— Весьма неудачное оправдание! — воскликнул мистер Эллин, впервые в жизни по-настоящему разгневанный. — Мисс Чалфонт посылает вашего слугу Томаса в далекий Танпул с прощальным подарком для девочки, которая «для нее, в сущности, ничего не значит», — и в то же время отказывается отвечать на жизненно важные вопросы о той же девочке, из-за того что «выведена из равновесия» в момент, когда получает письмо. Если это все, что вы можете сказать, чтобы оправдать поведение вашей сестры, лучше вовсе оставьте это занятие.

— Но выслушайте меня, сэр. — умолял Гай, казалось, пораженный выпадом мистера Эллина. — С вашего позволения, я еще не кончил. Сестра только что вернулась после долгого и утомительного путешествия, которое оказалось безрезультатным. Мой брат Лоуренс поручил несколько ящиков с археологическими экспонатами одному из друзей, который раньше остальных вернулся из нашей экспедиции. Сестра думала, что удивит и обрадует Лоуренса, привезя ящики, чтобы ему не нужно было ехать за ними самому. Но ее поездка не увенчалась успехом, поскольку друга Лоуренса не было дома, а слуги его решительно отказались отдать ей ящики без его распоряжения. Она вернулась, устав до смерти, с пустыми руками, и… и притом брат даже не поблагодарил ее за предпринятые усилия, а дедушка и бабушка сердиты на нее, потому что она уехала вопреки их желанию.

Мистеру Эллину несложно было догадаться, что все это означало семейный скандал, ознаменовавший возвращение мисс Чалфонт домой, скандал, о причинах которого ему уже было известно из намеков миссис Тидмарш: речь явно шла об обручении Эммы с графом Орлингтоном, который, как ожидалось, мог неодобрительно отнестись к выходке своей будущей невесты. Мистер Эллин заметил, что Гай, по всей вероятности, заботясь о репутации сестры, избегал упоминаний о том, что целью ее «долгого путешествия» была Бельгия. Неудовольствие деда и бабушки и неблагодарность Лоуренса показались мистеру Эллину чрезмерно преувеличенными: возможно ли, чтобы в наш просвещенный девятнадцатый век дипломату, делающему успешную карьеру, храброму исследователю и даже пожилым людям не было известно, что теперь молодым женщинам, желающим обучаться языкам или музыке, вполне позволительно путешествовать на континент без сопровождения? Почему же тогда поездку мисс Чалфонт, последовавшей их примеру с целью оказать услугу брату, расценили как в высшей степени недостойное поведение?

Мистер Эллин не стал утруждать себя поисками ответа на этот вопрос. Он не был склонен принимать последствия семейной ссоры как оправдание бессердечия мисс Чалфонт и заявил об этом без обиняков.

— Простите, мистер Чалфонт, но я продолжаю считать поведение вашей сестры постыдным и совершенно непростительным. Однако сейчас это не столь важно, поскольку, благодаря вам и миссис Сайкс, я получил сведения, которые были мне нужны. Я премного обязан вам обоим за содействие.

И вновь Гай не выказал возмущения. Он лишь удрученно произнес:

— Я сожалею больше, чем могу это выразить словами… о том, что произошло. И попробую добиться чего-то более существенного от сестры — я имею в виду, относительно родственников Мартины, существуют они или нет.

— Прошу вас не делать ничего подобного. Я предпочитаю не быть обязанным мисс Чалфонт за какие бы то ни было сведения, которые, возможно, вам удастся у нее получить. Если, судя по вашим словам, — добавил мистер Эллин, полагая, что Эмма не по зубам брату, — она «совершенно выведена из равновесия», я серьезно советую вам не упоминать о нашей встрече, поскольку, в противоположность ей, вы не пренебрегли настоятельной просьбой мачехи.

Мистер Эллин был уверен, что Гай последует его благоразумному совету, хотя тот сказал лишь:

— Но вы не станете возражать, сэр, если я расспрошу своего брата Лоуренса, не слышал ли он об имеющихся у Дирсли родственниках?

Скрепя сердце, мистер Эллин признал про себя, что лучше отложить отъезд из Грейт-Парборо, чем лишиться возможного ключа к разгадке. Более того, ему вспомнилось, что миссис Тидмарш, мимолетно обрисовав личность Лоуренса, намекнула, что в ранней юности ему довелось, как она выразилась, «обжечься на карточной игре»: партнером был один из соседей, лишенный совести игрок. Отец Лоуренса согласился заплатить долги при условии, что сын даст клятву никогда больше не играть с этим господином. Если этот самый «лишенный совести» игрок оказался бы тем же, кто мошеннически обыграл Джорджа Рейнольдса и других на борту «Пандоры», вполне могло случиться, что Лоуренсу известны и какие-нибудь родственники Дирсли.

— Я буду благодарен, если вы это сделаете, — ответил мистер Эллин. — Как скоро вы сумеете сообщить мне, удалось ли вам что-нибудь узнать?

— Боюсь, не раньше половины четвертого. Брата сейчас нет дома, но к трем он вернется.

— Прекрасно. В таком случае, до половины четвертого.

Гай пошел было к двери, но остановился. Не без колебаний он решился задать вопрос:

— Вы сказали, что моя мачеха очень горюет. Она была сильно привязана к Мартине?

— У миссис Чалфонт самое доброе сердце в мире, — произнес мистер Эллин. (Я просто привожу мнение мистера Эллина, не подтверждая его и не оспаривая.) Она полюбила Мартину, и Мартина отвечала ей тем же. Смотреть на них было одно удовольствие. Если мне не удастся найти девочку, не представляю себе, как миссис Чалфонт перенесет этот удар. Она прожила печальную, одинокую жизнь.

Услышав скрытый упрек в его словах, Гай вздрогнул.

— Я был бы рад помочь вам отыскать Мартину. Могу я быть вам полезен каким-либо образом?

— Думаю, что нет. Ответ мистера Лоуренса Чалфонта и будет той помощью, в которой я нуждаюсь.

После ухода Гая мистер Эллин не стал сидеть сложа руки. Он уже и прежде решил посетить «Рощу». Вряд ли можно было ожидать от этого посещения практических результатов, но, во всяком случае, таким образом можно было скоротать время. Выспросив дорогу у миссис Сайкс, он с трудом пробрался по топким тропинкам к «Роще», в листве окружавших ее деревьев шумел ветер. Поросшая сорняками подъездная дорога привела его к прекрасному старинному дому, одинокому и заброшенному, стоявшему в обширном, но запущенном имении. Двери были открыты настежь, внутри, в просторном холле припозднившиеся покупатели беседовали друг с другом и сговаривались с возчиками о доставке мебели. Распродажа, по всей видимости, закончилась; дом казался разоренным, в нем не осталось ничего, кроме довольно большого, красивого книжного шкафа, в котором было отделение для фарфора, изящного комода, круглого стола, резных полок, двух стульев и лежавшей рядом с ними на полу кучки книг и игрушек. Мистер Эллин постоял рядом, охваченный печальными мыслями, без подсказки догадавшись, что перед ним имущество Тины. Он поднял одну из книжек и со вздохом и улыбкой прочитал ее название.

Подоспевший клерк поспешил с объяснениями. По недосмотру тех, кто должен был этим заниматься, классная комната, расположенная в дальнем крыле особняка, осталась неучтенной при составлении описи имущества. Недосмотр был обнаружен лишь при распродаже, во второй половине дня, слишком поздно для того, чтобы эти вещи были включены в аукционные списки. Оставшиеся покупатели не расположены давать за них назначенную цену. Не желает ли джентльмен купить их?

Мистер Эллин и сам не знал, что именно побудило его сделать то, что он сделал: подействовало ли на него название книги, которую он держал в руках, или зрелище рухнувшего мира Тины. Он согласился на предложенную цену и, не переставая спрашивать себя, вправе ли он — без моего разрешения — поступить таким образом, отправил эту мебель по моему адресу. Задавал ли он себе вопрос, как я сумею разместить ее? И что мне делать со всем этим, если вдруг мы потерпим неудачу и никогда больше не увидим Тину? Нет! Такие детали не занимали его — пока дело не было сделано!

Свободная телега нашлась, и мистер Эллин заплатил за свое приобретение, которое должно было отправиться в Клинтон-Сент-Джеймс, как только все мелочи будут упакованы. Этим занималась бывшая служанка, которую вместе с мужем оставил присматривать за домом поверенный кредиторов. Она с каким-то странным удовольствием поведала мистеру Эллину, что тот приобрел имущество, принадлежавшее утонувшей девочке. Когда он сообщил ей, как обстоят дела в действительности, то, по ее радостным восклицаниям, перемежавшимся с возгласами сочувствия, смог убедиться в том, что она не лишена сердца.