не раскаялся ни в одном из своих деяний.

Из всех Custodes Fidei, которых Катан обвинил в убийстве короля, лишь двое пошли под суд. После слушания перед советом епископов брат Полидор и отец Маган были переданы светскому суду, который и приговорил их к повешению; Лиор избежал подобной участи, ибо скончался от раны, нанесенной ему в подземелье.

Мастер Стеванус был бы помилован, но выяснилось, что за это время он скончался в Рамосском аббатстве в результате перенесенных лишений и различных наказаний, принятых в ордене, — которые, как заявил аббат, он наложил на себя совершенно по доброй воле.

Четверо рыцарей Custodes, которые направились в Рамос вместе с ним, тоже скончались в это же самое время, при самых подозрительных обстоятельствах, но аббат точно также отказался обсуждать их смерть, сославшись на тайну исповеди, дабы оправдать свое молчание.

Аббатство в Рамосе было уничтожено, а настоятеля перевели для покаяния в Ordo Verbi Dei, тогда как остальная братия была распределена по уцелевшим орденским монастырям.

Такая же участь постигла и аббатство Custodes в Ремуте. Бывший настоятель отец Секорим, прежде надеявшийся сделаться архиепископом, с радостью принял пост помощника епископа, принеся обет повиновения Альфреду Вудборнскому. Катан, вообще, сомневался в том, следует ли оставлять Секорима в рядах церковных сановников, однако против него не было никаких особых улик, и его можно было лишь обвинить в скверном выборе союзников, тогда как сам Секорим утверждал, что едва ли можно ему поставить в вину то, что его выделил из всех прочих его бывший начальник, тогда как сам он не сделал ничего, чтобы заслужить подобную честь.