— Ну, мне пора, — объявил король, поднимаясь на ноги. — Думаю, это сэр Катан. Он обещал предупредить, если меня хватятся.

— Да, сир. Позвольте, я предложу вам попить перед уходом. Вам нужно потреблять много жидкости, с таким-то жаром…

— Да, пожалуйста, если это вас не слишком затруднит, — отозвался король.

С небольшого столика у алтаря священник взял серебряный кувшин и поставил рядом с сосудами для причастия, которые принес с мессы.

— Кстати, я заметил, что вы не подошли к причастию, — заметил он, наливая вино в потир. — Тому есть какая-то причина? Возможно, вы хотели бы исповедаться?

Райс-Майкл хмыкнул.

— Мои советники никогда не позволят мне исповедаться перед священником, который не принадлежит к ордену Custodes, — пробормотал он. — К тому же сегодня утром я уже поел. Мастер Стеванус отказывался давать мне болеутоляющее, пока я не позавтракаю. И я подумал, что это важнее, чем поститься ради причастия. — Он удивленно поднял брови, когда священник вручил ему потир. — Мне что, пить прямо отсюда? Я думал, что священные сосуды предназначены для церковных обрядов.

— Что может быть более священным, чем помочь одному из чад Божиих, страдающему от боли? — отозвался Дерфель с улыбкой. — В особенности, если чадо сие — миропомазанный король. Вы по-прежнему желаете получить причастие, сир?

Райс-Майкл застыл, не донеся потир до губ, внезапно осознав, как сильно он этого желал. Почему-то предложение простого сельского священника означало для него куда больше, чем подобные слова от всех епископов и прочих высокопоставленных прелатов, с кем ему доводилось иметь дело.

— Да, хотел бы, отче. Но только если вы уверены, что мы не нарушим никаких правил.

— Я соблюдаю лишь те правила, которые служат Ему во благо, — отозвался Дерфиль, указывая на лампаду, горевшую над маленьким алтарем. — А Ему во благо видеть своих детей, что приходят к нему с любовью и молитвой. Не думаю, что Ему есть дело до тех законов, которые приняли люди, правящие Его Церковью на земле… Особенно, когда законы эти отказывают в Его утешении Его же чадам, кои в Нем так нуждаются. Вы приняли пищу как часть лекарства. — Он указал на потир. — Это тоже лекарство. Выпейте, сир, а затем преклоните колени с благодарностью, а я дам вам Тело Господа нашего.

Даже одни эти слова приободрили Райса-Майкла, и он осушил кубок до дна, наслаждаясь вкусом прохладного вина, смочившего пересохшее горло, а затем опустился на колени, прижимая потир к груди. Отец Дерфель почтительно поклонился дароносице на алтаре, а затем распахнул золотую крышку, и наконец, извлек небольшую гостию, которую вознес над чашей.

— Ессе Agnus Dei, ессе qui tollit peccata mundi, — произнес он торжественно. — Се Агнец Божий, что взял на себя грехи мира.

Склонив голову, Райс-Майкл прошептал:

— Domine, non sum dignus, ut intres sub tectum meum: sed tantum die verbo et sanabitur anima mea. Господи, не достоин я, чтобы Ты вошел под кров мой. Скажи лишь слово, и душа моя будет исцелена…

С этими словами он уставился в пустой кубок, мысленно представляя себе свет на дне золотой чаши, и впервые за много дней ощутил душевный покой. Он поднял глаза на отца Дерфеля, который вознес гостию чуть повыше.

— Corpus Domini nostri Jesu Christi custodial anumam tuam in vitam aeternam. Тело Господа нашего Иисуса Христа сохранит душу твою для жизни вечной…

— Аминь, — пробормотал Райс-Майкл и закрыл глаза, когда отец Дерфель положил гостию ему на язык.

Он не мог бы утверждать, что вкус у облатки был иной, чем у всех тех Святых Даров, что он получал сотни раз до этого, но для него это означало куда больше. Он понимал, что не должен задерживаться здесь, чтобы в полной мере насладиться этим ощущением, но когда отец Дерфель наконец закрыл дароносицу, он впервые ощутил священность своего королевского сана так остро, как никогда прежде, даже в тот день, когда получал миропомазание. Несмотря на лихорадку, терзавшую его тело, он ощущал огромный внутренний покой, протягивая потир обратно отцу Дерфелю, и когда священник подал руку, чтобы помочь ему подняться, Райс-Майкл вместо этого склонился и поцеловал ее.

— Сир, не нужно этого, — пробормотал Дерфель, другой рукой в благословении поглаживая Райса-Майкла по смоляным волосам.

— Но мне этого хотелось, — прошептал король, глядя на священника. — Это просто знак моей вечной благодарности. Вы вернули мне утраченное равновесие, и теперь я могу идти и делать то, что должен, как подобает миропомазанному королю. Я почти утратил это ощущение, ибо столько лет меня окружали священники, которых я искренне презираю, чьи души преисполнены греха, на устах их ложь, а руки замараны кровью невинных. Спасибо, что напомнили мне о том, что не всегда это бывает именно так.

— Мой бедный, бедный мальчик, — прошептал Дерфель.

В дверь опять постучали, на сей раз более настойчиво, и король наконец поднялся на ноги, ибо время и впрямь поджимало.

— Ступайте же, сир. Я обо всем позабочусь. Да пребудет с вами Господь.

Сглатывая слезы, Райс-Майкл направился к дверям, и ему пришлось на пару секунд задержаться, чтобы на лице не отразилось владевших им чувств. Стеванус ни слова не сказал при виде короля, но тот решил, что следует предложить хоть какое-то объяснение своему долгому отсутствию. Как только они вышли из часовни, где истмаркцы уже заканчивали опускать в крипту гроб Судри, он взглянул на лекаря.

— Я хотел лишь поблагодарить его за мессу, но он отметил, что я не подходил к причастию, — пояснил он Стеванусу, пока они шли в парадный зал. — Я ему сказал, что уже завтракал, потому что мне нужно было выпить лекарство, но он возразил, что это было лишь в лечебных целях, под давлением обстоятельств, и поэтому не считается. Надеюсь, вы не возражаете, что я заставил вас ждать.

— Это было очень любезно с его стороны, — отозвался Стеванус. — Думаю, даже Ран бы не стал возражать… Но теперь нам нужно поспешить. — Он коснулся руки короля, а затем его лба. — Похоже, жар и не думает спадать. Вы выдержите сегодня до вечера? Я мог бы попросить лорда Рана заменить вас.

— Нет, я хочу сам, — возразил король. — Истмаркцы потеряли своего господина и госпожу, и все это ради меня. Так что я обязан им хотя бы этим. Кроме того, я очень голоден, так что не пытайтесь отослать меня в постель, пока я не отведал всех тех лакомств, что здесь готовились уже целые два дня.

Разумеется, он совершенно не ощущал голода, но понимал, что с самого начала должен объявить во всеуслышанье, что намерен выполнить свой долг до конца.

Голова кружилась все сильнее, возможно, отчасти в том было повинно вино, но все же он должен был выдержать… По тем причинам, что он только что изложил Стеванусу, и по другим, о которых Стеванус ничего не должен знать. Он надеялся, что почувствует себя лучше, когда поест. Но пока что от одного запаха еды ему сделалось дурно, когда по ступеням они поднялись в парадный зал.

У входа уже дожидались основные действующие лица готовящегося торжественного действа. Там была Стэйси с мужем и небольшой свитой, девушка-подросток держала на руках маленького Кеннета, а у двух девочек помладше в руках были бархатные подушечки с серебряными обручами. Граф Сигер на сгибе руки держал стяг с гербом Истмарка, а сын его Шон — длинный широкий меч с поясом, намотанным вокруг ножен… вероятно, оружие это прежде принадлежало Хрорику. Завидев короля, Сигер передал знамя своему сыну и подошел поприветствовать Райса-Майкла.

— Рад видеть вас, сир, — произнес он негромко, склоняя голову. — Во время мессы вы не слишком хорошо выглядели.

Райс-Майкл через силу улыбнулся.

— Немного поднялся жар, — признал он. — Но я не мог позволить такой мелочи омрачить столь торжественное событие. Я слегка задержался, чтобы поблагодарить отца Дерфеля за прекрасное богослужение за упокой души леди Судри. Жаль, что у меня самого слишком мало подобных священников.

Сигер осторожно кивнул.

— Отец Дерфель хороший человек, он делает честь всему духовному званию.