Медленно кивнув, Фульк поднялся на ноги. Лицо его исказилось от горя.

— Это большая честь для меня, — произнес он едва слышно.

Все еще не в силах преодолеть боль потери, Катан все же попытался заставить себя думать о более практических вещах, пока они с Фульком шли по двору, направляясь к монастырскому клуатру. Кверона он нигде не заметил, но у конюшен царила непривычная суета. Оставалось лишь надеяться, что пожилого Дерини не успели схватить, но когда он увидел, что всадники во весь опор мчатся за ворота аббатства, то догадался, что поиски таинственного отца Доната еще продолжаются. Однако старый Дерини был слишком хитер, чтобы так запросто дать загнать себя в угол.

Поблагодарив судьбу хотя бы за эту маленькую милость, он прошел дальше по крохотному дворику и направился в лазарет, туда, где покоилось тело короля. К изумлению своему, снаружи он не заметил никакой суеты, но когда они с Фульком вошли в комнату, то поняло, в чем дело.

Судя по всему, стражникам у дверей даже не пришло в голову, что не следует пускать внутрь оруженосцев короля. У смертного ложа двое монахов Custodes держали факелы, которые отбрасывали отблески на закаменевшие лица Манфреда и Рана, наблюдавших за тем, как Полидор накладывает швы на окровавленный обрубок, в который превратилась правая рука короля. Ему помогал отец Маган, а мастер Стеванус, хотя и находился поблизости, но не принимал участия в осквернении тела, и стоял, склонив голову, между Лиором и Галлардом де Бреффни. Отрезанная рука короля лежала в окровавленном тазу, распухшая и отвратительная, почти неузнаваемая.

Когда Катан с Фульком появились в дверях, все взгляды устремились на них, и Лиор торопливо подал знак Галларду в тот самый миг, когда Катан выдохнул: «Что вы творите?» — и бросился вперед, невзирая на то, что Фульк попытался удержать его.

— Лорд Катан, я должен просить вас не усложнять нам жизнь сверх необходимости, — обманчиво мягким голосом произнес Лиор, в то время как Галлард заломил молодому человеку руки за спину, а другой рукой ухватил его за шею, чтобы тот не мог высвободиться. — Ваша преданность королю несомненна, но теперь она ему уже не поможет. Сейчас я объявлю вам официальную версию случившегося. Если вы ее забудете, это будет стоить вам жизни. Лорд Фульк, вам я советую также слушать очень внимательно. Повторять я не собираюсь.

Фульк попытался было броситься Катану на помощь, но заслышав предостережение Лиора, застыл на месте, а Манфред, подойдя ближе, опустил тяжелую руку ему на плечо.

— Вспомни, кто ты такой, сынок, — произнес Манфред негромко. — Все это тебя не касается.

Фульк устремил на Катана беспомощный негодующий взгляд, но все же притих, равно как и второй оруженосец. Физическое сопротивление было бесполезно. Катан перестал отбиваться и застыл в неподвижности, но Галлард, хотя и слегка ослабил хватку, все же не выпустил его.

— Вот так-то лучше, — промурлыкал Лиор, оглядываясь на Полидора с Маганом, которые продолжали свою отвратительную работу, и намеренно не глядя на Стевануса. — Так вот, как вам известно, король был окружен лучшими лекарями, которые заботились о нем изо всех сил, но болезнь его оказалась куда серьезнее, чем предполагалось вначале. Несмотря на самый тщательный уход, у него началась гангрена, и руку пришлось ампутировать. К несчастью, его величество не выдержал этой операции.

— Но это же неправда, — прошептал Катан. — Вы довели его до смерти своими кровопусканиями.

— Отнюдь нет, — вмешался Полидор, продолжая накладывать швы на мертвую плоть. — Разумеется, его величеству несколько раз отворяли кровь, дабы изгнать дурные гуморы, ставшие причиной лихорадки, но еще сегодня утром множество свидетелей видели, что он был жив после последнего кровопускания.

— Все равно, именно это его и убило, — упрямо повторил Катан.

Ран, нахмурившись, наконец, двинулся с места и встал прямо перед оруженосцем. Взгляд его прозрачных глаз был еще более холодным и безжалостным, чем обычно. Если прежде у них с Манфредом и имелись какие-то разногласия, то теперь, судя по всему, эти двое вновь действовали заодно.

— Если скажешь хоть слово за порогом этой комнаты, то тебя ждет так же судьба, будь ты хоть трижды братом королевы, — произнес он негромко. — У короля воспалилась раненая рука, и ее пришлось ампутировать. Он ослаб из-за горячки и не пережил операции. Любой, кто скажет еще хоть слово, жестоко поплатится за это. Любой.

Катан в отчаянии зажмурился и с трудом сглотнул. Побледневший Фульк съежился под рукой Манфреда. Стеванус лишь покачал головой с закрытыми глазами и пошатнулся, так что Лиору пришлось подхватить его под локоть.

— Надеюсь, теперь все понимают правила игры, — ровным тоном произнес священник Custodes. — Лорд Фульк, полагаю, что ни вы, ни лорд Катан не сумели как следует выспаться прошлой ночью. Надеюсь, мастер Стеванус будет столь добр, чтобы дать каждому из вас снотворное… и сам также примет это снадобье. Я бы добавил, что оно должно быть довольно сильным. Займитесь этим, Стеванус, — велел он резко, отпуская руку лекаря. — До завтра нам никто из вас не понадобится, и я не желаю никого из вас видеть до отъезда в Ремут.

Возмущенный Катан вновь принялся отбиваться, пока Галлард не стиснул его горло с такой силой, что он лишился чувств. Задыхаясь, он с трудом пришел в себя и обнаружил, что лежит навзничь на полу, а Стеванус, приподняв его голову, прижимает к губам маленькую железную чашечку.

— Пей, — настойчиво прошептал военный лекарь, когда Катан упрямо сжал губы и попытался потрясти головой. — Если не выпьешь, мне придется уколоть тебя мерашей, у меня нет выбора.

От сознания собственной беспомощности слезы навернулись у Катана на глаза. Одним глотком он осушил чашу со снадобьем, а затем вновь лег на пол, чтобы отдышаться. Мгновенно волны забытья накатили, размывая его сознание. Пару минут спустя Галлард и еще несколько рыцарей Custodes перенесли их с Фульком в соседнюю комнату, но ничего этого Катан уже не помнил.

А тем временем Кверон без помех выбрался из монастыря святой Остриты, стерев воспоминания у всех, кто видел его по пути, и проскользнув в монастырские ворота верхом на сером ослике, прежде чем кто-то успел принять решение задержать монаха. Добравшись до соседней деревеньки, он спрятал ослика в сарае, а сам, зарывшись в стог сена, вошел в транс, посылая срочный зов Джессу, Анселю или Тиегу, которые должны были оказаться неподалеку.

Именно Джесс первый установил с ним связь, хотя они договорились о том, чтобы подождать с полным докладом до того времени, когда Кверон сможет подыскать для себя более безопасное убежище. Тем не менее, вкратце он передал все, что узнал и чему стал свидетелем в аббатстве святой Остриты, умолчав лишь о последней исповеди Райса-Майкла. Джесс был поражен и согласился с тем, что весть о смерти короля следует немедленно передать в Келдор.

«Они ни в коем случае не должны трогаться в путь, пока не получат официальное известие, — указал Кверон, — однако, могут воспользоваться этим временем, чтобы спланировать свои дальнейшие действия. Никто из нас не предполагал, что все случится так скоро».

«Так мы пошлем их в Ремут?» — спросил Джесс.

«Да, и чем скорее, тем лучше. Не сомневаюсь, что регенты постараются побыстрее короновать юного Оуэна… Могут даже попытаться провести частную церемонию в узком кругу… И все же у них уйдет немало времени, чтобы установить новое регентство, учитывая, что Альберт с Полином сошли со сцены. Я также опасаюсь за Катана. Очень важно, чтобы он живым добрался в Ремут, — причины этого я подробно изложу Джорему, — но жизнь его отныне под угрозой. Подумай об этом, а я пока отправлюсь обратно в убежище».

На этом он прервал связь и еще с четверть часа сидел неподвижно, особыми заклятиями восстанавливая силы и изгоняя усталость. Он подумал, не попытаться ли ему также наладить контакт с Джоремом или кто там еще может быть на связи в Зале Совета, но решил, что с этим можно подождать, а пока ему следовало уехать как можно дальше от монастыря, и оторваться от солдат, высланных для поимки пожилого священника по имени Донат, который принял последнюю исповедь короля. Выбравшись из сарая, он забрал своего ослика и без помех добрался до другой деревеньки, где перед этим оставил свою кобылу. Вновь забрав лошадь, он оставил золотую монету как плату за крестьянские штаны и рубаху, и за кусок хлеба, чтобы подкрепить силы, а к вечеру уже скакал по лесным тропинкам, которые через пару дней должны были вывести его к Кайрори.