– Благодарю за потраченное на меня время, миссис Стивенсон. Я свяжусь с вами, когда прочту оставленную вами литературу, – сказала Эди, провожая к дверям тощую женщину с хмурым лицом.
– Дисциплина – вот что должно стоять на первом месте, когда имеешь дело со стариками. Жесткая дисциплина. – Милдред Стивенсон кивнула головой, уверенная в своей житейской мудрости и правоте. – Мы в «Счастливом поместье» в этом убеждены.
– Спасибо. Я это запомню. – Эди любезно улыбнулась. Проводив женщину до выхода, она закрыла за ней и устало прислонилась к дверям. Вот уж действительно «счастливое» поместье! Если миссис Стивенсон служит образцом для остального персонала, этим санаторием заправляет банда кровопийц.
Эди вздохнула, бросилась на диван, схватила сделанный ею список частных санаториев и вычеркнула «Счастливое поместье» жирной чертой.
За последние два дня она побывала в трех таких заведениях, а миссис Стивенсон вызвалась заехать к ней сама, чтобы рассказать о достоинствах своего, но пока что ни одно из них не произвело на Эди благоприятного впечатления. Она заставила себя подняться с дивана, пересекла комнату, села за стол и уставилась на окно. Сидеть и думать – вот что было ее основным занятием за те четыре дня, которые прошли с ее последнего разговора с Клифом. Снова и снова она перебирала каждое слово в уме, гадая, что бы еще могла ему сказать, что бы могла сделать, желая заставить его изменить решение. Однако она знала: ни слова ее, ни поступки не изменили бы ровным счетом ничего.
Тяжелее всего для Эди было переносить одиночество. Она привыкла к тому, что в квартире кипит жизнь, но последние четыре дня ее заполоняли лишь призраки. То, что бабушка в больнице, было достаточно грустно, но самую глубокую грусть в ее жизни оставила разлука с Клифом.
– Хватит, – сказала Эди громко. Она провела слишком много времени, размышляя о том, чего нельзя изменить. Через несколько часов ей предстоит встреча в очередном санатории. До тех пор надо поесть. Эди поставила на огонь чайник и стала делать бутерброды с сыром и авокадо.
Только она успела закончить, как раздался стук в дверь. Наверно, Роза. Хочет узнать, не нашла ли я для бабушки подходящее место, подумала Эди, торопливо идя к дверям.
Она распахнула дверь и тут же захлопнула ее, не поверив своим глазам.
– Эди… – раздался из-за двери голос Клифа.
Эди молчала. У нее упало сердце, перехватило дыхание, она не могла выговорить ни слова.
– Мэм, меня зовут Клиф Марчелли. Я из полицейского управления Канзас-Сити.
Его слова, напомнившие ей их первую встречу, вызвали у Эди горькую улыбку.
– Верно, а я царица Савская, – отозвалась она еле слышно.
– Эди, можно мне войти? Мне надо с тобой поговорить.
Что он тут делает? Что ему от нее нужно? Опять всего лишь миг без всяких обязательств? С нее довольно. Она не может держать его в объятиях, чувствовать прикосновение его горячего тела, не желая большего, чем всего лишь миг.
– Несколько дней назад ты сообщил мне все, что мне требовалось знать, – сказала она твердо, стараясь не поддаваться чувствам, которые ему так легко было вызвать в ней.
– Эди, пожалуйста, впусти меня.
Она медленно открыла дверь, впустила его в комнату, затем заперла дверь за его спиной.
– Мой дом больше не предоставляется полиции для наблюдений, и если ты пришел с такой целью, я выкину тебя за порог. – Эди с вызовом посмотрела на него.
Клиф улыбнулся ей широкой, открытой улыбкой, от которой у Эди опять перехватило дыхание.
– По правде сказать, это не деловой визит. Я здесь по личным, чисто личным мотивам. – Клиф протянул к ней руку и взял ее пальцы в свои.
Эди выдернула руку и села на диван.
– Что тебе нужно, Клиф? – спросила она резче, чем хотела, из-за того смятения, которое вызвало в ней его прикосновение. О, зачем он здесь? Зачем терзает ее своим присутствием?
– Что мне нужно? – Клиф подошел к кухонному столу, с гримасой посмотрел на сэндвичи. – Я хочу выяснить, намерена ли ты кормить меня чем-нибудь получше, чем эта гадость, после того как мы поженимся?
Эди недоуменно смотрела на Клифа. Ну вот, она так и знала: от стресса последних дней у нее что-то произошло со слухом.
– Эди… я только что предложил тебе выйти за меня замуж. Смею ли я поинтересоваться ответом?
Она продолжала тупо смотреть ему в глаза.
– Замуж? – Внезапно она вскипела. Кто, он думает, он такой, чтобы являться сюда после того, как разбил ей сердце, и спокойно заявлять, что хочет жениться на ней?! – С какой стати я пойду за тебя замуж? – Эди вскочила с дивана и принялась взволнованно ходить по комнате. – Воображаешь, что получить тебя в мужья такая уж радость? Ты типичный эгоист, думаешь только о себе. У тебя язва желудка, и тебе никогда ничего не снится. Ты ешь полуфабрикаты и, возможно, храпишь. – Эди яростно смотрела на него, но ее гнев прикрывал более глубокое и серьезное чувство – страх. Может она надеяться? Четыре дня назад его намерение никак себя не связывать, не брать на себя никаких обязательств казалось крепким, как гранит.
– Эди. – Клиф снова взял ее руки в свои, и на этот раз, когда он подвел ее к дивану, усадил и сел рядом с ней, она не противилась. – Язва может зажить, мои гастрономические привычки ничего не стоит изменить. Я не храплю, а чтобы видеть сны, мне нужно одно – ты.
Гнев Эди исчез так же внезапно, как появился, а на его месте возник слабый, трепетный огонек надежды.
– Клиф, я не понимаю… Несколько дней назад ты говорил совсем другое.
Он выпустил одну ее руку и погладил Эди по лицу.
– Слова глупца и труса.
– Но что заставило тебя передумать? – Эди было необходимо знать, что вызвало в нем перемену. Ей было необходимо знать, может ли она верить тому, что читает в его глазах. Она должна была быть уверена.
– Ах, Эди. – Клиф робко улыбнулся. – Теперь я понимаю, что погиб в первую минуту, когда увидел тебя. – Клиф медленно покачал головой. – Бог свидетель, я старался это преодолеть. Я не хотел в тебя влюбляться. Последние два года жизни я уверял себя, что мне не нужна любовь. У меня одна из самых опасных профессий на свете, а я четыре дня назад разглагольствовал о том, как боюсь рисковать, как страшусь судьбы. И только сегодня утром, когда, проснувшись, почувствовал, как тяжело у меня на сердце, словно судьба уже нанесла мне смертельный удар, я понял, что мне поздно бояться. Худшее уже случилось. Я люблю тебя, и, как бы далеко ни убегал, как бы ни отрицал этот факт, он остается фактом.
– Клиф… – Эди не колеблясь скользнула в его объятия. Его руки крепко обхватили ее, так крепко, что Эди стало трудно дышать. Но ей и не нужно было дышать. Нужно ей было одно – чтобы Клиф держал ее так всю жизнь. Внезапно она почувствовала, что хочет быть еще ближе к нему, близко-близко. Она стала целовать его глаза, лоб, подбородок, то прижимаясь к нему всем телом, то делая – в шутку – вид, будто сейчас высвободится из его объятий.
– Эди, я люблю тебя, – шептал Клиф, уткнувшись лицом ей в волосы. – Я хочу пережить с тобой столько счастливых мгновений, чтобы их хватило на всю жизнь.
– И я люблю тебя, – трепетно выдохнула Эди. – И я буду счастлива разделить с тобой каждый миг нашей жизни. – Она радостно засмеялась, когда Клиф встал и подхватил ее с дивана.
– По-моему, сейчас самое подходящее время начать нашу совместную жизнь, – сказал Клиф хрипло, глядя на нее голодными глазами. Кровь начала гулко стучать в висках Эди, а сердце запело от радости.
– По-моему, ты совершенно прав, – Эди обняла его за шею, и он отнес ее в спальню.
Потом, лежа бок о бок, они обсуждали свое будущее.
– Мы будем готовить большой сочный бифштекс по крайней мере раз в месяц, – сказал Клиф, обдавая тело Эди теплым ласковым дыханием (они лежали, уютно прижавшись друг к другу, на узкой кровати Эди). – И отбивные… не реже чем раз в неделю, отбивные для бабушки.
Эди кивнула. Сердце ее было так переполнено, что она не могла говорить. Теперь, когда Клиф с ней рядом, ей удастся принять насчет бабушки правильное решение, она в этом не сомневалась, и они все трое превратят мгновения в золотые дни счастья и любви.
