Я буквально свалился им на голову, едва они вышли из своего корабля. Это был биологический вид, попавшийся им на глаза, они увидели во мне что-то общее с собой и тотчас доставили меня на корабль, который находился в плавучем положении под водой. Они тут же обнаружили, что я в бессознательном состоянии, и поступили так, как поступали, оказывая скорую помощь своим попавшим в мертвую воду, отравленную сероводородом или другой какой гадостью, — подали мне в легкие обогащенную кислородом воду. Подсоединенные датчики сказали им, что я разумное существо, память показала картины земной жизни. Бесконечно это не могло продолжаться. Они составили общее мнение о планете, о землянах, и тогда встал вопрос, что делать со мной, и вообще, — что делать?

Экспедиция не была готова к контакту с нашей цивилизацией. Не только потому, что иряне и мы были разными существами. Экспедиция не ожидала на планете разумной жизни и не имела полномочий вступать с ней в контакт. Такое разрешение мог дать правящий Совет Ири. Разведывательная экспедиция не могла вступить в переговоры. Требовалась другая экспедиция, которая была бы послана с этой целью. Но все-таки — что делать со мной? Ознакомившись по впечатлениям моего мозга с жизнью Земли, они поняли, что планета занята, для колонизации недоступна. Совместить на планете две цивилизации нельзя, пусть даже пришельцам нужен только океан. Он нужен им весь. Но ведь он нужен землянам! Нельзя допустить столкновения интересов, конфликта. Иряне приняли решение — улететь. Но как быть со мной? Они предложили мне лететь с ними. Я отказался. Тогда они подняли меня на поверхность и оставили в шлюпке, хотя, как они это сделали, я не знаю. — Вот и все, закончил рассказ Артуро Текки. Молча я глядел на него. Его рассказ окончился так же внезапно, каким было его появление. Тысячи вопросов возникали в моей голове сразу, но я знал, что рассказчик не ответит на них. Его час пробил. Последний его час пробил. И все-таки… Кто ты, Артуро Текки? — пытался я трезво посмотреть на рассказчика. Матрос — это подтверждал документ. Итальянец — об этом говорили глаза, темперамент. Образованный человек — недаром тебе знакомы нейтрино и гравитация. Но откуда ты взялся? То, что тебя нашли в шлюпке нашего рефрижератора, — случайность: шлюпка была сорвана ураганом, могла уцелеть. Как ты оказался в ней, Артуро Текки?.. Здесь кончалась действительность и начиналась фантастика. Принять твой рассказ, как он есть, значит, поверить в неправдоподобное. Бывает ли оно, неправдоподобное, или не бывает?.. Может, ты все это выдумал? Положим, что «Эрл» затонул. Положим даже, что от электронной мины, с такими игрушками не шутят. Примем, что тебя трепало по океану на перевернутой шлюпке. Чьей шлюпки — с «Эрла» или с «Элмери»? Тут уже теряется линия рассуждения, раздваивается. А еще точнее — уходит в глубь океана. Были пришельцы или их не было? Если были, то это — эпоха. Но эпоха умрет вместе с тобой. Ты ведь умираешь, Артуро Текки. Умрешь и никому не сможешь повторить свой рассказ. А для меня он нелеп и необычен. В моей голове он не помещается. Я не могуне могу! — проверить из рассказа ни одного слова. И ты не можешь представить никаких доказательств. Как же быть, милый Артуро? Ты умрешь, а это все равно, что тебя не было. И если встреча с инопланетными существами была, то и ее все равно, что не было. Круг замыкается на тебе, Артуро, и никто его никогда не разомкнет.

Я тоже не разомкну.

— Все, — повторил Текки. — По сути мне не дано права на жизнь. Я мертв с той минуты, как шлюпка с «Эрла» пошла ко дну. То, что произошло, — случайность. Величайшая из случайностей, но все же — случайность. Я нахлебался воды уже тогда, когда тонул под ударами шторма. Только благодаря искусству ирян я жил под водой. Они поддерживали во мне жизнь, исследовали меня, но они ничем не могли помочь мне. Мои легкие надорваны и разъедены солью. В шлюпке я был в бессознательном состоянии и наверняка бы умер, не подбери меня «Элмери».

— Я и теперь умру, — сказал он спокойно. — Но, — он с трудом поднялся с подушки, — обещайте мне побывать в Милане, рассказать родным о моей кончине. Обещайте, — просил он, вы католик, выполните мое последнее желание. Обещайте!

— Обещаю, — сказал я.

Артуро умер к утру. Наверно, я задремал у кровати и упустил его последний вздох. Но глаза ему я закрыл — прекрасные черные глаза, которые даже под тусклой лампочкой блестели живо и молодо. Мне было жаль парня.

Утром за завтраком капитан Фримен спросил побудничному спокойно:

— Умер?

— Умер, — ответил я и попытался передать рассказ Артуро о встрече с пришельцами. Где-то в середине рассказа капитан покачал головой:

— Что делают с людьми, — сказал он, — солнце и океан. В шестьдесять четвертом году мы в океане подобрали трех канадцев с «Олимпии», утопленной штормом под Гебридами. Здоровенные парни за две недели дошли до одичания, скалили зубы и рычали на наших матросов. А этот — итальянец. Итальянцы, вообще, фантазеры. — Капитан покрутил рукой возле уха: Тру-люлю…

Больше к этой теме не возвращались, — даже Листред, который вчера интересовался спасенным, а сегодня, когда тот умер, не нашел нужным что-либо спросить о нем. Пришельцы его не интересовали: Листред плавает на «Элмери» со дня выхода рефрижератора в море и знает случай с канадцами, принимал участие в их спасении. Мало ли какой бред бывает под южным солнцем? Надо считаться с фактами. Фактом для Листреда был океан, который дает людям работу, кормит их, сводит с ума и требует жертв.

Артуро похоронили по морскому обычаю: зашили в парусину и сбросили в воду с куском антрацита в ногах. Цинкового гроба на рефрижераторе не было, везти тело в холодильнике запрещено: что скажут потребители бараньих бифштексов?..

Я пока не был в Милане, хотя с тех пор как похоронили Артуро, прошло полгода. Но я католик, я давал слово и выполню волю погибшего. Поеду в Милан, найду родителей Текки. Кроме того, в Милане лучший из европейских театров — Ла Скала… Но прежде всего разыщу стариков. Только — будут ли они слушать рассказ о пришельцах? Какими глазами будут смотреть на меня?..

Если же судить о происшествии в океане и о рассказе Артуро, то я хочу здесь все разграничить и поставить на место: я — это одно, рассказ Текки — другое. Грань я провожу со всей решительностью, чтобы меня не заподозрили в фантазерстве и в сумасшествии. В фантастику я не верю. Всем говорю: не верю. Но Текки не был сумасшедшим. Это я подтверждаю как врач, иначе мое образование не стоит медного цента. Это меня смущает: в чем-то здесь концы с концами не вяжутся. Иногда я готов поверить, что все в рассказе Артуро правда, иногда считаю рассказ чистой выдумкой. Ведь Текки — итальянец. А итальянцы, вообще — фантазеры, как сказал капитан Фримен: Тру-лю-лю…

Приподняв шторку, Егоров глядел вслед вездеходу. Двойные стекла иллюминаторов не искажали красок и перспективы. Впрочем, красок — здесь неуместно: гамму грязноватых оттенков, от бурого до матово-черного, — такова она вся, Луна.

Вездеход удалялся не по-земному быстро, до горизонта подать рукой, и чем становился меньше, тем более походил на осу, расчерченную поперечными полосами. Лунный рельеф не любит гусениц и колес, — машины передвигаются на спиралях. Со стороны спираль похожа на насекомое: кабина с усиками антенн вверху, ребра выпирают наружу…

Плоская равнина, зажатая с обеих сторон хребтами, была унылой и мертвой. Солнце бросало на нее тени остроконечных гор, они лежали длинными клиньями. Даже отдельные камни стелили черные паруса под неосвещенную сторону, отчего местность казалась рябой. Черное утомляло глаза. Хотелось зеленого, голубого, как на Земле, но его не было. Камни да еще пыль. И два следа от спиралей машины, мертво отпечатанные в пыли. Следы будут лежать сотню лет, — их не засыплет ветер, не смоет дождь.

Вездеход исчез, будто прыгнул за горизонт. В микроприемнике смолкли голоса водителей — Смирнова и Беленького. Славные ребята, подумал о них Егоров. На Луне нет животных, нет ветра, зато рядом люди, их любишь по-настоящему. Даже, если видишь их первый раз. Со Смирновым и Беленьким Егоров познакомился при переезде на станцию, и сразу они пришлись ему по душе: мигом домчали до станции, повеселиться любят оба.