Узнав скрипучий голос бабушки, Эди поспешила в палату, где сразу увидела доктора Стаффорда, пытающегося успокоить раздраженную старушку.

– Эди! – Доктор взглянул на нее с таким видом, словно уже не надеялся, что она придет к нему на помощь.

– Доктор Стаффорд. – Эди улыбнулась врачу. – Бабушка, вы зачем мучаете доктора?

– Что-о?! Они заставляют меня глотать всякую гадость, тычут мне в руку иголки и не дают мне вставать с кровати, а ты говоришь, что это я его мучаю. А не наоборот. – Старушка с гневом воззрилась на доктора Стаффорда.

– Выйдемте в холл на минутку. Мне надо с вами поговорить, – обратился врач к Эди. Она кивнула и вышла с ним за дверь. – Уфф! Упрямства ей не занимать.

Эди засмеялась.

– Можете не церемониться, доктор Стаффорд. Я и сама знаю, что, когда бабушка не в духе, с ней не оберешься хлопот.

– Сегодня утром она вывалила весь завтрак с подноса и потребовала, чтобы сын Бесси принес ей отбивную.

Эди улыбнулась и взяла его слова на заметку, чтобы позднее поделиться с Клифом.

– Я прошу прощения за то, что бабушка доставляет вам и сестрам столько неприятностей.

– Дело не во мне и не в сестрах, а в ней самой. – Доктор Стаффорд серьезно посмотрел на Эди.

– Надеюсь, вы не нашли у нее больше никаких травм? Вы говорили, что она отделалась переломом ключицы.

– Речь идет не об этом, – поспешил успокоить ее врач. – Меня волнует, что, судя по всему, ее очень возбуждает пребывание в больнице. Как вы знаете, она почти не спала всю эту ночь и сегодня днем тоже ни разу не вздремнула. Если она не станет отдыхать, выздоровление пойдет медленнее. Этим я и занимался несколько минут назад – пытался уговорить ее принять снотворное. Оно заглушило бы ее возбуждение и помогло бы уснуть. Ей просто необходим отдых.

– Таблетка у вас?

Доктор Стаффорд кивнул и опустил лекарство на ладонь Эди.

– Я позабочусь, чтобы она ее приняла.

– Эди, вы уже думали о том, куда вам устроить бабушку после выписки?

Эди вздохнула, лоб перерезала морщина.

– Да, я второй день ломаю себе голову над этим и все еще не пришла к решению. Я понимаю, что не могу больше взять уход за ней на себя. Одному человеку здесь не управиться. Но у меня сердце не лежит к частной лечебнице. Это тоже не выход.

– По правде сказать, я с вами согласен, частная лечебница – не решение проблемы. У вашей бабушки крепкое здоровье, она не страдает ничем, кроме болезни Альцгеймера. Конечно, ее долгосрочный прогноз оставляет желать лучшего. В дальнейшем ее придется кормить с ложки и помогать при отправлении физических потребностей. Вот тогда-то и возникнет нужда в частной лечебнице. Вам не приходило в голову пригласить платную сестру, чтобы она присматривала за бабушкой несколько часов в день?

– Действительно, как это я не подумала? Вполне разумное решение. Это обязательно должна быть квалифицированная медсестра?

Доктор Стаффорд покачал головой.

– По сути дела, Эди, вам нужна нянька. Кто-нибудь, кто станет следить в ваше отсутствие, чтобы бабушка не попала в беду.

– Я сразу же постараюсь кого-нибудь найти, – откликнулась Эди. У нее стало легко на душе – хотя бы этот вопрос был близок к разрешению. – Как вы полагаете, когда она сможет вернуться домой?

– Я бы хотел подержать ее здесь хоть недельку, чтобы проследить, как срастается ключица и нет ли каких-нибудь осложнений.

Эди кивнула.

– Спасибо, доктор Стаффорд. Я знаю, как дорого ваше время. И я обязательно заставлю бабушку принять таблетку. – Она пожала врачу руку и вошла в палату.

– Ну, верно, он сумел забить тебе голову всякими враками, – сказала старушка, когда Эди появилась на пороге.

– Вовсе нет. Просто он сказал, что очень за вас волнуется: оказывается, вы совсем не спите. – Эди подвинула стул к кровати.

– Я не хочу спать. Если я усну, кто знает, где я проснусь. Когда я уснула в прошлый раз, то очутилась здесь. Мне здесь не нравится. Я хочу домой.

– Бабушка, вам обязательно надо поспать. Я прошу вас проглотить эту таблетку. Вы почувствуете себя лучше.

– Не буду. – Старушка сжала губы, как ребенок, которому собираются влить в рот ложку касторки.

Эди ласково погладила ее по руке.

– Помните, когда я была маленькой и болела, я обычно не хотела принимать лекарство? Вы тогда садились возле моей постели, как я сейчас сижу у вашей, протягивали мне пилюлю и говорили: «Эди, я знаю, ты думаешь, это просто глупая пилюлька, но это не так. В этой пилюльке сидят пятьдесят гномиков, особенных гномиков, вооруженных против болезни, которая спряталась у тебя в теле». Помните?

Бабушка покачала головой – слова Эди ничего не вызвали у нее в памяти.

– Нет. А там правда сидят гномики?

– Так вы мне всегда говорили. И добавляли, что, если я проглочу пилюлю, вы расскажете мне удивительную сказку, и я буду улыбаться от счастья, а пилюля в это время станет творить чудеса у меня в животе.

После долгого молчания старушка заговорила:

– Если я проглочу пилюлю, ты расскажешь мне удивительную сказку?

Эди кивнула, облегченно вздохнув, а бабушка взяла у нее таблетку, сунула ее в рот, и слышно было, что она ее проглотила.

– А теперь рассказывай сказку, – потребовала старушка.

Клиф медленно шел по больничному коридору, сам не понимая, что его туда привело. Может быть, он хотел еще раз увидеть бабушку, попрощаться с ней? С Эди он уже мысленно распрощался.

Клиф принес бабушкины любимые отбивные. Право, смешно. Старушка не имеет понятия, кто он такой. Сперва считала, что он сексуальный маньяк и пришел подсматривать за ней, затем решила, что он сын какой-то Бесси, но, несмотря на все это, она оставила неизгладимый след в его душе. Клиф восхищался ее чувством собственного достоинства и пылким темпераментом, догадывался о ее любящем сердце – все эти черты она передала своей внучке. И благодаря им Клиф сумел в конце концов посмотреть в лицо горю, причиненному уходом Кэтрин, и превозмочь его. Видимо, подумал Клиф, я решил сделать бабушке своего рода благодарственный визит за ту лепту, которую она внесла в мое исцеление.

Клиф задержался перед дверью – из палаты доносился знакомый голос. Эди! Черт подери, он вовсе не хотел с ней встречаться. Он не был к этому готов. Он надеялся, что она еще дома.

Клиф переминался с ноги на ногу, не зная, что ему предпринять. И пока он стоял в нерешимости, до него долетели слова Эди:

– Мы будем жить втроем в большом-пребольшом доме, и у вас будет своя собственная комната.

– И на обоях фиалки, – сонно проговорила бабушка. – Я люблю фиалки, а ты?

– Да, своя комната с фиалками на обоях, – согласилась Эди. – И каждое воскресенье я буду готовить отбивные. И мы будем сидеть с вами на задней веранде, а Клиф будет косить лужайку.

– А я что буду делать? – спросила бабушка.

– Вы будете играть с правнуками.

– Ах, как хорошо! Ты рассказываешь такие чудесные сказки, – с нежностью сказала бабушка.

У Клифа сжалось сердце. Да уж, сказка что надо! Дом, лужайка, дети… Нужно остановить Эди. Нужно, чтобы она поняла: он ничего не обещал. Эди сказала, будто понимает, что он не может дать ей ничего, кроме одного-единственного мига страсти.

Клиф повернул обратно и выбежал из больницы. Сегодня… сегодня вечером он должен сказать Эди, что для них нет будущего, что это была ошибка. Ему тяжело причинять ей боль, но это целительная боль, так бывает, когда вскрывают нарыв. Как он мучился, что потерял Кэтрин, а и эта рана зажила. Но потеря доверия, потеря веры в то, что любовь побеждает все, – эта рана не заживет никогда. Он лишился душевной простоты. И, что самое ужасное, у него было чувство, что с Эди произойдет то же самое по его вине.

Не успела Эди свернуть на улицу, ведущую к дому, как поняла: что-то случилось. Повсюду стояли полицейские машины, а перед подъездами, закутанные в шали и халаты, толпились соседи, которых она не видела месяцами.